Сергей Кравченко - Кривая Империя (Книга 1 - Князья и Цари)
Теперь грызня начиналась по-серьезному. Стая разделилась на две команды. Первая была командой одного Годунова. Вокруг него собрались мелкие князьки, родственники, домочадцы. Вторая команда была сборной, и в ней оказалось слишком много звезд: Мстиславские, Шуйские, Воротынские, Головины, Колычевы, служилые люди и даже чернь московская. Но Борис перекусал их по одному, рассадил по монастырям и дальним городам, выгнал в Литву. Уцелели только Шуйские. Они держали под собою все московское городское хозяйство, а что у нас есть Москва? - это вся Россия; а остальное что? - а ничто. Вот и помирили попы Шуйских с Годуновым. До поры.
Три года прошли в подозрениях. В 1587 году Годунов, не дождавшись явного повода для драки, организовал донос на Шуйских с обвинениями в обширном заговоре. Шуйских с друзьями переловили, пытали, судили, разослали по монастырям и по прибытии на место передушили. Семерых второстепенных заговорщиков обезглавили принародно, безобидную мелочь разослали по городам и целинным землям. Дионисий пытался заступаться за осужденных перед царем. Федя внимательно слушал ученые речи. Пришел Годунов, шикнул на попа, наплел Феде страшных басен и заставил расписаться в какой-то бумажке. Не успели при дворе и глазом моргнуть, как на митрополии оказался Иов - свой в доску попик. А Дионисий с замом обнаружились в новгородском монастыре.
Годунов начал править. А Федя? И Федя при нем. Вот он сидит в задней горнице; его перед послами сажать нельзя - нечаянно лезет Ирке под сарафан при иностранцах. Так почему ж у нас глава называется "Царь Федор Иоаннович"? Какой же он царь? А в том-то и штука, что за титул царский многим поколениям его предков, ох, как поработать пришлось! А уж получил должность - вот тебе и честь, будь ты хоть каков, сиди на троне до смерти! Вот Федя и сидел. Вот Годунов и работал.
Работать было тяжко. Москва наполнилась ворьем. Каждый день где-нибудь вспыхивал пожар, лихие люди первыми кидались "тушить", выносить гибнущее добро. Куда потом эти вещи девались, установить было невозможно. Целые станицы донских и волжских казаков завелись на Москве. У Годунова голова шла кругом. Как искоренить в стране бандитизм и взятки, боярские интриги и геральдическую неразбериху? Не знал "большой боярин".
Это нам теперь понятно, как надо было действовать, чтобы удержать Империю от падения в темные смутные воды. Мы бы с вами сразу создали новую Партию. Мы бы раздали остатки волостей и бюджета новым опричникам. Мы бы запугали Шуйских и Мстиславских. Непуганных вырезали бы тайной ночью под самый корешок. Мы бы их всенародно оплакали и похоронили с почестями в Кремлевской стене. Мы бы ласкали чернь московскую, раздавали бы ей пироги и водку, дарили сибирские земли и прибалтийские янтарные прииски. Мы бы отправили доверчивых казачков ловить в Сибири птицу Сирин. Мы бы заботливо охраняли царя Федю и лечили царевича Диму. Мы бы устроили ему такие душераздирающие похороны и такие бы пролили слезы, что народ бы нас возлюбил навек. Потом мы бы нашли врагов народа, околдовавших Федю и отравивших Диму, и сожгли бы их по просьбе трудящихся. И кого бы народ пригласил в цари, когда Федя, не дай Бог, бы помер? Когда вокруг одни враги? Когда Рюриковичей никого нету? Конечно, нас!
А Борис начал бороться с воровством и казачеством, взяточничеством и расхитительством. Вы зря смеетесь. Хотя это, конечно, смешно - на Руси не воровать. Но это и страшно! Вон даже Федя перестал смеяться и прогнал любимых карликов, не дал им кончить эротическую пирамиду.
20 декабря 1586 года умер великий Стефан Баторий, и Россия снова опозорилась на весь свет. Стали наши вторично предлагать в польские короли нашего Федю. Но уже при всех дворах о нем ходили анекдоты, уже послы в лицах представляли, как Федя посреди приема вдруг начинает быстро-быстро водить горбатым носом от скипетра к державе и обратно, как все сильнее дрожат в его руках эти царские игрушки, как заливается он идиотским смехом во время чтения собственного царского титула. Идиот и дурак всея Руси... Так что иностранные сеймы, парламенты, думы и рады подумали и порадовались: царская болезнь оказалась заразной, и вот уже вся Русь ошизела, раз такое предлагает.
