Анатолий Белов - Через костры и пытки

В своем «Завещании» он писал: «…я никогда не был столь глуп, чтобы придавать значение таинствам и сумасбродствам религии, и никогда не испытывал влечения участвовать в них или даже говорить о них с почтительностью и одобрением… В молодости меня уговорили принять духовное звание, я пошел на это, чтобы не огорчить своих родителей, которым очень хотелось видеть меня в этом звании как более спокойном, мирном и почетном, чем положение среднего человека из народа. Однако я могу сказать, не кривя душой, что никогда соображения материальной выгоды не внушали мне любви к этой профессии, в которой процветают заблуждения и обман».

Годы учебы в семинарии пролетели быстро. И вот уже архиепископ реймсский совершает над ним торжественный обряд посвящения в сан. Теперь он не просто Жан Мелье. Он священник, служитель католической церкви, которая установлена Иисусом Христом для посредничества между богом и людьми. А значит, и ему, как ее служителю, надлежит играть роль посредника между миром земным и небесным.

Еще через год двадцатичетырехлетний священник был назначен настоятелем прихода в небольшую деревушку Этрепиньи, неподалеку от Мазерни, где он родился и вырос. Здесь и прошла вся его жизнь. Здесь он начал свое служение, здесь и окончил его сорок лет спустя.

Он был примерным служителем церкви. Добросовестно исполнял свои обязанности: читал проповеди, совершал требы, исправно сообщал епархиальному начальству о жизни прихода. С прихожанами у него установились добрые отношения. Они не могли не оценить, что их кюре не имеет страсти к наживе, ведет скромную жизнь и даже подчас совершает требы, не беря за это положенной мзды. Более того, случалось, он помогал беднякам, поддерживая их материально. Подобных кюре еще никогда не было в Этрепиньи.

Он был примерным служителем церкви. С церковной кафедры проповедовал христианскую идею терпения и смирения в земной жизни ради достижения царства божьего на небесах, внушал своей пастве, что христиане не должны роптать на жизнь, как бы тяжела она ни была. Чтобы заслужить милость божью, они должны безропотно нести свой крест, как нес его на Голгофу Иисус Христос, искупивший грехи людей.

Такие проповеди ему, как священнику, надлежало произносить в храме. Но в повседневной жизни он видел нищету, бесправие простого люда, подневольный труд крестьян, паразитический образ жизни сеньоров. И не раз задумывался, почему он должен внушать евангельские идеи бедноте, без устали работавшей на господ. Почему никто из представителей знати и не думает о несении тяжкого жизненного креста, оставляя эту миссию неимущим?

Постепенно у него складывалось убеждение, что религия служит для увековечения существующих порядков, дающих возможность одним людям господствовать над другими, что евангельские идеи служат прикрытием неравенства людей.

Само собой разумеется, что об этом он не говорил вслух. Он был служителем святой церкви. Его долг был утешать людей, проповедовать смирение и терпение, напоминая о крестном пути сына божьего Иисуса Христа. И он выполнял свой долг. Не случайно Мелье заслужил при жизни репутацию примерного священника.

Только однажды был в его жизни момент, когда он проявил несвойственную его характеру строптивость. Случилось это в 1716 году. Спокойный, всегда уравновешенный, Мелье неожиданно выступил против местного феодала, барона Антуана де Тули, которому в числе других владений принадлежала и деревня Этрепиньи.

Барон не церемонился со своими крестьянами, устанавливал какие ему вздумается порядки и круто пресекал недовольство.

Кюре молчаливо взирал на деяния барона де Тули. Сельскому священнику положено или поддерживать господина, или молчать. Но пришел момент, когда тихий кюре не выдержал и с церковной кафедры произнес обличительную речь против ненавистного крестьянам барона. Прихожане, собравшиеся в церковь, впервые услышали от своего духовного пастыря подобную проповедь, а он, распалясь, клеймил сеньора как притеснителя бедных, самоуправца, попирающего всякое понятие о долге и чести, да к тому еще и христианскую заповедь о любви к ближнему.

Барону доложили об этой проповеди Мелье. Тот был возмущен. Неслыханное дело: сельский кюре посмел публично поносить сеньора! Ну что же, барон де Тули заставит его пожалеть об этом. Он заставит строптивого кюре преклонить голову перед сеньором.

Барон потребовал, чтобы священник оказал ему особые почести во время очередного богослужения — пусть все почувствуют его силу, увидят, что кюре смирился перед властью господина.

Мелье отверг это требование. Более того, он вновь обрушился на барона де Тули, а заодно и на подобных ему сеньоров, притесняющих крестьян.

