Династия Тан. Расцвет китайского средневековья - Вэй Ма
Как-то раз Ли Цзяньчэн пригласил Ли Шиминя на обед и угостил вином, от которого у того начались рези в животе, сопровождаемые кровавой рвотой. Попытка отравления была налицо, но Гао-цзу не стал вникать в подробности, а попросту предложил Ли Шиминю уехать в Лоян, где он мог бы жить спокойно, не опасаясь козней своих братьев. Кому-то может показаться странным, что основатель правящей династии не стремился назначить преемником самого одаренного из своих сыновей, но давайте вспомним, что, помимо глобальных интересов, у каждого из нас есть интересы личные, которые порой оказываются важнее прочих. Гао-цзу не опасался того, что Ли Цзяньчэн поторопит его освободить престол, поскольку недалекому старшему сыну было важно быть первым среди братьев, а вот править он нисколько не торопился. С Ли Шиминем дело обстояло иначе – он вполне мог и поторопить (что впоследствии и сделал). И еще давайте вспомним, что Гао-цзу стал императором на шестом десятке и потому пока еще не успел пресытиться властью.
Ли Шиминь попытался было отказаться от ссылки в Лоян, напирая на то, что разлука с отцом станет для него тягчайшим из испытаний, но император настоял на своем, пообещав иногда наведываться в Лоян.
То, что было плохо для Ли Шиминя, оказалось еще хуже для его братьев. Как мы сможем присматривать за Шиминем, если он будет в Лояне? Там же у него будет свое войско, с которым он сможет делать всё, что ему вздумается… Если оставлять брата в столице нельзя и отправлять куда подальше тоже нельзя, то остается только одно – убить его. Цзяньчэн и Юаньцзи пошли проторенным путем – донесли через наложниц до отца о том, что среди приближенных Ли Шиминя царит великая радость по поводу отбытия в Лоян и что они всячески поносят императора, которому, по их словам, править осталось недолго. В дополнение к тому, что сообщали наложницы, у Гао-цзу состоялся разговор с Ли Юаньцзи, который рассказал о том, что Ли Шиминь активно вербует сторонников, швыряя деньги налево и направо. С доказательствами дело обстояло плохо, но расчет строился на том, что страх возобладает в душе императора над разумом и он прикажет казнить «мятежного» сына без расследования. План сбылся наполовину – Гао-цзу отказался от отправки Ли Шиминя в Лоян, но других мер пока что не предпринимал.
«Умному тучи говорят о том, что скоро пойдет дождь, а глупец сокрушается, что не видно солнца», – гласит народная мудрость. Ли Шиминь не был глупцом. Он прекрасно понимал, что братья не успокоятся, пока не добьются своего, а на отца полагаться не стоит. Однако его положение выглядело незавидным и непрочным. Будучи дискредитированным в глазах отца и двора, он был стеснен в средствах, и ряды его сторонников таяли – братья старались привлечь их на свою сторону подкупом и посулами, а если это не срабатывало, то могли и убить. Пока еще у Ли Шиминя оставалась возможность нанести ответный удар, но этот удар должен был стать сокрушительным, ибо второй шанс вряд ли бы представился…
Авторы детективов и триллеров часто используют такой прием: в кульминационный момент внезапно переключают внимание читателя на нечто иное, нагнетая интригу и разжигая любопытство сверх всяких пределов. «Что хорошо в Шанхае, то хорошо и в Чунцине», – говорят китайцы, и с этим нельзя поспорить, поскольку хорошее и плохое повсюду одинаково. Так почему бы не использовать этот прием в рассказе о династии Тан? Давайте отвлечемся ненадолго от вражды между сыновьями императора Гао-цзу и посмотрим, каким, в общих чертах, было его правление.
