Александр Гера - Набат-2
— Давай, голубушка, посмотрим, кто кого!
«Голубушка» неумолимо сокращала расстояние. Вот уже менее тридцати метров, различимо хищное рыло…
— Ничего, — успокаивал себя Судских. — Ты тупица…
Катер летел, едва касаясь реданом поверхности, уводя торпеду прочь от ковчега. «Арийца» ей уже не достать.
— Поиграемся!
Двадцать метров.
— Давай, давай, тетя Клепа…
Десять метров.
— Тетя Клепа, вам письма! Ах, какая радость!..
Пять метров.
— Развернула, там… оно. Фу, какая гадость!..
Пора!
Судских заложил левый вираж, и катер лег на борт, взревев моторами от натуги.
Три метра.
Торпеда чутко уловила задержку. Рыльце едва сместилось за катером. Только метр между ними. Открылся весь борт. И в следующий момент столб огня и воды рванулся вверх.
Нуль.
4 — 22
Легко промчавшись сквозь ослепительный свет и брызги по никелированному желобу, Судских вылетел прямо под ноги архангелу Михаилу. Было неловко подниматься с четверенек под осуждающим взглядом воителя.
— Наигрался? — усмешливо спросил архангел и сам себе ответил утвердительно: — Наигрался. Теперь тебя сам Господь не спасет. Иди определяйся в ярус матросовых.
— Зачем? — недоумевал Судских. — Зачем к матросовым?
— Особый ярус. Ты же у нас герой, — улавливал Судских насмешку в его голосе. — Не бойся, туда попадают хорошие люди. Непьющие, добрые и доверчивые. Ты ведь из таких? Сознайся, Судских? Из доверчивых?
— Я из нормальных, — обиделся он.
— Очень нормальный, — остановил архангел. — Потому и дурак. Ты бы лучше на амбразуру сразу кидался, когда ты господин положения, а не когда тебя величают «братья и сестры». Поздно. За одного умного всегда десять полудурков дают, добрых и доверчивых, а дураков вообще бессчетно, чтобы своими шкурами безумно устилали путь наверх тем, кто знает, что там — наверху. А там тепло и сладко, можно дурочку ломать над дураками с помощью полудурков.
Архангел явно насмехался, а Судских, набычившись, слушал. Неординарный поступок был нужен, и обида жгла его насмешками — какую-то секунду он не рассчитал.
— А про меч забыл? А про щит, даденный тебе? Вся учеба насмарку. Ушел и забылся.
Судских хорошо помнил эпизод в самолете и летящую пулю. Тогда обошлось, он был начеку, а тут только что видел тупое рыло торпеды, насмехался над ней, а торпеда тупо устремилась за ним, и теперь он не может утверждать, что он — умный, человечество спас. А торпеда тупая.
— Тупая, тупая! — подтвердил архангел. — А ты умный. Почему опять встретились. Сколько стараний на тебя ухлопано! — вживую сердился архангел Михаил. — Ты бы хоть с Луцевича пример брал, чтил его за ремесло. Всевышний залюбовался, как он тебя оба раза штопал. Вторично когда воз-вернули тебя к жизни, думали, мужик все осознал, может и миссию свою выполнить. А он? Я такой же, как все, босы ноги в росе…
— Я старался жить в ладах со своей совестью, — стал защищаться Судских, невмоготу было слушать упреки. — Я спас детей!
— Довел до лоханки и спас? Чтобы они на опустевшей планете погибли от голода и холода? Ты где раньше был?
— Я отвечу перед Всевышним.
— А Он тебя видеть не хочет. Ясно тебе? Самая страшная кара. Будь ты простым смертным, спрос невелик, а тебя отмстил Всевышний, и ты пренебрег Его волей.
— Да что же я такого сделал и не сделал? — сжал кулаки Судских и форменным образом подступился к архангелу.
— Посмотрите на него! — подбоченился архангел Михаил. — Был несмел в овчарне и слаб на псарне! А сейчас передо мною несправедливо обиженного изображаешь. Покопайся в себе, ты ведь ни одного доброго дела до конца не довел. Нет тебя, — холодно сказал архангел Михаил. — Но какой ты есть, я знаю. Видишь меня? Перед тобой архангел Михаил, да? А будь здесь мусульманин, перед ним стоял бы Мохаммед, доверенный Аллаха, перед иудеем — Моисей. Кто в кого верует, тот своего пророка и увидит. Ты — атеист, никого не должен видеть, а встретил меня. Это и есть твое естество. От христиан откололся, а живешь их мерками. Ты раздвоен. И как ты собирался поводырем стать?
— Я не собирался, — отрицал Судских.
— Смотрите на него! — закрутил головой архангел. — Вызнавал, что хотел, клялся не допустить повторения, от мерзавцев нос воротил, бывая в нижних ярусах, а вернулся, опять знался с мерзавцами. А может, ты имя Бога единого не повторял?
