Елизавета I - Кэролли Эриксон
Подобного рода угрозы оставляли, однако же, равнодушным окружение принцессы, которому будущность ее виделась безмятежной и счастливой. Целый штат слуг и грумов под водительством старшей гувернантки готов был выполнить малейший каприз принцессы, точно так же как целая кухня с ее поварами и поварятами трудилась над ее «столом». А помимо того — трое горничных, которых называли «качалками», няня и кормилица; эту последнюю подбирали с особым тщанием.
В роду Тюдоров издавна считалось, что кормилицы сильнейшим образом воздействуют на детей. Если кормилица отличается вульгарностью и дурным воспитанием, то, как бы ни старалась она скрыть свои пороки от родителей, доверивших ей свое дитя, они, эти пороки, непременно перейдут к ее подопечным. Что, если она говорит с сильным акцентом? Или невнятно произносит слова? В этом случае ребенок, едва открыв рот, будет ей подражать. А когда речь идет о наследнике или наследнице трона, эти обстоятельства приобретали первостепенное значение, так что выбор кормилицы был так же важен, как и выбор духовника или учителя.
С первых же шагов с нее не спускали глаз, обращая специальное внимание на сеансы кормления. В соответствии с правилами следовало «брать на пробу пищу и молоко, которые кормилица дает младенцу, при каждом кормлении должен присутствовать врач, отвечающий за то, чтобы все подавалось вовремя и согласно распорядку».
Но мало того, что идеальный порядок должен царить в детской, надлежало следить за тем, чтобы очистить целый двор от того, что могло таить угрозу здоровью ребенка. В 1533 году двор короля Генриха VIII уже не представлял собою того бедлама, который царил здесь восемь лет назад, когда стало ясно, что нужны срочные перемены. И все же некоторые опасности оставались. Первой и наиболее реальной из них была чума. По новому рескрипту королевским слугам запрещалось выходить в город — самый сильный источник распространения заразы. С другой стороны, горожанам, направляющимся ко дворцу, предписывалось оставаться за воротами и передавать товары, а также вести иные дела через железную решетку. Бродяг и другую «нечисть» — мальчишек-оборванцев, праздношатающихся, воришек, проституток — отгоняли от дворца, запрещая под угрозой сурового наказания приближаться к нему на пушечный выстрел. Одновременно предпринимались попытки очистить большой и бестолково организованный штат королевских слуг от нежелательных лиц.
И все же, несмотря на все усилия, детские в хозяйстве Тюдоров оставляли желать лучшего. Комнаты отапливались так, что их обитатели то мерзли, то, наоборот, покрывались потом, тщетно стараясь освободиться от тесных пеленок. Результатом перегрева и пеленочного плена часто становилась сыпь на лице и теле, а сквозняки то и дело вызывали кашель и насморк. К тому же донимали бесконечные ненасытные блохи, от укусов которых у высокородных младенцев краснели и распухали ладони, уши и пальцы на ногах.
Прошел месяц, потом еще один. Крошка принцесса опровергала мрачные прогнозы. Она охотно ела, набирала вес, открывала большие голубые глаза — скоро они станут карими, — головка уже покрывалась ежиком рыжеватых волос. И постепенно угрюмость отца сменялась робкой верой в то, что девочка выживет и все будет хорошо. Разумеется, надежды на нее следует возлагать лишь до рождения брата, однако же пока она остается единственной законной продолжательницей рода Тюдоров, и именно под нее выстраивалась сложная линия наследования.
Безоговорочное признание ее права на престол представлялось тем более неотложным, что к концу 1533 года над Англией нависли тучи. Приговор об отлучении Генриха VIII еще не был произнесен — ему дали два месяца на то, чтобы «осознать свои заблуждения», — но бесконечно это неопределенное положение сохраняться не могло. А отлучение означало тройную опасность: отлученный от церкви король лишается трона; королевство его становится предметом чужих вожделений; может начаться гражданская война. Карл V Габсбург, несомненно, попытается заполнить образовавшийся вакуум власти, собственно, он уже начинает плести тугую сеть заговора.
Англичанам, собирающимся на континент, энергично советовали держаться подальше от его владений. «Предупреждаю, — обращался один фламандский капитан к трем англичанам, поднявшимся на борт его судна в Грейвлайнзе, — если ваш король в течение тридцати дней не вернет во дворец свою прежнюю жену, вам да и всем вашим соотечественникам лучше оставаться дома, иначе вы станете моей добычей, я возьму за вас хороший выкуп». Нечто подобное действительно случалось, а если прибавить к этому упорные слухи, что император набирает в своих нидерландских владениях солдат для вторжения в Англию, то многие стали опасаться за судьбу жизненно важной для английских купцов торговли полотном. А это, в свою очередь, означает, отмечал императорский посол Шапис, катастрофу для короля, ибо он не может не считаться с яростью ремесленников, составляющих «ни много ни мало — половину населения Англии». Тут он, правда, сильно преувеличивал.
В начале декабря к королю явилась депутация купцов, и монарха спросили прямо, может ли он гарантировать сохранность грузов, направляющихся в Европу. Ясного ответа король не дал. Бегая по кабинету и яростно потрясая кулаками, он обрушивал потоки брани на папу Климентия — как он, мол, смеет вмешиваться в мои дела. «Никто вас не тронет», — высокомерно бросил он наконец купцам. Что же до папского вердикта, то он сумеет справиться с Климентием, чьи угрозы — всего лишь пустой звук. Столь уверенное — хотя непонятно, на чем эта уверенность была основана, — заявление короля успокоило купцов, и действительно им — и ему — повезло, кризис миновал хотя бы на время.
Подчеркивая свою непреложную решимость, король осыпал всевозможными благодеяниями новорожденную — за счет ее сводной сестры. В Хэтфилде Елизавету ждал дом, полный слуг, а сопровождали ее туда «по высшему разряду» — целая вереница лордов и иных знатных господ. Генрих воспользовался этим переездом, чтобы явить свою дочь жителям Лондона, которые, как подобает верным подданным, приветствовали ее появление на свет. Хоть было и не по пути, процессия, не поворачивая сразу на север, прошествовала через столицу, «дабы продемонстрировать народу законную принцессу Уэльскую».
Что же касается Марии, которой до недавнего времени прислуживали сто шестьдесят человек, то ее теперь саму низвели едва ли не до положения слуги. Она была помещена в самые неприглядные покои старого замка с башенками, а помимо того назначена фрейлиной своей крошечной сестры. Но самое унизительное заключалось в том, что ей было отказано в почестях, положенных принцессе крови: малютку называли принцессой Елизаветой, а ее — просто леди Марией.
