П. Ступин - Хроники жизни сибиряка Петра Ступина. Автобиография
Мать Анисья Петровна, девичья фамилия Гладких. Отец Матери Гладких Пётр был из Бурят69, ростом был высоким. Мать его почти не помнит, т. к. осталась от него маленькой. Женат он был на русской девушке из села Харанут70. Эта деревня находится в Зиминском районе. От деда Петра было 4 дочери. Старшие сёстры {,} [: ] тётя Федора, тётя Анисья – большая, тётя Авдотья и четвёртая [,] наша мать [,] Анисья – маленькая. Когда дед Пётр умер, то бабушка вышла замуж за бурята71 Матвея и от него ещё было две дочери, т. е. младшие сёстры. Тётя Груня рождения 1900 года и тётя Оля – рождения 1902 года. Все они [,] старшие и младшие сёстры [,] были замужем. У каждой была семья, дети. Наша родословная, как по отцу, так и по матери большая. Много было двоюродных братьев и сестёр, племянников и племянниц. Сейчас остались единицы, старшее поколение повымирало, а младших и ровесников можно пересчитать на пальцах.
Отец и мать, а также их родители были православной веры. Церкви в нашей деревне не было. Ездили в Кимильтей. Кстати, в селе Кимильтей родился в 1912 году Герой Советского Союза адмирал Алексеев Владимир Николаевич72. Его отец [—] соратник В. И. Ленина [,] за революционную деятельность был выслан из Петербурга в Сибирь73. Он был врачом и работал в селе – в больнице. Адмирал В. Н. Алексеев поддерживает тесные связи со своими земляками. По его инициативе в Кимильтее и близ лежащих [близлежащих] деревень [—] Баргадая, Кяхты, Абуздино, Кундулуна, Бури, Ухтуй, Норы, Перевоза, Писарева и т. д. в 50-х годах была договорённость с Зиминским райвоенкоматом, чтобы молодых здоровых ребят во время призыва брали в Военно-морской флот74.
Население деревни Кяхты, а также близ лежащих [близлежащих] деревень занимались сельским хозяйством, землепашеством, охотой и рыбной ловлей. У отца было земли около 5 десятин (5 га) [гектаров]. От отчима ничего не досталось. Как сказано выше [,] отчим был большим пьяницей [,] и всё почти было им пропито [,] и сам погиб в пьяном угаре. Каждый год отцу приходилось покупать зерно на семена.
Время НЭП (Новая Экономическая политика) 1924—1928 г. Отец за эти короткие 5 лет поднял своё хозяйство. Ему в первые года своего хозяйства приходилось ездить по соседним деревням покупать зерно на посев. Как он рассказывал, ездил в село Уян, это ниже по реке Оке75. Там жили зажиточные – богатые крестьяне. Амбары полные зерном, даже третье-годичное старое зерно, но оно было хорошо проветренное, сухое и выглядело прекрасно. Едешь по деревне по весне, амбары открыты для проветривания и не каждый хозяин ещё продаёт, у него каждый центер [центнер] зерна рассчитан на будущее.
Подрастали старшие сыновья. На исходе 1928 г. у отца было 4 лошади, 4—5 голов скота, овцы, свиньи и разная птица – Гуси, утки, индюки, куры. Из лошадей отец держал выездного жеребца, 2-х рабочих коней-меринов и кобылу. Много времени отдавали родители домашнему хозяйству-работе. Поднимались – рано, ложились поздно. В 1928 году был построен новый дом, который до сих пор стоит в деревне. Родители думали жить в деревне [,] думали о будущем, думали о нас – детях и работали не покладая рук, на сколько [насколько] хватало сил и здоровья. Но в 1928 году [—] коммуна. В 1929 году [—] коллективизация. Двух рабочих коней [отец —?] сдал в колхоз76. Кобылу зарезал. Жеребца продал, он был чёрной масти – вороной. Сел на него верхом и продал его в Иркутске. Из скота оставили одну корову и 3—4 головы овец. Ввиду того, что отец сдал в колхоз коней и коров в колхоз77, его признали середняком, иначе бы раскулачили. Родителей посадили [бы], а нас детей пустили бы по-миру. Весь скот [,] отобранный у народа [,] был согнан на скотный двор. Хозяевам оставляли минимум [—] 1—2 головы скота. 1931—32 г. не урожайные [были неурожайными], начался голод, начался падёж скота. Не знаю точно причины не урожая [неурожая], может [,] была засуха или [,] видимо [,] колхоз не обработал землю как следует, но я хорошо помню эту голодовку, мне было 6—8 лет. Дома поесть было нечего. Мать [,] бывало [,] настряпает картофельных лепёшек, обваляет их в отрубях и давала нам по счёту [—] 3—4 лепёшки утром и вечером. Днём уходили работать на колхозные поля. Ещё мать наварит в большом чугуне брюкву в русской печи [,] и таскаешь целыми днями. Брюква, морковь заменили нам хлеб и сахар. Это благодаря огороду, что мы выжили. Помню случай, недалеко от нас в телятнике у Телновых сушили зерно [,] т. е. сделали так {.