— Кто мерзавцы? — опять сжал кулаки Судских. — Гречаный? Луцевич? Бехтеренко?
— Не хитри! — топнул ногой архангел так, что звякнули бляшки его панциря. — Два последних тобою названных малы в помыслах, но велики делами, а первому в нижнем ярусе быть! — снова топнул ногой Михаил. — Замахнулся — бей!
— Тогда надо бить своих! — не сдержался Судских.
— А кто не дает? — сощурил глаза архангел. — Такому народ вверяется, по старым понятиям это помазанник божий, понимаешь? А народ весь божий, и губить его Всевышний не прощает. Первое законоуложение помазанника — беречь и преумножать народ, а не царя из себя корчить! Вот поэтому твой Гречаный никогда не заслужит прощения. И вообще у вас там на Земле последнее время одна мелкота в правители выбирается. Хилые, лживые, коварные!
— Уже не выбирается, — понуро отвечал Судских.
— А, познали, да? До тупика дошли? Каков поп, таков и приход. Хватит тебя наставлять. Давай жди. Нечего мне с лукавыми лясы точить. Будет тебе суд Божий!
Архангел Михаил развернулся и пошел вверх. Только теперь Судских огляделся, не понимая, где он находится. Под ногами струился лиловый дым, голубеющий выше, и где-то в самом верху оранжево проглядывал свет. Судских попытался подняться следом за Михаилом, и ничего не получилось. Ноги попадали в вату и возвращались в прежнее положение.
— Тишка! — позвал он своего ангела.
— Княже! — откликнулся тот. Судских поискал его глазами и не нашел. Непонятно даже, откуда исходил голос.
— Где ты?
— Здесь я. Только ты меня не видишь и никогда больше не увидишь. Ты в гелах, в преисподней по-вашему. Это еще хуже, чем нижние ярусы, отсюда выхода нет.
— За что же меня так! — завыл от жути Судских. — За что? За что? За что? — вертелся он на одном месте.
— За непослушание, княже, — горевал вместе с ним Тишка. — Ты сейчас вроде самоубийцы.
— Кто заступится за меня? Кто? Не виноват я! Не виновен!
— Не знаю, княже, кто заступится. Ты был не простым смертным, за это большой спрос.
— А ты — ангел мой? Ты ведь всегда неотступно за мной следовал. В чем грех мой? Заступись! Не хочу я оставаться в самоубийцах, не заслужил я! Заступись!
— Боюсь, княже. Гнева божьего боюсь. Слаб я.
— А говоришь, смелым князем был. Я хоть детей спас.
Судских долго не слышал ответа.
— Не спас ты их, Игорь свет Петрович. Все погибли. Творец начинает с чистого листа. Остаются только внесенные в «Книгу Жизни». А с этими детьми ты оставался.
— Совсем, совсем никого нет? — растерялся Судских.
— С Кронидом остались. Он веление Всевышнего выполнил.
Судских почувствовал, как расползается его оболочка и его неудержимо тянет в лиловую жижу.
— Держись, княже! Только не падай, стой! Иначе нет тебя. Держись, еще не все потеряно!
Превозмогая дикую тяжесть, Судских воздел руки над головой и закричал:
— Не виновен! Не виновен!
Не пришло ответа. Он заставил себя двигаться, как делают это, чтобы согреться на холоде. Лилово-фиолетовый туман обволакивал его, и только голубизна выше оставляла надежду, за которой виднелся оранжевый свет.
Тысячу лет, десять или долю секунды длилось его безостановочное движение, он не знал, только смертельная усталость сжимала подобно панцирю стужи. Он пробовал бежать вперед — безрезультатно, вправо, влево, вверх, вниз — все те же цвета, ничего не менялось, он колотился на месте, и нелепость существования добивала. Но остановиться — значит пропасть совсем, и Судских двигал и двигал ногами.
Лишь однажды в сутолоке мыслей промелькнула одна: любая неестественная смерть глупа и нелепа, но он давно уже за гранью жизни, и все же хотелось жить, и он двигался без остановки, как та упорная лягушка, сбивающая лапками молоко в масло. Тогда внизу появится твердь и надежда на спасение.
В какой-то момент нижние цвета поблекли, а голубизна усилилась. Чисто машинально он сделал шаг наверх и ощутил подобие ступени. Шаг, другой — и он среди голубизны. Дышать стало легче. Движение в пустоте прекратилось.
— Тишка! — с надеждой в голосе позвал Судских.
— Нет его, — раздался голос, и Судских узнал, кому он принадлежит. — Ты остался вместо ангела.
Судских поднял голову и ждал, ничего не спрашивая.
— Ты понял?
— Прости. Не понял.
— Быть тебе ангелом-искусителем, — раздался голос, и Судских принял этот приказ, лишь бы не оставаться здесь.
