Андрей Буровский - Крах империи (Курс неизвестной истории)
Русско–туземная школа 82 3072
Железнодорожное училище 22 1997
Итого 39429148
«Кроме того, в пределах Бухарского края имелось 6 начальных училищ с 300 учащимися. Частных учебных заведений в Туркестане насчитывалось в 1906 году 12 с 835 учащимися. Таким образом, в 1906 году общее число русских учебных заведений в крае составило 413 с 30 326 учащимися; около 20% этого последнего числа составляют туземцы–мальчики» [79, с. 80].
Казалось бы, радоваться надо: 6 000 туземцев получают европейское образование! Но, оказывается, относиться к этому можно и по–другому: «К этим цифрам нечего прибавить. Они дают документальное доказательство православно–националистического мракобесия» [79, с. 81].
Это, оказывается, «в числе прочего, царское правительство занялось здесь русификацией. Черносотенные «миссионеры» Остроумовы и губернаторы Лыкошины обращали «нехристей» в православие и учили думать и чувствовать по–русски» [79, с. 80].
И вообще «европейский империализм отрезал эти народы от широкой дороги исторического развития» [79, с. 9].
Что считать этой самой «широкой дорогой», не особенно ясно.
Наверное, туркестанский социал–демократ Сафаров полагает, что квинтэссенция исторического развития — это и, есть работорговля, ковыряние земли деревянной сохой, нравы раннего феодализма, многоженство и чудовищная антисанитария, холера каждые пять лет и чума каждые пятнадцать. В этом пункте понять его трудно.
Но если даже просвещение инородцев можно понимать как примитивную русификацию, — видимо, У какой–то части туземцев приобщение к цивилизации вызывало дикий протест.
С самого начала этот протест был религиозным. Уже с момента завоевания Кокандского ханства, то есть с 1860 года, началось движение басмачей. Политически басмачество возглавляли две организации: «Шири–и-ислама» — Совет ислама, и «Шураи- Улема» — Совет ученых. Себя же басмачи называли «Армия ислама».
Так что басмачество — это именно цивилизационный протест! В мусульманских регионах Российской империи зреет не азиатская форма национализма, а нечто иное, покруче.
К Первой мировой войне «в недрах мусульманских народов России, исповедующих ислам, окончательно созрело и оформилось понятие о мусульманских народах как о национально–социальной общности» [80, с. 70].
О национально–социальной?! Разумеется, дело не в национальности — исповедовать ислам могут хоть таджики, хоть норвежцы. Это — цивилизационная общность, да к тому же все сильнее осознающая себя как общность угнетаемых.
В 1905 году состоялся 1 Всероссийский съезд мусульманских народов. На нем оформилась «Иттифак» — политическая партия мусульман во главе с крымчаком И. Гаспринским. Партия требовала культурной и политической автономии для мусульман и социальной справедливости. Мусульманская фракция была во всех четырех думах, и она требовала примерно того же.
В 1911 году в Баку оформилась «Мусульманская демократическая партия Мусават». «Мусават» — значит «равенство». Национал- демократия, однако.
Стоило пасть Российской империи, и началось… В начале 1917 года муфтий Крыма Челебиев возглавил правительство Национальной директории Крыма. В мае 1917 года съезд горцев Кавказа требовал создания горского государства. Узун–Ходжа- под названием Северо–кавказский эмират. Уже в ноябре–декабре 1917 года 1 Чрезвычайный съезд народов Туркестана потребовал автономии Туркестана на основе шариата и заявил о создании Кокандской автономии.
Но это — цивилизационный протест, принявший заимствованную у европейцев форму. Государство, а уж тем паче директория — вах, это не восточная деталь.
Но одновременно росло и осознание мусульман не как сообщества завоеванных, а как угнетенной, классово униженной общности.
«В 1916 году была объявлена мобилизация киргизов на окопные работы. Доведенные угнетением до отчаяния, они восстали с дубинками и кетменями, первобытными орудиями труда и защиты. Усмирение было чудовищным по своей жестокости.
Резали и стреляли без числа женщин, детей, стариков. Потоки крови смешивались с грязью разрушаемых глинобитных стен.
Десятки аулов в Джизакском уезде, в Семиречье и в Сырдарьинской области были стерты с лица земли. Земля, имущество, скот и постройки были конфискованы и отданы в награду русским кулакам, принявшим живейшее участие в усмирении. В кишлаки и аулы мог приходить всякий И брать все, что ему хотелось. Еще и сейчас разрушенные стены в усмиренных уездах стоят как живые памятники российского самодержавия. Память о 1916 годе еще и сейчас крепко живет в сознании мусульманской бедноты» [79, с. 79–80].
