Юрий Берёзкин - Империя инков
Империя – закономерная форма организации крупной общности людей, обитающих в пределах целого географического региона и овладевшей соответствующими разнообразными энергетическими – в самом широком значении этого термина – ресурсами. Для имперской формы государственности определяющими чертами являются политическая и хозяйственная централизация, пирамидальная управленческая структура, господство столицы над периферией, абсолютное преобладание вертикальных общественных связей над горизонтальными – и это, как правило, в обстановке этнокультурной дробности (конгломерат народов). В сфере идеологии характерны представления о превосходстве населения империи над остальными людьми, уподобление державы (а символически и столичного города) всему цивилизованному миру, претензии на мировое господство. Наличие всех этих структурных особенностей в отдельных обществах обусловливает правомерность сопоставления между собой таких государственных образований, которые весьма удалены друг от друга во времени и пространстве, относятся к совершенно разным культурным традициям и историческим эпохам.
На протяжении этой книги мы неоднократно – где более, где менее определенно – проводили параллели между империей инков и советским государством, каким оно было в XX веке. Дело здесь не в дешевом литературном приеме – между древней южноамериканской и евразийской «мировыми державами» (как, разумеется, и между всеми прочими, возникавшими в разные времена на разных континентах) сходство не метафорическое, а сущностное. Это сходство касается, как только что было сказано, самой структуры и «морфологии» хозяйственно-политических организмов, а не только отдельных частных параллелей между ними, каждая из которых, если брать ее изолированно, еще ничего не доказывает, хотя тоже наводит на размышления (таковы, например, стремление правителей осваивать целину при расточительном отношении к прежде освоенным землям, строить гигантские, не имеющие большой практической ценности сооружения, возводить города на пустом месте, давать указания крестьянам насчет того, какие культуры им надо сеять, депортировать народы, преследовать торговцев и в целом пресекать свободные рыночные отношения и т. п.). Наличие важных аналогий между отдельными имперскими обществами не отменяет и не исключает колоссальных стадиальных и культурных различий между Перу XVI века и Советским Союзом XX века. Сходство проявляется вопреки этим различиям, что само по себе свидетельствует о его существенности и неслучайности.
Начиная с эпохи фараонов, империи господствовали на политической карте мира. Обладая огромной военной мощью, они обеспечивали обществу сравнительно стабильное состояние, порой довольно длительную мирную передышку между периодами анархии и ожесточенных внутрирегиональных войн. Хотя львиная доля имперских ресурсов растрачивалась непроизводительно, а репрессивный аппарат перемалывал миллионы людей, сама по себе возможность концентрации ресурсов приводила к созданию выдающихся культурных ценностей, впечатляющих памятников человеческого творчества и труда. Надо, правда, отметить, что подобные памятники, если они вообще появлялись, относятся в большинстве своем лишь к трем, строго определенным категориям. Это либо гробницы правителей (таких, как Цинь Шихуанди или Хеопс), либо имперские столицы, либо, наконец, магистральные пути сообщения. При всей своей выявившейся со временем общечеловеческой ценности, а то и практической полезности (коль речь идет о дорогах, имевших первоначально преимущественно военное значение), невозможно забыть, что подобные объекты создавались ценой неимоверных жертв со стороны общества исключительно ради упрочения могущества и престижа имперских властей.
Сама по себе большая длительность исторической эпохи, на протяжении которой империи задавали тон в геополитике, не означает, что данную форму государственности следует считать раз и навсегда данной, вечной и что она может быть использована и далее, безотносительно к уровню развития общественных производительных сил. В ходе Промышленной революции конца XVIII—XIX веков, на основе зародившихся ранее идей политической демократии окреп альтернативный вариант организации общества – национальное государство, все части которого находятся между собой в сложной взаимозависимости и взаимосвязи и которое представляет собой не удерживаемый сверху репрессивной военной силой конгломерат, а естественное органическое целое. К концу XX в. концепция национального государства также оказалась подорвана, поскольку глобализация, то есть формирование мировой сети обмена информацией и товарами, чем дальше, тем больше превращает все человечество в единый политический и хозяйственный организм. В этом новом мире региональным империям больше нет места.