Великой заслугой Гао-цзу было то, что он не противопоставлял Север Югу, то есть не противопоставлял ханьцев неханьцам, как это делал Вэнь-ди, а единство всегда служит залогом процветания. Империя Суй пала по ряду причин, но главной из них стало чересчур суровое и совершенно негибкое управление государством при императоре Ян-ди, который хоть и считал себя конфуцианцем, но при этом пренебрегал одной из важнейших заповедей Учителя[43], согласно которой правильное правление должно приносить народу не страдания, а благоденствие.
Гао-цзу начал с возрождения цзюньтяньчжи («системы равных полей»), согласно которой земледельцы получали от государства по семьдесят му[44] земли на мужчину и по тридцать му на женщину. За пользование землей крестьяне расплачивались зерном, а также шелком или хлопком. Кроме того, каждый трудоспособный мужчина должен был отработать бесплатно двадцать дней в году на общественных работах. Цзюньтяньчжи была благом для крестьян, которые рассчитывались с государством и не имели дела с частными землевладельцами, которые сдают участки в аренду по более высоким ценам. Однако цзюньтяньчжи работает только до тех пор, пока государство имеет в своем распоряжении свободные земли. Смена правящей династии подразумевала масштабный передел земельной собственности – вся земля в государстве объявлялась собственностью императора, который наделял своих подданных участками или поместьями. Со временем, правдами и неправдами, всё больше земель переходило в руки частных владельцев. Параллельно с этим происходило укрупнение земельных владений – бедные разорялись, а богатые скупали их участки. Так появлялись земельные магнаты, богатство и влияние которых позволяло им считать себя независимыми от центральной власти. Умный и удачливый магнат имел шансы стать основателем новой династии… «Один разбогател – тысяча разорилась», – говорят китайцы. Чем больше земли сосредотачивалось в руках крупных землевладельцев, тем больше становилось безземельных крестьян, которые уже не являлись плательщиками налогов. Снижение количества налогоплательщиков приводило к увеличению налогового бремени, поскольку казна стремилась получить свое во что бы то ни стало. А от повышения налогов до восстаний – рукой подать. В конечном итоге смену династий обуславливал земельный вопрос.
Но пока еще, при первых танских императорах, всё было хорошо. Крестьяне работали на своих наделах, торговцы радовались невысоким налогам и порядку, который позволял перевозить товары из одной местности в другую без угрозы лишиться их, а чиновники следовали конфуцианским принципам. Еще одним экономическим благом стало упорядочивание чеканки монет. Во время смуты, предшествовавшей приходу к власти Гао-цзу, многие «императоры» начинали чеканить свои монеты, что привело к усложнению денежных расчетов. Кроме того, в монетах возросло содержание примесей. Хорошо еще, что у китайцев была древняя валюта, не подверженная девальвации и подделке, – стандартные куски шелковой материи[45]. Но всё же монеты были удобнее. А в 812 году, при императоре Сянь-цзуне, в Танской империи официально ввели в обращение фейпяо («летающую наличность») – банкноты, которые печатались на материи или бумаге. Отныне торговцам уже не приходилось возить из города в город мешки со связками монет[46]. Примечательно, что Гао-цзу лично назначал начальников рынков в своем государстве, – уже по одному этому факту можно судить о том, какое важное значение император придавал торговле.
Гао-цзу восстановил систему государственных экзаменов для получения должности кэцзюй, причем сделал ее централизованной. Важность системы кэцзюй заключалась в том, что она давала не знатному, но способному человеку, возможность получить должность, которая ранее была доступна только представителям знатных семейств. Разумеется, у богатых и знатных было больше шансов успешно сдать экзамен (наем лучших учителей, подарки экзаменаторам, связи), но тем не менее дверь для незнатных, но способных была открыта.
При Гао-цзу был создан свод законов, получивший название «Танского кодекса». Первый вариант кодекса появился в 624 году, впоследствии он изменялся и дополнялся, а окончательный вариант был обнародован в 652 году, в правление внука Гао-цзу императора Гао-цзуна. Главным достоинством Танского кодекса стало гармоничное объединение конфуцианских и легистских[47] толкований законов, что сделало его образцом и основой для более поздних кодексов.
