Последние Северы - Николай Анатольевич Савин
Новоиспечённый император Антонин (Гелиогабал) с армией вступил в столицу Сирии Антиохию вечером 9 июня 218 года. Он должен был въехать через Восточные ворота, пройти по широкой улице с колоннадами, повернуть направо у Омфала, центра города, и по улице, которая вела вниз к мосту, перекинутому через реку Оронт, попасть в императорский дворец, стоявший на острове. Воины жаждали ограбить богатый город, считая жителей, симпатизирующими Макрину, однако Юлия Меса понимала значение Антиохии, которая на тот момент была единственным реальным центром её власти. Она убедила внука пообещать солдатам по 500 денариев при условии сохранения города в целости. Деньги были выданы, причём часть из них была взыскана с горожан, с радостью пожертвовавших малым, ради сохранения большего. Из Антиохии Антонин (руками матери и бабки) написал в Сенат, приняв императорские титулы, не дожидаясь одобрения Сената, что нарушало традицию, но стало обычной практикой среди императоров со времён Септимия Севера. Официально он стал именоваться «император Цезарь Марк Аврелий Антонин Благочестивый Счастливый Август Гелиогабал». Впредь мы будем называть его Гелиогабалом, хотя, как раз так его римляне не называли, а называли Антонином при жизни и Лже-Антонином после смерти. В соответствии с фиктивным усыновлением Септимия Севера Марком Аврелием, Гелиогабал тоже теперь возводил ряд своих предков вплоть до Нервы и Траяна (см. например: CIL VIII 10347). Направленные в Рим письма провозглашали амнистию для Сената, подтверждали его законы, но осуждали администрацию Макрина и его сына. В первую очередь, Меса, а именно она, видимо, писала это письмо, подчёркивала низкое происхождение Макрина и впервые официально раскрывала его заговор против Антонина Каракаллы, выставляя преступником и узурпатором. Ведь раньше большинство граждан империи и сенат официально считали, что Каракалла пал жертвой мести убийцы-одиночки. Вот фрагмент письма: «Этот человек, которому даже не дозволялось войти в здание сената после объявления о том, что вход туда запрещен для всех, кроме сенаторов, осмелился захватить власть и стать самодержцем прежде, чем сенатором, предательски убив императора, которого был призван охранять» [Дион Кассий. Римская история 79, 1].
Возможное изображение Юлии Месы
В том же письме, «Гелиогабал», то есть, Меса, не скупился на обещания не только воинам, но и сенату и народу (он возвестил о том, что всегда и во всем будет стремиться поступать подобно Марку Аврелию и Августу, последний из которых принял власть также в юном возрасте). Именно это обещание было идеальным для сената, хотя патриции и понимали, что оно вряд ли будет выполнено. Со времён Септимия роль аристократии всё больше переходила к чиновничеству, и тенденция эта была устойчивой.
Кроме письма, Меса отправила сенату памятные записи Макрина и письма последнего к префекту города Марию Максиму с дурными отзывами о сенаторах, надеясь с помощью этих документов вызвать еще большую ненависть сенаторов к Макрину и Марию Максиму и добиться большего расположения к себе.
Между прочим, это письмо Меса поручила отвезти в Рим бывшему центуриону легиона IV Scyphica Клавдию Элию Поллиону, отличившемуся захватом цезаря Диадумениана и срочно получившему за это ранг консуляра. Она явно рассчитывала на этого человека. Как и на префекта легиона II Parthica Публия Валерия Евтихиана Комазона, который стал префектом претория и получил консульские отличия (Ornamenta consularia). Комазон был человеком самого низкого происхождения. В молодости он выступал в Риме в качестве пантомима (Геродиан V. 7. 6; АЖА. Гелиогабал 12. 1), но потом, вероятно, выбрал военную карьеру и начал службу простым солдатом. Возможно, он даже не был римским гражданином, ведь во Фракии, где он служил, не было римских частей. В 193 году за какой-то существенный проступок он был отправлен легатом Фракии на триеры. Однако, тут подоспел переворот Септимия Севера, для которого легат Фракии был врагом. Соответственно, Комазон, как пострадавший от последнего, оказался в числе сторонников Севера. Он сделал блестящую карьеру, получил всаднический титул, и к 218 году был уже префектом легиона II Parthica, а теперь вот стал префектом претория (АЕ 1955,51) и позднее даже консулом 220 года (АЕ 1950, 238) и трижды префектом Рима (Дион. LXXIX, 4,1–2). См. подробнее о его карьере: Kettenhofen Е. Die syrischen Augustae in der historischen Uberlieferung: ein Beitrag zum Problem der Orientalisierung. Bonn, 1979. S. 29 ff.
Дион Кассий характеризует Комазона как лицедея и шута, полностью оправдывавшего своё прозвище «Гуляка». Это явное преувеличение. Комазон был весьма умён и работоспособен, но для Диона он был выскочкой и ни в коем случае не ровней.
Сам же легион II Parthica за предательство Макрина был награжден пышным титулом Antoniniana Pia Fidelis Felix Aeterna.
Поллион стремительно помчался в Рим. Скорее всего, он плыл на быстроходном военном корабле из Антиохии до Брундизия или даже до Остии. В любом случае, он прибыл в Рим уже в середине июня и передал письма в сенат. Возможно, он сам и зачитал их. Именно Поллион должен был проследить за нормальным переходом власти в Риме. Для этого у него были часть преторианцев и часть легиона II Parthica. Гелиогабал (точнее Меса) прислал этим воинам письма с призывом о признании и просьбой поддержать Поллиона. Как отреагировали в Италии на столь ошеломительные известия? Лампридий утверждает, что «все классы были полны энтузиазма». И наоборот, Геродиан говорит, что царило «всеобщее уныние». На самом деле реакция сенаторов была неоднозначной. Без сомнения, большинство, подобно Кассию Диону, держали свои взгляды при себе и со всем соглашались. Большинство сенаторов не любили Макрина, но они ненавидели и Каракаллу. А ведь Гелиогабал был представлен
