Персидская литература IX–XVIII веков. Том 1. Персидская литература домонгольского времени (IX – начало XIII в.). Период формирования канона: ранняя классика - Анна Наумовна Ардашникова
Повествовательное и описательное начала в касыдах Анвари выступают в гармонично подобранных пропорциях, поскольку поэт стремится придать своим произведениям как черты увлекательного и остроумного рассказа, так и черты виртуозного и технически изощренного описания.
В другой касыде Анвари зачин с участием «возлюбленной-вдохновительницы» решен иначе:
Вчера под вечер появилась в моих дверях она, хмельная и
взволнованная,
Подобная двухнедельной луне, и [потому] дружная с каждой
из семи [планет].
Ее пленительные локоны извивались и скручивались
кольцами,
Ее губительные глаза в полудреме были полны неги.
Вскочил я с места и подбежал к ней со словами привета,
Крепко обнял ее, как вьюк сахара.
Сказала она: «Спроси меня, откуда я прибыла, [и расскажи]
сам,
Когда вернулся, не умер ли от усталости и как твои дела».
Ответил я: «В тоске по тебе дела мои шли скверно,
Но от радости встречи с тобой они нынче стали, как картинка.
С тех пор, как я не держал тебя в объятиях, словно чанг,
Я непрестанно издавал горькие стоны, как басовые струны
чанга».
Она уселась и повела рассказ о том, что приключилось
с первого дня разлуки,
И рассказ ее был красноречив и трогателен.
Со слезами она говорила: «В конце концов,
Стал для меня непосилен груз ожидания в разлуке с тобой!
Слава Богу, однажды мы [здесь] были вместе,
А теперь снова встретились в этом краю.
Эта история переходила из уст в уста, пока я, наконец,
Не рассказала ее тебе и не завоевала твое доверие.
Попала та история в число поэтических мотивов,
и скандировали ее поэты,
Облекая в сложные размеры и причудливые метафоры».
Сказала она: «Пусть я пьяна и утомлена, задавай мне вопросы,
Поскольку один-два секрета этой поэтической манеры
не скрыты, но и не явлены».
Спросил я: «Что является причиной вращения небосвода,
Если под вращающимся сводом это бывает правым и левым?
На пиру этому бы позавидовала ветка осенней порой,
В щедрости это пристыдило бы облако весной.
Основа его существования в разветвлении из единого корня,
Имеет это тот же порядок, что семь [планет] и четыре
[стихии]».
Она ответила: «Это рука наместника султана Востока и Запада,
Того, кто выбран из всех в мире и является советником
государя,
Маудуда Ахмада ‘Исма, того, кто благодаря знанию дела
Держит в руке воли узду мира».
Спросил: «Что это такое, если оно – тело без души,
И в младенчестве его кормилицей был утренний ветерок,
а матерью – ручей?
Оно усмиряет волны смуты, оно – день, прогоняющий ночь,
От него тучнеет царство, хоть само оно – тонкое деревце или
месяц на ущербе.
Порой в натуру слова оно вкладывает разумную душу,
Порой на берегу реки выращивает царственную жемчужину».
Она ответила: «Это перо [государева] наместника, советника
Востока и Запада,
Это – благое проявление его добродетели и мудрого правления
в день приема.
Перо Маудуда Ахмада ‘Исма, благодаря местопребыванию
которого
Упрочилось здание веры, и укрепились устои государства».
Я сказал: «Если захотел бы я тебя испытать в [искусстве
сложения] касыд,
То сказанное тобой в восхвалении было бы целью жизни!
Твоя способность творить [в стихах] чудеса может произвести
впечатление»,
А она сказала: «Довольно рассуждать, ступай, неси чернила и
калам».
Поднялся я и поставил перед ней чернильницу и калам,
Перед той моей несравненной подругой и красноречивой
собеседницей.
Взяла она перо и бумагу и, торопясь,
Написала скоренько вот эту касыду, блестящую и свежую…
В этом месте Анвари прибегает к приему возобновления парной рифмы в одном из бейтов в середине касыды (тадждид-и матла‘), чем достигается эффект «касыда в касыде». При этом «вставная» касыда представляет собой образец так называемой ограниченной (махдуд), то есть лишенной вступительной части и содержащей только панегирик. Первым к такому композиционному приему в персидской касыде прибег Фаррухи, а до совершенства схему касыд с множественными зачинами, начинающимися с возобновления парной рифмы, довел Хакани.
У Анвари далее следует панегирик, начинающийся такими стихами:
О, удел твоего благополучия – [солнечный] день судьбы!
О, сень твоего [покровительства] над нашим временем –
мудрость Создателя!
Всевластен ты в своих повелениях над всякой тварью земной,
Словно небосвод, изливаешь ты щедрость на любое существо,
словно солнце.
Твое благоразумие сегодня – силок и приманка для дня
вчерашнего,
Твоя щедрость в этом году создала наличность и кредит года
прошлого…
Приведенный зачин и фрагмент мадха включают уже знакомые нам структурные и смысловые компоненты: описание красавицы, диалог влюбленных, образующий ядро повествовательной части вступления, две загадки, также оформленные в виде диалога (вопрос влюбленного – ответ возлюбленной). Загадки не только организуют переход к славословию с традиционным для тахаллуса упоминанием имени адресата, но и составляют еще одну группу описательных мотивов, поскольку предметы загадываются перечислением их качеств. Вступительная часть выдержана в слегка шутливой манере, что сказывается прежде всего в употребляемой лексике.
В ироническом тоне выдержаны и многие кыт‘а Анвари, особенно стихотворные прошения. Некоторые из них объемны, достигают 15–17 бейтов, и просьба в них излагается достаточно обстоятельно. Другие представляют собой короткие записки в 2–3 стиха. В изданиях Дивана они, как правило, озаглавлены «Шутка» или «В качестве просьбы». Такие прошения явно служили одновременно и для увеселения адресата, что, видимо, должно было облегчить выполнение изложенной просьбы. В них применяются те же смеховые приемы, которые позже в XIII в. можно наблюдать в творчестве поэтов исфаханской школы, отшлифовавшие до блеска жанр стихотворных прошений. Кыт‘а Анвари содержит шутливый диалог поэта и его барана:
