Нина Соротокина - Закон парности (Гардемарины, вперед - 4)
- Только по исполнении,- барон Диц откашлялся, голос его был хриплым и словно чужим.- По исполнении к этому подвеску присовокуплены будут серьги и кольцо- Камни в тих предметах поменьше, и тоже чистой воды. Но этот алмаз,- он постучал пальцем по коробочке,- вы понимаете - царь среди прочих камней.
Анна откинулась к стене, ручки ее бессильно лежали на коленях.
- Трудно, у меня и помощницы нет,- сказала она, наконец.
Странные характеры встречаются среди человеческих особей. Оклеветав Мелитрису и рассказав Блюму придумку об отравлении, Анна со временем поверила в эту ложь, и звучавшая теперь в словах ее искренность была отнюдь не наигранной. Раз проверить нельзя, так пусть все будет правдой.
- Вы имеете в виду Репнинскую? - спросил барон.- А где она?
- Сбежала куда-то со своим опекуном. Говорят, в Европу...
- Так, значит, поручение мое невыполнимо?
- Отчего же... можно повторить. Со временем... Сейчас-то государыня отдельно живут, и я к ним доступа не имею, а вот когда они с молодым двором съедутся...
- Вот это я и хотел от вас услышать. В следующий раз встретимся здесь же. Вы получите письмо от господина Мюллера, в нем будет указан день и час. А теперь скажите, в добром ли здравии наследник?
- В добром.
- А их высочество великая княгиня?
- И они в добром.
- Как я понял, дружба с графом Понятовским продолжается?
- Сейчас у их высочества с ее высочеством образовалась большая дружба. Они теперь вчетвером дружат.
- Это как же?
- Кроме, их высочеств еще фрейлина Воронцова и граф Понятовский.
- Вот как? - граф, довольный, захохотал.
- Там некий конфуз приключился,- Анна замолчала на мгновенье, обдумывая, стоит ли рассказывать о взволновавшем весь двор приключении, а потом решила, что алмаз надо отрабатывать, и поведала Дицу все подробности.
Барон хохотал до слез. И вообще встреча удалась. Девица произвела на него самое светлое впечатление. "Такие-то многое могут",- думал он с нежностью и улыбался. Несколько омрачил праздник встречи данный в Берлине строгий приказ: "По исполнении задания агент, то есть "племянница леди Н.", должен быть уничтожен... физически, чтоб никаких сплетен в Европе". Но об этом думать пока не хотелось, он и не думал.
Ночь в Ораниенбауме
Конфуз, о котором говорила Анна Фросс, приключился месяц назад. Июль выдался необычайно дождливым, и в ту ночь белесое беззвездное небо кропило влагой, клочьями клубился туман, было тепло и тихо, только шуршали с особым шумом мокрые листья и травы. Понятовский, закутавшись в плащ, сидел в углу кареты, путь от Петергофа до Ораниенбаума не близкий, и он задремал, убаюканный скрипом колес. Разбудил его грубый окрик, с которым обратились к сидящему на козлах кучеру.
- Кого везешь, братец?
Кучер пробормотал что-то невнятное, сразу раздались пьяные, нестройные выкрики, и назойливый женский голос пропищал:
- Нет, ты спроси, спроси! Карета-то к павильону едет.
- Портного везу к их высочеству,- громко крикнул кучер и стегнул лошадей.
Пьяная компания осталась позади, и Понятовский перевел дух. Он узнал и голос великого князя Петра, и фаворитку его Лизавету Воронцову. Кто мог предположить, что Петр с собутыльниками будет болтаться по парку в ночное время?
Великая княгиня приехала в Ораниенбаум лечиться водами и павильон под жилье выбрала уединенный, близкий от источника. Понятовский же вместе с прочими послами и свитой государыни жил в Петергофе.
Великая княгиня мало посещала воды, все дневное время ее было отдано охоте и верховой езде- Сейчас, после рождения сына и дочери, некому было следить, на каком седле она ездит - мужском или женском. Дни, благодаря верховой езде, были быстротечны. Ночное время принадлежало Понятовскому.
Как-то он приехал очень рано, они вместе носились по лугам, промокли до нитки и уже по дороге назад у Большого дворца встретили портного Екатерины, маленького шустрого француза. Увидев великую княгиню, портной всплеснул руками;
- Бог мой, в каком вы виде, ваше высочество! Вы не жалеете ни себя, ни одежды. Теперь мне понятно, почему я не успеваю шить вам амазонки. А у меня все требуют новых.
Намокшее платье из шелкового камелота плотно облегало фигуру великой княгини, шляпа с мокрой вуалью лихо съехала набок, глаза ее сияли.
- В следующий раз, если что, я назовусь вашим портным,- со смехом сказал Понятовский ей на ухо.
