Джеймс Брандедж - Крестовые походы. Священные войны Средневековья
Я сказал королю, что, если ему угодно, я пойду и возьму эти деньги, и он приказал мне сделать это. Так что я поднялся на одну из галер, принадлежащих храмовникам, фактически на флагманскую, и поскольку я собирался спуститься в трюм, где хранилась казна, то попросил командора храмовников пойти со мной и посмотреть, что я беру, но он не снизошел до этого. Тем не менее маршал сказал, что он пойдет и будет свидетелем насилия, которое я учиняю.
Как только я спустился к хранилищу сокровищ, то попросил у казначея храмовников, который тоже был здесь, передать мне ключи от сундуков, что стояли передо мной. Но он, видя, в каком я изможденном и измученном состоянии из-за болезни, ответил, что никаких ключей мне не даст. Я увидел лежащий рядом тесак, схватил его и сказал, что как слуга его величества использую это вместо ключа. Маршал схватил меня за запястье и сказал мне: «Поскольку вы в самом деле собираетесь применить против нас силу, мы дадим вам ключи». Он приказал казначею вручить их мне, что тот и сделал. Когда маршал сказал ему, кто я такой, тот потерял дар речи.
Открыв один из сундуков, я обнаружил, что он принадлежит Николя де Суази, оруженосцу короля. Я выгреб из него все деньги, которые нашел внутри; затем вернулся на баркас, который доставил меня на корабль, и сел на носу. Маршала Франции, который прибыл со мной, я оставил на галере с деньгами. Маршал передал их храмовнику, а тот переправил их на баркас, где я сидел. Когда мы возвращались к галере короля, я стал кричать ему: «Мессир, мессир, посмотрите, как хорошо я справился!» Этот праведный человек был очень доволен и приветствовал меня с большой радостью. Все привезенное мной мы передали людям, которые готовили деньги для выкупа.
После того как советники короля, отвечающие за передачу, закончили свои подсчеты, они пришли к королю и сказали, что сарацины не согласны отпустить его брата, пока у них на руках не окажутся все деньги. Некоторые члены совета придерживались мнения, что король не должен передавать деньги, пока не вернется брат. Король ответил, что отдаст деньги, поскольку обещал сарацинам; что же до них – если они решат вести себя честно, то выполнят данное ему обещание. Затем Филипп де Немур сказал королю, что, готовя деньги, они, наверное, обсчитались, обманув сарацин на десять тысяч ливров.
Король сильно разгневался и сказал, что, раз он обещал сарацинам выложить двести тысяч ливров до того, как покинет реку, он настаивает, чтобы им были возвращены недостающие десять тысяч. Я наступил мессиру Филиппу на ногу и сказал королю, чтобы он не верил ему, потому что сарацины умеют считать деньги, как никто на свете. Мессир Филипп признал, что я прав, и добавил, что он всего лишь пошутил. Король сказал, что такие шутки неуместны и отличаются плохим вкусом. «Я приказываю вам, – сказал он мессиру Филиппу, – как своему верному вассалу, что, если случайно вы не доплатили сарацинам десять тысяч ливров, вы без промедления выложили бы их».
Многие из приближенных короля советовали перебраться на его корабль, который ждал в море, чтобы вырваться из рук сарацин. Но он отказался их слушать, заявив, что останется на реке, пока не уплатит сарацинам все двести тысяч ливров, как и обещал им. Как только расчеты были закончены, Людовик сказал, что с этого момента считает себя свободным от всех своих обещаний и мы можем отправляться на корабль, который ждет нас.
Людовик Святой и его армия отплыли в Акру, где французский король провел четыре следующих года, восстанавливая фортификационные сооружения и пытаясь обеспечить безопасность Иерусалимского королевства и военными, и дипломатическими методами. Хотя сын Фридриха II Конрад номинально являлся королем Иерусалима, он никогда не ездил на Восток, чтобы потребовать корону. И он, и его отец настолько погрязли в постоянных ссорах с папством, что их визит в Палестину представлялся крайне маловероятным. Перспектив дальнейшей масштабной помощи Запада не было, и, когда в 1254 году Людовик наконец был вынужден вернуться во Францию, лучшей защитой, которую он смог оставить латинским государствам Востока, было перемирие с мусульманскими правителями Каира и Дамаска. Отъезд Людовика с Востока был вызван необходимостью заняться делами собственного королевства, но Людовик все же рассчитывал на возможность последующего возвращения. Через шестнадцать лет он действительно отправился в новый Крестовый поход. На этот раз его целью стал Тунис. Брат Людовика Святого, Карл Анжуйский, контролировавший Сицилию, убедил короля, что тунисский эмир – весьма перспективный кандидат на обращение в христианство. Несмотря на уговоры Жуанвиля и других его советников, Людовик решил совершить эту экспедицию, которую Жуанвиль описал следующим образом.