В своих попытках распространиться за пределы традиционных историко-географических регионов империи XX века порой еще на стадии формирования вошли в прямое соприкосновение друг с другом, в результате чего за периодом поглощения сверхдержавами мелких государств последовала не относительная мирная передышка, а мировые войны, т. е. такие столкновения, в которых победитель при определенных условиях мог рассчитывать на установление не регионального, а мирового господства. Факт этот сам по себе достаточно определенно доказывает, что имперская форма государственности себя изжила, вступив в противоречие с интересами практически всех общественных групп и слоев как внутри империй, так и вне их пределов. Ведь дальнейшее существование огромных экспансионистских государств могло бы привести либо (при использовании только лишь угрозы применения силы) к установлению одним из них временного контроля над всей планетой, либо к тотальной войне и исчезновению человечества как биологического вида. Впрочем, войной дело должно было бы завершиться в любом случае, ибо, как уже говорилось, централизованное политическое образование в глобальном масштабе обречено оставаться недолговечным и эфемерным. Естественно, что «ядерная зима» оказалась малопривлекательной перспективой даже и для самого имперского руководства. Эта угроза самоуничтожения – наряду с желанием не таить награбленное добро, а пользоваться им легально и на широкую руку – и побудила руководство СССР демонтировать имперские структуры и институты.
Живя в одной из последних в истории и при этом в самой обширной и неоднородной по своему составу империи, люди нашего поколения стали свидетелями и в той или иной мере участниками попытки преобразовать общество на иных началах. Хотя мы были склонны осмыслять этот процесс сквозь призму насущных политических и хозяйственных задач, его глубинное содержание выходило за рамки даже таких кардинальных проблем, как переход к рыночной экономике и к демократии парламентского образца. Речь шла об изменении основных форм самоорганизации общества на огромных пространствах евразийского материка. Оказалось, что сделать это не так и просто, но как бы ни повернулись события, возвращение в Советский Союз уже невозможно.
На протяжении долгих десятилетий определяющей и важнейшей категорией советской исторической науки оставались понятия «строя», «формации», «способа производства», последовательная и закономерная смена которых и составляет, с точки зрения марксизма, главное содержание исторического процесса. За основу различий между формациями принимались отношения внутри производственных коллективов – первобытной общины, рабовладельческой латифундии, феодального поместья, капиталистической фабрики. Что же касается более крупных общностей и структур, то они не то чтобы абсолютно не принимались в расчет, но рассматривались как нечто производное от господствующей формы собственности, вторичное, несамостоятельное, как простая сумма составляющих элементов, что противоречило даже и самому диалектическому материализму, требовавшему учета всех связей между частями целого. Такой подход был характерен не только для официальной идеологии, но в той или иной мере и для исторического мышления всего советского общества. В результате это мышление, столкнувшись с крушением ряда привычных, простых и зачастую психологически удобных стереотипов и пытаясь создать для себя новую целостную картину, оказалось в тупике, решая ложные проблемы и используя неадекватную реальности систему понятий. В свое время такой надуманной (и, естественно, неразрешимой) проблемой оказался пресловутый вопрос об «азиатском способе производства» (что он собой представляет и есть ли вообще, так и осталось неясно). К числу аналогичных, лишенных ясного и конкретного содержания и потому ненаучных по сути дела понятий относится и расхожее понятие «социализма» – в противопоставлении «капитализму», т. е. тому современному обществу, которое, проделав полуторавековой путь со времен Маркса и Энгельса, неплохо обеспечивает основные права человека на жизнь, свободу и стремление к счастью и довольно успешно, если угодно, осуществляет принцип «От каждого по способностям, каждому по труду».