Барон ответил доносом. Гонец доставил жалобу на кюре в епархиальное управление в Реймсе. Незамедлительно в Этрепиньи была выслана ревизия, она попыталась выискать такие факты, которые бы свидетельствовали о нерадивости местного священника, о его пренебрежении к своим обязанностям. Акт ревизии был отправлен в Реймс, вслед за тем кюре Жан Мелье был вызван к самому архиепископу.

В спорах сильного со слабым в обществе, где царит несправедливость, всегда побеждает сильный. В этом Мелье убедился на аудиенции у кардинала де Майи. Он приводил веские доводы, факты, свидетельствующие о самоуправстве барона де Тули и неопровержимо доказывающие вину сеньора. Что может быть убедительнее фактов! У Мелье не оставалось сомнений в том, что он убедил кардинала. Ведь все было столь ясно и очевидно. Но решение кардинала поразило Мелье: кюре из Этрепиньи приговаривался к месячному уединению в стенах духовной семинарии. Несмотря на все доводы священника, кардинал занял сторону барона.

Прошел месяц, и Мелье вновь на церковной кафедре. Церковное начальство было вправе ожидать от него, что он публично признает свою неправоту в споре с сеньором. Но вышло все по-иному. Мелье и не думал каяться. Он, правда, вознес молитву за барона де Тули, однако не за доброго сеньора де Тули, а за деспота и притеснителя бедноты, за жадного и корыстолюбивого феодала, который (кюре просил об этом всевышнего), возможно поймет свои заблуждения и изменит свое отношение к крестьянам.

Это был, пожалуй, единственный эпизод в жизни Жана Мелье, когда он не оправдал мнения о себе как о примерном служителе церкви. Но строптивость священника быстро забылась, ибо он более не выступал против сеньора, как прежде, проповедовал евангельские идеи, внушал своей пастве, что надо смиренно переносить все жизненные испытания, исполнять волю господ.

В ту пору он еще не понимал многого из того, что довелось ему понять позднее. Как истинный христианин, он возносил молитвы богу с просьбой образумить притеснителей бедноты, которые «не ведают, что творят», оказываясь во власти дьявола. Лишь постепенно он прозревал, все больше и больше постигая суть происходящего вокруг. Он сомневался, пытался разобраться в своих сомнениях. И до поры до времени не решался говорить о них вслух. Только после своей трагической гибели он заговорил во весь голос, высказав то, о чем вынужден был молчать всю жизнь.

«Завещание» не было отчаянным шагом безумца, который под влиянием внезапно нахлынувших на него чувств высказал сокровенное, таившееся в его душе. Таким актом безумия его пытались представить защитники религии. Мелье писал долго, месяцы, а быть может, годы. Когда труд его жизни был закончен, он покончил с собой, уморив себя голодом. Это был финал трагедии Жана Мелье, ставший прологом к его вечной жизни и славе.

В своем «Завещании» Жан Мелье обращался к простым людям, убеждал их в необходимости покончить с теми несправедливостями, которые царят в мире, с неравенством людей, с религией, отбросить нелепую и ненужную веру, которая служит правящим классам и ничего не дает народу. Он искренне восклицал, обращаясь к служителям католицизма, к защитникам христианства: «Вы заблуждаетесь не меньше тех, которые глубже всего погрязли в суевериях. Ваша религия не менее призрачна, не менее суеверна, чем все другие; она не менее ложна в своих основаниях, не менее смешна и нелепа в своих догмах и правилах: вы не менее идолопоклонники, чем те, которых вы сами порицаете и осуждаете за идолопоклонство…».

Он видел свою цель в том, чтобы помочь людям увидеть реальный мир таким, каков он есть. «Цель моя — по мере сил моих открыть вам глаза, хоть и поздно, на те нелепые заблуждения, среди которых мы все, сколько нас есть, имели несчастье родиться и жить…»

С религией у Мелье были особые счеты. Кто-кто, а он, служивший богу всю жизнь, знал ей истинную цену. Потому он с такой уверенностью уже в самом начале «Завещания» доказывал, что все религии являются заблуждениями, иллюзиями, и обманом. «Все религии являются лишь заблуждениями, иллюзиями и обманом»; «Первое доказательство тщетности и ложности религий: они лишь измышления человека»; «Ни одна из существующих в мире религий не является божественным установлением»; «Ни красота, ни порядок, ни совершенство в произведениях природы нисколько не доказывают существования единого бога, якобы создавшего их», — даже эти несколько названий глав свидетельствуют об отношении Мелье к религии.