Сергей Цветков - Александр Первый
Михаил Илларионович не побоялся навлечь на себя новое неудовольствие государя, отказавшись от генерального сражения. "Все это развалится и без меня", — кивнул он в сторону французского лагеря. План Кутузова состоял в прикрытии от французов не разоренных войной местностей. "Полагаю нанести неприятелю величайший вред параллельным движением", — сообщил он в Петербург.
Решение Кутузова было встречено в русском штабе без особого удовольствия — оно не сулило ни лавров, ни наград. Вильсон, видевший свою задачу в том, чтобы следить за дряхлым главнокомандующим и понукать его, открыто обвинил его в том, что он хочет дать Наполеону "золотой мост".
— Я вовсе не убежден, будет ли великим благодеянием для вселенной совершенное уничтожение императора Наполеона и его армии, — спокойно ответил Кутузов. — Наследство его достанется не России, а той державе, которая уже теперь господствует на морях, и тогда преобладание ее будет невыносимо.
— Исполняйте ваш долг, и будь что будет, — процедил сквозь зубы англичанин.
Но и Наполеон не осмелился вступить в генеральное сражение с русскими. Вопрос о дальнейших действиях решился сам собой: 14 октября обе армии одновременно отступили в противоположные стороны. Французы устремились на запад по той самой разоренной дороге, по которой и пришли в Москву.
Старая Смоленская дорога представляла собой в полном смысле пустыню: сожженные или покинутые жителями деревни, полуразрушенные города, разлагающиеся людские и конские трупы на обочинах… Те скудные припасы, которые еще можно было найти, забирала Старая гвардия, шедшая впереди, остальной армии не доставалось ничего. С фуражирами и мародерами, рыскавшими в округе, безжалостно расправлялись партизаны, местные крестьяне и казаки. 28 октября, когда Великая армия (или, вернее, те 40 тысяч человек, еще способных держать оружие, которые шли впереди) достигла Дорогобужа, выпал первый снег; это еще более затруднило снабжение из-за отставания обоза и катастрофического падежа лошадей. Вскоре мороз достиг двенадцати градусов, и этот весьма скромный, по русским понятиям, холод оказался убийственным для полуголодных южан.
В то время как Кутузов сдерживал, насколько мог, боевое рвение своих генералов (впрочем, не всегда успешно), Александр прислал ему свой план окружения Наполеона силами главной армии и корпусов Чичагова, Тормасова и Витгенштейна. Кутузов отнесся к этому плану весьма скептически. Он отнюдь не считал Наполеона зверем, попавшим в капкан (действия французского императора на Березине полностью подтвердили опасения Михаила Илларионовича), и по-прежнему стремился только к тому, чтобы не дать Наполеону разбить себя, полагая, что остальное сделают время, холод и ежедневная убыль людей во французской армии. Кутузов осторожно высказал царю сомнения насчет его плана, указывая главным образом на невозможность одновременного четкого выполнения предписанных маневров русскими корпусами, разбросанными на огромном расстоянии друг от друга. Поэтому Александр, не придавший никакого значения возражениям главнокомандующего, стал возлагать основные надежды на Чичагова, более способного, по его мнению, "по решимости его характера", исполнить план окружения и "искоренить французов до последнего".
Осторожность Кутузова имела веские основания. Сражения у Вязьмы и Красного показали, что французская армия все еще сильна: не будучи в силах атаковать, она тем не менее не терпела поражений и пробивалась через все заслоны. Но план Александра также содержал свою долю правды: разбросанность русских корпусов уравновешивалась неурядицей среди Великой армии, к тому же почти лишенной кавалерии вследствие недостатка в кормах. Задним числом можно с уверенностью утверждать: прими Кутузов план Александра, русская армия не потеряла бы столько людей в преследовании французов. Медлительность Михаила Илларионовича, ставившего себе в заслугу сбережение людей, "чтобы было с чем явиться на границу", не оправдывается цифрами потерь, которые понесла русская армия: из 100 тысяч человек, вышедших из Тарутино, в Смоленск пришла только половина, причем лишь 10 тысяч из них выбыло в сражениях, остальных скосили голод, холод и болезни (таким образом, потери преследующей русской армии равняются потерям гибнущей французской армии при Березине). Вряд ли генеральное сражение нанесло бы русской армии больший ущерб.