Поход Людовика Святого в Тунис
[329]
Как-то во время Великого поста король созвал к себе в Париж всех баронов. Я послал ему свои извинения, поведав о периодической лихорадке, от которой страдал все это время, и попросил его величество избавить меня от этой поездки. Тем не менее он сообщил, что настаивает на моем приезде, потому что в Париже есть хорошие врачи, которые знают, как лечить эту болезнь.
Так что я отправился в Париж. Но, прибыв в канун дня Святой Богородицы в марте [330] , я выяснил, что никто, ни королева и никто другой, не могут объяснить, почему король вызвал меня. Случилось, что по Божьему велению я под утро уснул, и во сне привиделось мне, что король на коленях стоит перед алтарем. И несколько прелатов в рясах облачают его в ризу из красной реймсской ткани.
После этого видения я послал за Гийомом, моим священником, очень мудрым человеком, и рассказал ему, что мне приснилось. «Мессир, – сказал он, – завтра вы увидите, что король примет крест». Я спросил его, почему он так думает, и он ответил, что все дело во сне, который я видел: потому что риза из красного реймсской саржи знаменует собой крест, а красен он от крови, которую Господь наш пролил из своего бока, своих ног и своих рук. «А поскольку риза из реймсской саржи, – добавил он, – это говорит, что данный Крестовый поход принесет мало пользы, что вы сами увидите, если Господь дарует вам столь долгую жизнь».
Прослушав мессу в церкви Мадлен в Париже, я зашел в королевскую часовню, где и увидел короля. Он поднялся на возвышение, где хранились святые реликвии, и взял фрагмент подлинного креста (на котором был распят Иисус Христос). Когда король спускался вниз, двое рыцарей, которые были членами его совета, начали переговариваться друг с другом. «И снова не могу поверить, – сказал один, – что король не примет крест в этой часовне». – «В таком случае, – ответил другой, – для Франции это будет один из самых печальных дней, которые доставались на ее долю, потому что если и мы не примем крест, то потеряем благоволение короля; а если мы это сделаем, то потеряем благоволение Господа, потому что мы это сделаем не ради него, а чтобы не огорчить короля».
Так и получилось, что на следующий день [331] король вместе с тремя своими сыновьями принял крест. И уже потом выяснилось, что этот Крестовый поход обернулся малой пользой, как и предсказывал мой священник. Король Франции и король Наварры очень настойчиво уговаривали меня принять крест.
На это я ответил, что, пока я за морем служил Господу и королю, слуги его величества и короля Наваррского так обездолили и довели до нищеты моих людей, что ни они, ни я никогда не были в худшем положении. Я сказал им, что если хочу делать то, что понравится Господу, то должен оставаться здесь, чтобы помогать своим людям и защищать их. Если я ясно вижу, что это только ухудшит их положение, а я подвергну свою жизнь опасности, пустившись в паломничество под знаком креста, то лишь разгневаю Господа нашего, который отдал жизнь ради спасения своего народа.
Я считаю, что те, кто советовал королю отправиться в этот поход, совершили смертный грех. Потому что в данное время и в королевстве, и между Францией и ее соседями царит нерушимый мир, а если король Людовик покинет страну, то ее положение начнет меняться к худшему.
Это было великим грехом со стороны советчиков, которые видели, что физически король очень слаб, он не мог даже самостоятельно ни сесть в седло, ни ехать верхом – на самом деле он был так слаб, что мне пришлось на руках нести его из дома графа д’Осера до аббатства францисканцев. И тем не менее при всей своей немощности, останься он во Франции, он бы прожил подольше, сделал бы много добра и воплотил бы в жизнь много прекрасных идей.
Я не буду пытаться описывать путешествие короля до Туниса и рассказывать вам, что случилось, потому что – слава Богу! – я не принимал в этом участия и не испытываю желания вставлять в свою книгу то, о чем не знаю наверняка. Так что я буду говорить только о нашем праведном короле и расскажу, как после высадки в Тунисе перед крепостью Карфаген он стал жертвой желудочной лихорадки, а его старший сын Филипп слег в приступе малярии, отягощенной теми же симптомами, что и у его отца. Короля положили на ложе, предчувствуя, что скоро он может покинуть этот мир ради другого.