Если бы не этот пустяковый случай, ему бы и в голову не пришло предупредить извозчика, мол, спрашивать будут, говори - портной. Раньше, если стража во дворце останавливала его: "Кто идет?" - он отвечал важно: "Музыкант ее высочества". Но в Ораниенбаумском парке нет стражи, и предупредил он извозчика скорее из проказливого чувства, а не от предчувствия опасности. Кучер был малый не промах, он отлично знал, кого везет, а коли хочешь прозываться портным, так твое дело, знай монету гони.
Что и говорить, они стали беспечны. После того как Екатерина одержала победу над всеми своими напастями- тут и обвинение в давлении на Апраксина, и арест Бестужева, и боязнь за арестованных друзей, и страх, что вскроется ее участие в составлении манифеста о престолонаследии - много! А особенно, после того, как с императрицей договорились полюбовно и ласково, Екатерина решила, что ей все дозволено, словно Бога за бороду ухватила! И главное, откуда-то появилась уверенность, что государыня Елизавета одобряет ее связь с Понятовским. А почему бы нет? Императрица женщина, у нее тоже , были возлюбленные. Фавориты-то были, да мужа не было - официального, а у Екатерины хоть плохонький, да был. И не кто-нибудь, а наследник престола Государства Российского.
Но это они потом, каждый порознь, все просчитали да обдумали, а в ту белесую ночь до того ли им было? Сирени разбухли от воды и пахли тяжело, дурманяще, казалось, сам туман в спальне был сиреневого цвета, а Катя была тепла, податлива, ненасытна, темные волосы ее плескались по плечам, как струи колдовских ручьев, глаза горели, словно заповедные цветы в языческую ночь Ивана Купалы.
Словом, освободился пан Станислав Понятовский только под утро. Извозчичья карета стояла в условленном месте в .малой кленовой аллее, что за катальной горкой.
Но он не дошел до кареты, он успел отойти от павильона только на десять шагов, как кто-то вцепился ему в плечо.
- Осторожнее, сударь! - негромко крикнул мнимый портной, он боялся напугать Екатерину.- Кто вы такой?
На него смотрели злые и безумные глаза в прорези черной маски. Разгоряченный любовью лучшей в мире женщины, Понятовский стал необычайно смел. Он хотел выхватить шпагу, но не успел. Так, с вцепившейся в эфес шпаги рукой, его и обмотал веревкой второй негодяй, тоже обряженный в маску. От последнего крепко несло винным перегаром и какой-то вяленой, крайне простонародной рыбой, которую русские зовут "воблой".
Нет, Понятовский, будущий король Польши, не был трусом! Его уже волокли куда-то, как куль, хмельные, веселые, спорые, наглые, их было уже четверо, а может быть и того больше, а он думал о том, что от них воняет посконно, сперто, даже запах сиреней куда-то пропал. Тело его оставляло темный след на блестящей от росы траве. В довершение всего на голову ему надели мешок из рогожи, подняли на руки и понесли все так же бегом, молча.
Скрипнула открываемая дверь, шаги протопали по половицам, потом Понятовского резко поставили на ноги и рывком стащили с головы мешок. На точеном столике в мраморной столешнице горела свеча. В первый момент Понятовский видел, только это яркое пламя, оно его ослепило. Потом из рассеянного тумана выплыло мятое, грустное и очень заинтересованное личико великого князя.
- Ах, вот он кто - наш портной! - воскликнул он азартно, даже пальцами щелкнул звонко, словно кастаньетами.
В его возгласе не было злобы, а скорее удовлетворение от того, что придуманная им игра развивается, как и предполагалось.
- Пошли,- сказал Петр вдруг, решительно направившись к двери.
Понятовский последовал за ним. Их сразу окружили люди, вначале они шли по коридору большого дворца, потом вышли в сад. Все окружавшие великого князя люди были вооружены- кто пистолетом, кто саблями наголо. Где-то на заднике бытия мелькнула вдруг лисья мордочка Левушки Нарышкина, он так же серьезно и сосредоточенно вышагивал вместе со всеми, не глядя на графа Понятовского, потом отстал, исчез за деревьями. "Бестия! Христопродавец,подумал Понятовский,- ведь назывался другом!" Потом граф узнал в ближайшей к себе фигуре обер-камергера великого князя. Это был один из самых неприятных обер-камергеров на свете. Брокдорф и Понятовский давно и постоянно ненавидели друг друга. Теперь он злобно посматривал на пленника и все время что-то шептал на ухо Петру. Судя по направлению, шли к морю. "Там меня и прикончат... под крики чаек",- думал молодой романтик, он был совершенно спокоен, только жалко было прекрасную Екатерину, Колетту, как ее шутливо называли в Варшаве, да еще матушку жаль до слез, право слово, она не перенесет его смерти. Отца и дядю было совершенно не жалко, им все равно, жив он или умер. Они скорее пожалеют о разбитых надеждах своих, чем о его молодой жизни.