Образ действий Кутузова оказался тесно связанным со жгучим чувством национального самолюбия. Действительно, в конце концов торжество русской армии над врагом было безусловным и решительным, но странное дело — это произошло без оглушительных ударов на поле боя, что дало повод французам оспаривать нашу славу победителей, так как Наполеон фактически не проиграл в России ни одного сражения. Конечно, не стоит тратить много слов, чтобы доказать, что холод только довершил поражение Великой армии, однако следует заметить, что исход Отечественной войны решался не на полях сражений, а в умах и сердцах множества самых разных русских людей, вдруг почувствовавших себя народом, вследствие чего понятия «свобода» и «достоинство» приобрели для них первостепенное значение. Это превращение массы людей со своими эгоистическими интересами в народ и не было учтено французским императором. Наполеон превосходно знал человеческую природу, современники записали за ним множество чрезвычайно метких характеристик государственных и военных деятелей, поэтов, писателей, живущих и умерших знаменитостей. Но, рассчитывая политические ходы, Наполеон неизбежно упрощал и огрублял свои знания о людях, сводя все их поступки к двум основным мотивам: страху и выгоде. Поэтому, сталкиваясь с тем, как целыми народами — испанцами, русскими, а позже немцами — овладевали противоположные чувства бескорыстия и самоотречения, Наполеон терялся и становился от этого упрям, жесток и почти невменяем в своем стремлении добиться цели во что бы то ни стало. В его действиях в подобных случаях историки и мемуаристы склонны были видеть некие роковые ошибки, на которые и указывали с добросовестностью посредственности, как будто, избежав этих ошибок, он мог истребить в противнике патриотизм и самоотверженность. На самом же деле гений Наполеона оставался прежним всегда и везде, и упрекать его в упадке гениальности можно с тем же правом, с каким человеку, спотыкающемуся в темноте, можно поставить в вину упадок зрения.
Переправа через Березину является превосходной иллюстрацией сказанного. В то время как Кутузов, придерживаясь своего понимания обстановки, вообще отсутствовал на поле боя, чем фактически лишил русские войска единоначалия, переложив командование на нетрезвого балагура Платова и сухопутного адмирала Чичагова, Наполеон, напротив, оказался на высоте своего призвания, умелыми действиями выведя остаток армии из мышеловки, придуманной Александром. Вина Кутузова в данном случае была несомненна и намного превышала промах несчастного Чичагова, новобранца на суше, которого сделали козлом отпущения; а гибель французов явилась не столько результатом нашей победы, сколько естественным концом деморализованной армии.
Тем не менее торжество было полное и ликование русской армии было столь же искренним, как и законным. Право Кутузова и его сподвижников на чествование было несомненно. Заслуга Михаила Илларионовича заключалась в благоразумном руководстве в борьбе с нашествием, в умении избрать и провести безопаснейший способ для достижения успеха. И если его старческая деятельность не была ознаменована громкими победами, то за ним имеется не менее важная заслуга избежания опасных ошибок. Вместе с ним честь и славу за благополучный исход войны разделял Александр, перед заслугами которого теряются личные побуждения уязвленного тщеславия и самолюбия. Та стойкость, которую он проявил при продолжительных неудачах, то настойчивое участие в руководстве военными действиями, которое, несмотря на все недочеты, требовало от военачальников главного — решительных ударов по врагу, наконец, то насилие над собой, которое он совершил, наделив Кутузова полномочиями главнокомандующего, — все эти заслуги ставят Александра на такую высоту, на которой теряются из виду все недочеты его легкомысленной, по-женски суетной и впечатлительной личности, светлые стороны которой нашли свое счастливое применение в роковом и доблестном 1812 году. Однако главная заслуга в окончательном успехе принадлежала стойкости армии, самоотверженности народа и безраздельной любви к родной земле — этим трем стихийным витязям Отечественной войны.
Начиная с 7 ноября военные действия обратились в преследование 20 тысяч человек, бегущих по Виленской дороге.
Обещание Александра сбылось: в России больше не осталось ни одного вооруженного француза. Обычно считают, что русскую границу в июне 1812 года перешло около 400 тысяч человек, которых потом, уже в пределах России, догнало еще 150 тысяч — всего 550 тысяч солдат и офицеров. Из всей этой массы людей (из которых 50 тысяч дезертировало в самом начале кампании) в декабре обратно переправилось через Неман около 18 тысяч человек. В русский плен сдалось 130 тысяч человек, следовательно, сражения, партизанская война, болезни, мороз унесли в могилу примерно 350 тысяч солдат и офицеров Великой армии.