В общем, Годунов не сумел подхватить Империю и быстро объявить свои условия игры. Теперь ему приходилось играть по чужим, бумажным правилам. Вот и потянулись годы прозябания в больших боярах. И вот ты уже оказываешься в седле на шведском фронте, куда Федя сам поперся и тебя потащил посмотреть на бой солдатиков. А вот уже главнокомандующими назначены Мстиславский и Хворостинин. А вы с Романовым - в "дворовых ближних" боярах. И вот Мстиславский с Хворостининым бьют шведов и выслушивают аплодисменты, а ты должен им хлопать. И уже на дворе 1590 год.
Опричнины не было, и буйным цветом расцвело местничество. Штука эта страшная. Писец, помимо летописей и хронографов, вынужден был вести еще и "разрядные" да "степенные" книги. В течение нескольких веков в них заносилось, какой боярин в войске был старшим, на какой службе и кто у него был подручным. Бояре - люди гордые - из поколения в поколение следили, как бы нечаянно не оказаться в подчинении потомку более мелкого рода. Это был позор. Об этом сразу делалась разрядная запись, и твои внуки уже не очень-то могли командовать тем, кем ты еще командовал. То и дело бояре сказывались больными, чтобы не служить "невместно". При Федоре Иоанновиче они и вовсе развинтились. Стали прямо отказываться от неподходящих по разряду должностей: "Меньше мне князя Буйносова быть невместно". Возникали проволочки. Пока шли суды да ряды, войска и экспедиции никак не могли тронуться в путь.
Разобраться с боярским снобизмом Феде и Годунову было не по силам, зато они исхитрились-таки внести свою лепту в имперское устройство. В 1597 году последовал указ, чтобы крестьяне больше не бегали от помещика к помещику, а знали свое место. На триста лет без малого народ оказался прикреплен к сохе. Это было очень полезно для учета и контроля. Был придуман и новый подвох. Крепостное право вводилось задним числом - с 1 июня 1586 года. Это было круто, но впоследствии популисты стали вешать всех собак на Годунова и выставлять его главным врагом народа.
Нужно было сделать для населения что-нибудь величественное. И Годунов придумал.
На свете Божьем было четыре патриарха: цареградский, антиохийский, иерусалимский и александрийский. Они сидели под турками и арабами и наведывались в Москву только за "милостыней". В кавычки я беру это слово, чтоб вы не подумали, что патриархи приезжали сидеть Христа ради на паперти Василия Блаженного или канючить в торговых рядах. Бабки им отваливали прямо в Кремле и немалые - по нескольку тысяч рублей золотом из царевой казны и митрополичьих сундуков. Как же было эти деньги не оправдать?
Как раз приехал побираться антиохийский патриарх Иоаким. И таким облезлым он выглядел перед нашим митрополитом, что тут же в Думе прочитали послание царя. Федя будто бы лично писал: "По воле Божией, в наказание наше, восточные патриархи и прочие святители только имя святителей носят, власти же едва ли не всякой лишены; наша же страна, благодатиею Божиею, во многорасширение приходит, и потому я хочу, если Богу угодно и писания божественные не запрещают, устроить в Москве превысочайший престол патриаршеский".
В красноречие Федино никто не поверил, но идея понравилась. Поторговались с четырьмя святителями, отбились от их попытки подсунуть на московскую патриархию кого-нибудь своего (византийский Иеремия даже сам подскочил в Москву и хотел тут остаться). И стали выбирать. Трех кандидатов предложили царю на выбор, и Федя, ободренный Годуновым, в присутствии понятых сразу опознал патриарха в Иове, годуновском дружке. Посвятили его, не мешкая. Случилось это 26 января 1586 года. Так Русь на весь свет воссияла верховным православием. Де-юре.
Нужно было как-то на деле подтверждать благочестие. Подарили на прощанье константинопольскому патриарху рыбьего зуба и мехов, громогласно открестились от обвинений в привораживании Годуновым царя Федора. И стали сами воевать с колдунами.
В Астрахани стая вампиров покусала Крымского царевича Мурат-Гирея, его семью и свиту. Наш человек из Москвы Афанасий Пушкин и местный арап (хм, Пушкин и арап? - Занятно!) расследовали это дело, перехватали вампиров, пытали их, но без толку. Тогда арап подсказал Пушкину, что, подвесивши кровососа на дыбе, надо сечь батогами не его самого, а тень на стене. Вот так просто! Стал Пушкин пороть тени, те и раскололись, что пили кровь пострадавших, но дело исправить можно, если кровь еще не свернулась. Вызвали у вампиров отрыжку. Вампиры уверенно показывали в тазиках, где чья кровь. Кровь царевича и его любимой жены отрыгнулась свернутой, и они вскорости умерли. Остальных помазали каждого своей кровью, и они очухались.
Велел Пушкин арапу сжечь колдунов.
