Андрей Дворниченко - Отечественная история (до 1917 г.)
К государственному праву примыкали и законы, касающиеся прерогатив и регалий царской власти. К их числу относились чеканка монеты, государственная монополия на изготовление и продажу пива, меда и вина.
Уложение 1649 г. наглядно и четко определило значение Боярской думы как органа государственной власти. Это была высшая после царя судебная и апелляционная инстанция. При этом в историографии отмечается, что в Уложении несоизмеримо больше ссылок на указы царя без приговоров Боярской думы. Характер Боярской думы в данном столетии меняется. Значительно увеличивается ее численность (с 1638 г. она выросла с 35 человек до 94) — вот почему Алексею Михайловичу пришлось создавать при ней специальную государеву комнату, а Федору Алексеевичу — Расправную палату — учреждение из узкого круга лиц, которое обсуждало вопросы перед вынесением их на заседание. В Думе повышается удельный вес думных дворян и дьяков, которые попадали туда благодаря личным способностям. Это позволяет говорить о своего рода бюрократизации Думы.
Уложение дает представление и о приказной системе как одной из основных форм центрального управления. Уложение не только сохранило, но и развило дальше приказное управление страной. Приказы с этого времени начинают активно бюрократизироваться и пополняться думными дьяками.
Были приказы временные и постоянные, примером первого может служить приказ боярина Одоевского, созданный для составления Уложения. Постоянно действующие приказы делились на государственные, дворцовые и патриаршие. Очень важно отметить, что число общегосударственных приказов на протяжении столетия оставалось практически неизменным: 25 в 1626 г. и 26 — в конце века.
Ряд приказов общегосударственного значения занимался финансовыми вопросами: Приказ Большого прихода, который ведал сбором таможенных пошлин, и Приказ Большой казны, управлявший казенной промышленностью и торговлей. Военные приказы — Стрелецкий, Рейтарский, Иноземский — занимались соответственно стрельцами, полками нового строя, служилыми иноземцами. Оружейная палата и Пушечный приказ ведали изготовлением оружия.
Дворцовые приказы ведали обширным хозяйством царя. Патриаршие приказы были менее разветвленными. Всего на протяжении столетия действовало свыше 80 приказов, из которых к концу века сохранилось более 40. Новые приказы появлялись в связи с присоединением новых территорий или появлением новых отраслей хозяйства или военного дела. Интересно отметить появление Приказа Тайных дел и Счетного приказа. Первый должен был осуществлять контроль за деятельностью остальных приказов, второй был органом государственного контроля над финансовыми учреждениями.
Уложение фактически зафиксировало отмирание практики земских соборов в Российском государстве — оно не содержит каких-либо законоположений, касающихся их деятельности. Для нас в данном случае не так важен вопрос о характере земских сборов: сословно-представительные ли это органы власти или нет. В любом случае, их исчезновение свидетельствовало об усилении центральной власти.
В Уложении появилась и еще одна глава, которая в таком виде в прежних русских законодательных памятниках не встречалась. Государство берет на себя борьбу с преступлениями против церкви, так как православная церковь — мощная поддержка идеологической основы самодержавия. Оборотной стороной данной ситуации стало все большее включение церкви в государственный механизм, установление приоритета государства над церковью. Уложение в этом процессе становится важнейшим этапом, подводя итог долгой борьбе государства и церкви. В то же время Уложение закладывало основу для дальнейшего наступления государства на церковь.
На местах Уложение фиксировало воеводское управление, которое, по единодушному мнению исследователей, означало дальнейшую централизацию последнего и отступление различных форм местного самоуправления (в частности губных и земских старост) на задний план. В целом Уложение, как писал Н. С. Таганцев, «было выражением того исторического движения русской жизни, которое началось со времени московских собирателей Русской земли, а в особенности с Ивана III. Государство и верховная власть выдвигаются на первый план, стушевывается жизнь земщины, общества». Однако торопить события в этом смысле, наверное, не следует. Участие общины в судебном процессе еще фиксируется Уложением. Так, например, существовал еще обычай поручительства — явный пережиток, идущий от «Русской Правды».
