Сергей Сергеев-Ценский - Лаванда
- А куда же все-таки ваше масло идет? Мы, невежды, этого не знаем, сказал Кудахтин.
- Не вы одни не знаете: дело новое... Куда идет? На душистые туалетные мыла, на духи, на конфекты... Даже есть у нас требование на лавандовое масло от керамических и от фарфоровых заводов.
- Гм, очень трудно представить, зачем для посуды лавандовое масло! посмотрел на Белогурова Кудахтин.
- Какой-нибудь секрет производства, - выпятил недоуменно губы Белогуров.
- По-видимому, да, - продолжала Хромцова. - Но пока на все наши потребности, говорят, нам хватит восемь тонн масла. А вот во Франции, я слышала, добывают его ежегодно до ста тонн!
Кудахтин качнул головой и бормотнул:
- Ка-кие-е душистые!
- Погодите, и у нас дело восемью тоннами не кончится. Может, лет через двадцать и мы до ста тонн дойдем! Чем у нас хуже лаванде расти? Да у нас теперь даже и на Кубани начали разводить лаванду.
- Ну, хорошо, а как качество масла? Дело не в количестве, а в качестве, - сказал Белогуров. - Должно быть, похуже французского?
- Ничуть не хуже! Ведь мы посылаем свое масло в Москву на фабрику в таких красивых запаянных жестянках: по девять кило масла входит в жестянку, - соответственно тонне сырья. А в Москве на фабрике сидит дегустатор...
- Человек с носом? - проворно вставил Белогуров.
- Вот именно, человек-нос, единственный, незаменимый спец... У него на столе такие пробирки, он соединяет разные масла и нюхает, - вся его работа! Так получаются наши советские духи. Говорят, до семнадцати компонентов иногда входит в те или иные духи, а потребительницы их, конечно, не знают подобных обстоятельств...
- А если у этого незаменимого спеца будет насморк? - с усилием спросил Кудахтин.
- Тогда стоп машина! Тогда всей алхимии до его выздоровления отдых... Так вот этот спец признал наше масло вполне хорошим. Оно и не может быть, конечно, ни каким-нибудь посредственным, ни тем более плохим. Лаванда любит южные склоны, - пожалуйста, у нас здесь их сколько угодно! Любит шиферную почву, - здесь везде шиферная почва... Но она не любит дождливой весны, как в этом году, например, была, поэтому выход масла у нас теперь меньше, чем девять кило с тонны. Зато в прошлом году было почти десять! Это и во Франции считается рекордом. Так что большое значение в нашем деле имеет погода... А цвет масла меняется несколько в зависимости от чего бы вы думали? - от спелости сырья. Когда лаванда в полном цвету, масло бывает зеленое, а теперь, например, она уже частью отцвела, - теперь масло желтое.
- Хорошо, вот вы сейчас, конечно, заняты, - собираете свой урожай, - а что же вы делаете здесь зимой? - живо спросил Белогуров.
- Зимой? Делаем перекопку плантаций.
- Как перекопку? Вручную?.. А трактор?
- Что вы - трактор! Это вам не степь, товарищ! У нас, увы, копают по старинке лопатами. А копать зимой можно далеко не каждый день. Когда идут дожди, перекопку бросаем. А то еще того хуже: вздумает вдруг нас засыпать снегом, - тогда мы, конечно, только существуем и усиленно топим печки.
- Небо коптите?
- Небо коптим... Да, я еще не сказала вам, что у нас, кроме лаванды, есть розмарин и несколько гектаров казанлыкской розы. Но роза у нас - дело еще более молодое, чем лаванда, так что розовое масло мы хотя и гнали в этом году, но, так сказать, в порядке пробы.
Локомобиль между тем однообразно фукал, пар по замотанной в парусину трубе тек в перегонные кубы, а невдали от изнывающих от жажды инженеров падала струйкой из трубы водопровода чистейшая на вид вода, направляясь потом по узкой канавке к яме, в которой гасили известь.
- Ох, не могу терпеть! Очень здесь горит! - дернул ладонью по кадыку Кудахтин и пошел к этой заманчивой струйке.
- Напейся и мне скажи, какая вода! - крикнул ему вдогонку Белогуров, а Хромцова предложила участливо:
- Да вы бы, товарищи, зашли на пчельник, там наши пасечники Покоевы муж и жена - угостили бы вас лавандовым медом... А может быть, даже и чаю для вас согрели бы, - они люди добрые. Вот их детишки, кстати, Володя и Катя, они вас и доведут.
- Так это с пчельника, значит, ребятишки? Ва-во-дя! - крикнул Белогуров именно так, как называла мальчика его сестренка.
- Вы, стало быть, с ними уже познакомились? - слегка улыбнулась Хромцова.
- Ну, еще бы! Мы с ними - старые приятели! - игриво отозвался Белогуров.