Порой религиозно–цивилизационный и социальный протест смыкались, во всяком случае, не противоречили друг другу.
В 1917 году часть мусульманского духовенства выдвинула лозунг «За советскую власть, за шариат!».
А при Народном комиссариате национальностей (Наркомнац) возник Мусульманский комиссариат.
Глава 3. У последней черты
Страсти сами себя возбуждают.
Марк Туллий Цицерон
ПРОСНУВШИЕСЯ НАРОДЫ
Империи возникают потому, что одни народы сильнее других. Империи живут, пока завоеватели полезны завоеванным. Империи распадаются, когда завоеванные освоят все то, что им несут завоеватели. Как только завоеванные осознают, что им нечему больше учиться, соблазн имперской культуры для них погаснет.
Весь XIX век нерусские народы Российской империи как раз и проходили этот путь. Мало того, что некоторые ее части нет сил освоить, и их прибирают к рукам хищники посильнее и поэнергичнее. Мало того, что многие страны в составе империи и не думают ассимилироваться до конца. К концу XIX века до борьбы за независимость дозревают и такие народы, которые совсем недавно и не думали о достижении самостийности.
В Финляндии стремление к независимости нарастает с 1880–х годов и достигает предела перед Первой мировой войной.
В Эстонии 1860–1880–e годы — время романтического национализма, все более четкого осознания себя не «младшими братьями» русского или немецкого народов, не «чухней», место которой в крестьянах или в прислугах, а самостоятельным и достойным народом. Это время публикаций национального эпоса «Калевипоэг», народной поэзии и сборников фольклора. С 1885 года в этой маленькой стране существует народный фронт, последовательно готовящий национальное освобождение.
К началу ХХ века все маленькие финно–угорские народы, живущие на территории бывшего Казанского ханства, окончательно переходят на татарский язык и все чаще называют себя булгарами. Ведь вполне очевидно, что татарами называют себя многие и очень разные народы. Надо же себя отделить от них. Если появляется необходимость отделения — значит, проснулся национализм.
Казанские татары не проявляют желания отделиться от Российской империи, но все громче заявляют о своем стремлении самим решать вопросы культуры и исторической науки. После книг Ф. Газиза, просветителя К. Насыри, филолога Х. Ямашева [77] очень трудно говорить об отсталости этого небольшого народа. А коли так, почему булгары не могут читать на татарском языке лекции в Казанском университете, почему на этот язык не может быть переведена научная и художественная литература?
УКРАИНА
Не очень трудно найти украинцев, которые уже в XVII–XVIII веках стремились к независимости и от Московии- Российской империи, и от Речи Посполитой. Оставаясь православным русином, митрополит Киевский и Галицкий Петр Могила вовсе не хотел объединения с Московией.
Иван Мазепа призывал «всемогущего Бога быть свидетелем» и клялся, что не ищет «ни высокой чести, ни богатства, ни других вещей, кроме благополучия нашей матери–Украины, в
сего украинского народа, чтобы этот народ вновь приобрел свои полные права и свободы. С Божьей помощью я намерен предохранить вас, ваших жен и наше Отечество от ига Москвы» [82, с.256].
Павло Полуботок, второй гетман после Мазепы (1722–1723), был заточен Петром в Петропавловскую крепость. Его страшно пытали, и Павло умер в 1723 году. Слова, которыми он (с предельной ясностью) объясняет свою позицию, А. Авторханов приводит со ссылкой на изданную на английском языке книгу И. Нагаевского «История современного Украинского государства» (Мюнхен, 1966): «Ни страх тюрьмы, ни отвращение к кандалам не заставят меня отказаться от своего отечества. Я предпочитаю ужасную смерть, чем жить, постоянно созерцая страдания моих сородичей» [78, с. 107].
Конечно, это даже не первое поколение нового народа, это самые первые ласточки, еще не делающие погоду. А их позиция вполне сочетается с совсем другими, противоположными мнениями. Современник Мазепы Кочубей — сторонник Московии.
Младшие современники Павло Полуботка, граф Безбородко и Андрей Разумовский, вполне определенно осознают свои отличия от людей, среди которых живут. Но они вовсе не считают, что это различия двух разных народов, и никак не осознают себя в Российской империи иностранцами.