В связи с этим важным представляется и вывод А. Г. Манькова, который считает, что государственный аппарат, по крайней мере, в своих низовых звеньях, полностью еще не оторван от населения и в какой-то мере использует институты и обычаи, свойственные общинному строю.
Такова была система центрального и местного управления, которая представлена в Уложении. На какой же социальной основе зиждилась эта система?
Она опиралась в первую очередь на служилое землевладение: поместное и вотчинное. По подсчетам А. Г. Манькова, в 16 главах (175 статей) и в 15 главах (159 статей) Уложения говорится о поместьях и вотчинах. Поместная система формировалась начиная с конца XV в. и нашла законченное выражение в Уложении. Источником поместного землевладения всегда служили черные и дворцовые земли. Так было и после Смуты. При этом основанием получения поместного владения была служба государю на всех возможных в ту пору направлениях. В развитии правового статуса поместья в Уложении большую роль играла разработка понятия о наследовании поместий, а также о прожитке, т. е. части поместья, выделяемой после смерти владельца на содержание вдовы, дочерей, престарелых родителей или несовершеннолетних детей.
Заметен в Уложении и принцип — «не по службе поместье, а по поместью служба», что свидетельствовало о дальнейшем формировании дворянского сословия. Однако до полного оформления этого сословия было еще далеко, так как по-прежнему был силен принцип «чтобы земля из службы не выходила». О том, что правительству важнее были не сословные дела, а служба, свидетельствует и такая архаическая черта Уложения: в обозначении глав отсутствуют основные категории служилого сословия — вотчинники и помещики, но есть тщательно разработанные главы о поместьях и вотчинах.
Одним из важных нововведений Уложения было разрешение не только обмениваться поместьями, но и менять вотчины на поместья, что исследователи справедливо расценивают как крупный шаг на пути сближения двух форм землевладения. Вопрос о соотношении поместья и вотчины в нашей истории является, наверное, одним из самых трудных. Когда точно появляется вотчина в Северо-Восточной Руси и какой характер она носит в начале, не скажет, наверное, никто. Вполне вероятно, что с самого начала вотчина носила служилый характер, если службу понимать достаточно широко. А именно к этому располагает наличие в русских землях так называемой служебной системы, идентичной той, которая ранее бытовала у народов «Восточной Центральной Европы» (Польша, Чехия, Венгрия). Впрочем, вотчины были крайне немногочисленны, своего рода «островки в море крестьянских общин».
Не менее важно другое — государство постаралось сразу же поставить вотчину под контроль. Согласно Уложению, «поместные и вотчинные земли подвергались строжайшей законодательной регламентации, что свидетельствовало об ограничении частной инициативы в вопросах владения и распоряжения землей», рост права землевладельцев сопрягался с ростом их служебных и тяглых обязанностей перед государством.
Служилые люди по отечеству являли собой иерархию чинов и делились на чины думные (бояре, окольничие, думные дворяне и думные дьяки), московские (стольники, стряпчие, дворяне московские и жильцы) и городовые (дворяне выборные, дворяне и дети боярские дворовые, дворяне и дети боярские городовые).
Что касается крестьян, то, как известно, Уложение установило постоянную наследственную и потомственную крепостную зависимость крестьян. Крестьяне выступают в Уложении 1649 г. как органическая принадлежность поместья и вотчины независимо от личности владельца. Черносошные крестьяне прикреплялись к волостным общинам. Те же нормы были распространены и на бобылей. Другими словами, Уложение окончательно закрепостило крестьян.
Нет никаких оснований выводить закрепощение из времен Киевской Руси. Более того, и введение Юрьева дня не означает каких-либо закрепостительных тенденций. Крестьяне получали право выходить за неделю до и в течение недели после Филиппова заговенья — Юрьева дня. Эта мера была направлена на то, чтобы нормализовать жизнедеятельность крупного землевладения, и не имела закрепостительных тенденций. Впервые в общегосударственных масштабах эта норма была зафиксирована в Судебнике 1497 г. Практически без изменений она перешла и в Судебник 1550 г.
