Михаил Геллер - Машина и винтики. История формирования советского человека
Были совершены непоправимые ошибки: в первые дни после смерти Сталина был опровергнут миф о непогрешимости «органов» — освобождены врачи, арестованные по обвинению в создании «еврейского заговора»; в 1956 г. был опровергнут основополагающий миф о непогрешимости Вождя: Хрущев выступил против «культа личности Сталина»; в 1964 г. был осуществлен дворцовый переворот — снят первый секретарь ЦК, нарушитель спокойствия Хрущев. Спокойствие было восстановлено, но вера окончательно исчезла. Арматурой, которая поддерживает мифологическую структуру системы, стал ритуал: обряды политические и обряды бытовые.
Советские ученые-религиоведы установили, что религия включает два основных компонента: религиозное сознание и религиозный культ. Соответственно критериями религиозности признаны: религиозное сознание верующего, которое раскрывается в его религиозных представлениях, а также религиозное поведение, выражающееся в соблюдении обрядов, участии в деятельности религиозных организаций, пропаганде религиозных взглядов. Если заменить слово «религиозный» словом «советский», можно считать формулу отличным определением требований, предъявляемых сегодня советскому человеку. Он может верить в коммунизм — этого никто не запрещает, хотя открытая пропаганда коммунистических взглядов вызовет подозрительность. Требуется от советского человека соблюдение ритуала, или, как выражаются ученые религиоведы, «выполнение определенных религиозных действий». Выполнение обрядов обязательно — независимо от отношения к ним. Как пишет один из лучших знатоков советской системы скульптор Эрнст Неизвестный: «Личные взгляды функционера могут быть самыми оппозиционными, но политического веса это не имеет: это его ночное сознание. Политический вес имеет то, что он говорит с трибуны». Это относится к каждому советскому человеку, ибо каждый является функционером, служит — на том или другом посту — государству.
Ритуал, строгое соблюдение обрядов, держит магическое кольцо, в которое заключен советский человек. Обряды можно разделить на две группы: политические и бытовые. Однако, значение их одинаково, они выполняют одну и ту же функцию. Каждый из обрядов — голосование на собрании, подпись под письмом в газету, осуждающим «врага», аплодисменты в нужном месте, так же как и ширина брюк и длина юбки, какие сегодня носят все — является знаком преданности, верности, неразрывной связи с Государством, Родили, Партией, Коллективом. Обряды создают знаковое поле, выход из которого является политическим преступлением. Неизвестный автор самых знаменитых слов сталинской эпохи — предупреждения конвоя этапу заключенных: шаг вправо, шаг влево считается побегом, конвой стреляет без предупреждения — гениально точно определил функцию советской обрядности.
История диссидентского движения может быть изложена как история попытки разорвать магическое кольцо, нарушив обряд. Советский человек становился — или не становился — диссидентом, отщепенцем, в зависимости от решения: голосовать «за», либо «против», либо просто — воздержаться, подписать письмо осуждения или письмо протеста. Александр Солженицын рассказывает в «Архипелаге ГУЛаг» подлинную историю коммуниста, арестованного за то, что первым перестал аплодировать имени Сталина — на одиннадцатой минуте бурных, переходящих в овацию аплодисментов. И никогда не переставайте аплодировать первым, — сказал арестованному следователь. Албанский писатель Исмаил Кадаре, очень не любящий советских «ревизионистов» и восхищающийся подлинным марксистом Энвером Ходжа, рассказывает в романе об «историческом расколе» между Москвой и Тираной вполне правдоподобную историю о том, как в перерывах между заседаниями в Кремле, после выступлений Сталина, для делегатов съездов приносили ведра с соленой водой, в которой они мочили опухшие от аплодисментов руки.
Призыв Солженицына «жить не по лжи» можно рассматривать как призыв вырваться из магического кольца, перестав соблюдать советские обряды. Все ведут себя одинаково — следовательно все думают одинаково, остаются в рядах коллектива. Эрнст Неизвестный, в конце рабочего дня перед зданием ЦК КПСС, наблюдая выходивших «руководителей», «мозг страны», как он выражается, обнаружил к своему изумлению, что перед ним было «однообразное сытое стадо». Он пишет: «Передо мной проходили инкубаторные близнецы с абсолютно стертыми индивидуальными чертами. Разница в весе и размере не имела значения».