} [: ] Колхозники лопатами разбрасывали зерно [,] и [с] ветром мякина улетучивалась, а чистое зерно падало на кучу зерна. Таким образом производили чистку и сушку зерна. Я незаметно подкрался к куче, набрал в карманы зерна и побежал к изгороди, чтобы перелезть через прясла78, но тут меня догоняет, не-то он был бригадиром, не-то председателем Елин Николай [,] вернул меня и приказал вывернуть карманы. После чего я со слезами ни счем [и ни с чем] отправился домой. Вся эта трудоёмкая работа {,}79 по восстановлению своего собственного хозяйства в 1932 году свалила отца. Радикулит, отнялась спина, ходить немог [не мог] и даже самостоятельно немог [не мог] подняться с постели. Кроме этих болезней заболел желудок, врачи признали язву желудка, да и к тому же отразилась война – ранение и контузия. Чтобы подняться и сесть, к спинке кровати была привязана верёвка. Однажды мы, сестра Ирина, я и младший брат Василий были дома. Старших никого не было. Мать была на работе в колхозе [,] сестра Пана убежала к тёте Оле, они жили по соседству. Старший брат от колхоза ездил на лесозаготовки (в начале 30х годов леспромхозов ещё не было). Брат Яков учился в ШКМ (Школа колхозной молодёжи) в селе Кимильтей. К нам зашёл старик-бродяга просить милостину [милостыню]. Отец с ним разговорился [,] и старик решил помочь отцу встать на ноги [и начал —?] лечить спину. У нас он попросил принести метлу, принести топор. Поднял отца с кровати, довёл его до порога и велел ложиться поперёк порога. Открыл двери в сени. Отец после рассказывал: «Когда он меня положил на порог и попросил нас [вас —?] принести топор, я подумал, сейчас отрубит мне голову, заберёт [,] что ему надо [,] и поминай как звали». Но этого не случилось. Старик положил метлу на спину, особенно на поясницу и мелкими, лёгкими [,] частыми ударами лезвием топора по метле [,] и что-то приговаривая [,] лечил отца. Не знаю легче или нет стало отцу после этого лечения, но в 1933 году он уехал в Иркутск и лег там лечиться. Старшего брата в конце 1932 г. забрали в Армию80. Отец взял с собой второго брата Якова с собой81 в город. Пролежав в больнице 1,5 – 2 м-ца, отец в деревню не поехал, а поступил работать на строительство Иркутского мелькомбината, что в посёлке Жилкино82. Это семь км. от Иркутска. Отец устроился рабочим, а брат Яков инструментальщиком на выдаче рабочих инструментов – ломов, кайл, лопат и т. п. Ростом он был маленьким, хромал на правую ногу [,] т. к. большой палец был раздавлен дедом Иваном. Физически был слаб и работать на тяжёлых работах немог [не мог], хотя ему уже исполнилось 18 лет. В Жилкино в то время жила младшая отцова сестра тетя Таня с мужем Беломестных Василием. У них было 3-е детей. Старшая дочь Анфиса училась в школе, а двое младших Георгий и Ольга, были маленькими. Они уехали из деревни сразу [,] как только началась коллективизация83.
Отец с братом временно стали жить у Беломестновых.
Отец в деревню назад возвращаться не стал, не видя в этом ни каких [никаких] будущих перспектив. Дом, который он построил в 1928 г. [,] [а —?] вместе с пятистенным домом был построен Амбар, конюшня, скотный двор – два сарая для скота и овец. Абсолютно весь двор был огорожен. В круговую [Вкруговую, вокруг] был поставлен новый забор. Толстые лиственничные столбы поставлены в глубокие ямы. В каждом столбе были сделаны пазы, а в них вложены толстые, не тоньше 8—10 см плахи. Лес пилили в ограде в ручную [вручную] продольной пилой на лесах. Был также такими же бревнами огорожен телятник, но не полностью84.
Мы [—] дети [: ] Пана, Ирина и я [—] в 1932—33 годах ходили собирать колоски. С нами ходила двоюродная сестра Ефимия Бухарова, дочь Тёти Федоры – старшей материной сестры. Их в 1930 году раскулачили. Дядю Василия посадили, он был больным и домой уже не вернулся. Весь скот забрали, а домашний скарб был погружен на телеги и распродан деревенским жителям. Ходили за 5—10 километров. Собирать колоски не давали, был большой запрет. Нас гоняли на лошадях с плётками молодые парни, отбирали насбированные [собранные] колосья и избивали. Особенно доставалось Ефимии (мы её называли нянька Шима). Она была с 1910 года рождения [,] и к тому глухая и ей доставалось больше плетей. Зажиточных крестьян раскулачивали, некоторых забирали. Отбирали дома, скот, а многие крестьяне бросали свои дома, скот и [,] не дожидаясь ареста, уезжали из деревни кто-куда.