IV
Ульи были расставлены очень аккуратно, такими же правильными, безупречно по веревочке протянутыми рядами, как росли на плантации кусты лаванды. Пчельник был устроен в яблоневом саду, разбитом еще тем самым адвокатом по бракоразводным делам, фамилию которого забыл Белогуров.
Ульи были приземистые, широкие, на четырех дубовых чурбачках каждый, с крышами односкатными, крытыми где железом, где фанерой, но однообразно окрашенными золотистой охрой, веселой на вид.
Яблоки на яблонях висели густо, - год для них был урожайный, - но все они были одного сорта, мелкий и жесткий, хотя и румяный, красивый синап.
Сарай стоял сзади за пчельником, а прямо против пчельника, через дорогу, небольшой домик, куда и привели инженеров Володя с Катей.
По дороге Володя успел задать Белогурову, совершенно для него неожиданно, один из тех вопросов, которые приходят в голову только детям. Он сначала пригляделся к этому черному, толстогубому дяде насупленными голубыми глазами, прежде чем спросил совершенно серьезно и даже как будто хриповато:
- Дядя, а дельфины - они чихают?
Дельфинов в Черном море много. Белогуров видел, купаясь, как они выскакивают из воды, как они гоняются за стаями мелкой рыбешки чуларки или султанки, видел с берега, как далеко в море охотятся за ними флотилии дельфинников с алломанами, но чихают ли дельфины, он не знал и ответил:
- Охота тебе, Володька, задаваться такими роковыми вопросами!
Однако Володька посмотрел потом также насупленно-серьезно на Кудахтина и к нему обратился так же басисто:
- А ты, дядя, не знаешь!
У крыльца домика безмятежно лежала и нежилась в тени крупная черно-рыжая свинья; каштановая лохматая собака на цепи, когда-то от излишнего усердия сорвавшая уже себе голос, выскочила свирепо из конуры с придушенным рыком, и на крыльце, вышиною всего в две ступеньки, показался обеспокоенно глядевший человек, которому Володька крикнул, показав на Белогурова:
- Па-ап, а пап! Вот!
Пчеловод Покоев подтянул брюки, в которые забрана была синяя рубаха, перепрыгнул через непроходимо лежавшую свинью, прикрикнул на собаку и стал перед гостями, небольшой, подстриженный ежиком, красный с лица, с пытливыми сорокалетними серыми глазами в набрякших веках и с протянутой, неслабой на вид рукой.
Белогуров объяснил ему, как и откуда они сюда попали, и он сразу же стал благодушен и говорлив.
- Пчельник наш хотите посмотреть? Могу показать, вполне могу, - только если вы курящие, не ручаюсь тогда, что какая-нибудь сердитая вас не покусает. Курильщиков и длинноволосых пчелы не любят, - впрочем, вы оба стрижены лучше не надо... Сетку могу вынести, только сетка у меня всего-навсего одна...
- А зачем же собственно нам надо ходить по пчельнику? - сказал Кудахтин. - Мы его и отсюда отлично видим - все ваши двести ульев.
- Двести двадцать, - скромно поправил Покоев, а Белогуров, чтобы быть ближе к цели, воодушевленно щелкнул пальцами:
- Говорят, у вас мед замечательный, из лавандовых цветов!
- А вы уж это слыхали?
- Еще бы! Слухом земля полнится!
- Так что вы, товарищи, может, желаете проверить, так ли оно на самом деле? - понял его Покоев. - Что же, за чем дело стало? Заходите в комнату, могу вас попотчевать, только будет сотовый, зато первой свежести: только нынче утром вырезал.
И он начал расталкивать ногою свинью, которая, впрочем, сочла это за хозяйскую ласку и не вставала, только хрюкала блаженно, покачиваясь, но отнюдь не открывая глаз.
Инженеры остановили его: "Бросьте, переступим!" - и, когда поднялись на ступеньку, Покоев проворно юркнул в комнату, и вот прямо перед собой Белогуров увидел на пороге высокую тонкую русоволосую женщину в просторном синем (из той же материи, как и рубаха ее мужа) платье, перехваченном поясом и с широкими, короткими, только до локтей рукавами.
И хотя в комнате с одним и то небольшим окном, к тому же заставленным от солнца банкой сочного бальзамина, было темновато, но Белогурову показалось вдруг, что где-то и когда-то видел он подобную высокую женщину с русыми волосами.
Это мелькнуло мгновенно, и тут же память сочла это обычной ошибкой, тем более что женщина, усадив гостей за стол, покрытый клеенкой, легконого повернулась и вышла куда-то, а следом за нею вышел и сам Покоев, предоставив неожиданным гостям оглядеться.
Комната была маловата - только стол, три стула и кровати. Должно быть, на одном из стульев лежала гармонья-двухрядка, теперь валявшаяся под одной из кроватей; зеркало на стене; около него веером пришпиленные кнопками несколько выцветших фотографий; на кроватях - покрывала из кисейки; на наволочках красные буквы "П", и вот - домашний очаг и семейный уют.