Совершенно очевидно, что если «мозг страны» представляет собой «инкубаторных близнецов», обитатели страны — советские граждане не имеют права выделяться, делать «шаг в сторону», «отрываться от коллектива». Унификация, то, что нацисты называли «гляйхшальтунг», может привести к бунту, но обычно вызывает скуку, которая становится острой формой недовольства положением. В начале 30-х годов авантюрист Остап Бендер, герой сатирических романов, персонаж симпатичный, но отрицательный, нашел в себе смелость заявить: в последнее время у меня возникли разногласия с советской властью, она хочет строить социализм, а мне скучно строить социализм. Остап Бендер сказал это в 1931 г. и тогда это могло показаться смешным. Шофер Юрий Александров, ставший в своем северном поселке на берегу Ледовитого океана председателем профкома и получивший путевку на поездку вокруг Европы на теплоходе, решил остаться в Париже, «выбрал свободу». На вопрос о причинах своего решения, он ответил, что было ему очень скучно жить на родине. Звезда ленинградского балета Наталья Макарова, пользовавшаяся всеми благами советской жизни, также решила остаться за границей, объясняя решение той же самой причиной, что и шофер — скукой. Доктор биологии Сергей Мюге, добившийся разрешения на выезд, объясняет: «Тут, в США, я обрел ту степень свободы, которой мне так не хватало в СССР — свободы не включаться в чуждые мне игры». Он — отказался участвовать в ритуальных обрядах.
Советские психологи признают, что «в условиях стандартизации восприятия в ходе производственной и бытовой жизнедеятельности человека возникает и усиливается спрос на необычное, нестандартное…» Но рассматривают этот «спрос» как нарушение рамок советской жизни, нарушение ритуала. Идеалом объявляется конформизм. В учебнике социальной психологии для студентов университета им. Лумумбы в Москве, где готовятся кадры революционеров для «третьего мира», конформизм определяется, как «поведение полностью соответствующее нормам, ценностям, мнениям и духу группы». Примером «нонконформизма» учебник называет «мелкобуржуазный анархизм», который «выражает тенденцию личности противопоставить себя требованиям группы, даже если они справедливы и приняты большинством членов группы».
Строгое выполнение обряда должно привести к полной потери личности, к слиянию ее в коллективе. Результатом «ритуального воспитания» становится нежелание делать выбор, принимать самостоятельные решения. Хрущев рассказывает в воспоминаниях, как напугал он Маленкова сказав, что собирается предложить Сталину проект, которого Вождь не заказывал. Что ты делаешь, что ты делаешь? — ужасался Маленков, добавив, что ленинградские руководители были арестованы за проявление «самостоятельности», за организацию — без разрешения — ярмарки.
В ночь на 22 июня 1941 г. советские командиры не давали приказа стрелять по немцам, после того, как война уже началась, ибо ждали разрешения «сверху». Можно сказать, что это были сталинские времена. Эрнст Неизвестный рассказывает о двух советских офицерах, которые были арестованы после того, как самочинно приказали встретить огнем китайцев, перешедших границу. Это произошло в 1969 г. Лишь после того, как из Москвы пришел приказ «дать отпор», офицеров освободили и наградили званием Героя Советского Союза. Вряд ли можно усомниться в том, что в 1983 г. приказ сбить пассажирский корейский самолет пришел «сверху» — на нижнем уровне никто из советских людей, даже в генеральских чинах, не отважился бы взять инициативу в свои руки.
Тонкое диалектическое различие между верой и обрядом (Чеслав Милош использовал в своей книге «Порабощенный разум» персидское слово «кетман» для обозначения диалектики, служащей автопорабощению писателя), позволяет советскому государству преодолевать трудности, возникающие в результате «стандартизации восприятия», т. е. обязательности ритуальных обрядов. Трудности возникают в связи с повышением среднего уровня образования, воздействия новых видов техники коммуникации, определенного повышения уровня жизни в 60-е годы. Есть все основания утверждать, что алкоголизм рассматривается советским руководством, как меньшее зло по сравнению с напряжением, которое возникло бы не будь водки. Алкоголизм превратился в Советском Союзе в один из важнейших обрядов, свидетельствующих о причастности к коллективу. Министр здравоохранения СССР, беседуя с журналистом в 1980 г., заявил: «Нас радует, что по статистике наблюдается увеличение количества больных алкоголем», объяснив свою радость тем, что стали «более интенсивно выявлять больных». Министр здравоохранения, естественно, не сообщил статистических данных, носящих строго секретный характер. Но, по подсчетам американского ученого, только от отравления алкоголем в 1976 г. в Советском Союзе умерло в 1000 раз больше, чем в США, в основном взрослых мужчин в трудовом возрасте. В 1982 г. «Литературная газета» сообщила, что обследование в школах г. Перми показало, что среди учеников 1–3 классов (7–9 лет) пробовали спиртные напитки 31,2%, т. е. каждый третий. Обследование показало, что, как правило, угощали детой алкоголем родители — приобщая к жизни в советском коллективе.
