Валерий Замыслов - Иван Болотников (Часть 2)

- Ну как родниковцы поживают, станичный? Не всю еще горилку выпили?

Глаза приветливые, веселые. Рад Федька земляку, почитай, полгода не виделись. Рад и Болотников раздорскому есаулу: как-никак, а оба из одной вотчины, когда-то вместе у князя Андрея Телятевского за сохой ходили.

- Присаживайтесь, - показал на лавку Васильев. - Гутарь, Болотников.

Иван поведал старшине о пленном татарине. Писарь Устин Неверков, едва выслушав до конца Болотникова, вскочил с лавки.

- Не зря запорожцы из Сечи доносили. Собирает орду Бахчисарай, копит войско. Казы-Гирей уже три года не ходил в большой набег. Когда это было, чтобы хан на пуховиках отлеживался? Верю я лазутчику. Не сбрехал!

- И я верю, атаман, - кивнул Федька Берсень. - Волк долго в логове не усидит. Надо готовить к бою крепость.

- Собирай в Раздоры станицы, Богдан Андреич, - молвил третий из старшины - Григорий Солома, степенный казак с каштановой бородой.

- Добро. Но то решать кругу, - сказал Васильев и позвал из сеней Ромку. - Беги на майдан и бей сполох.

Старшины потянулась из атаманского куреня, а Берсень вновь подошел к Болотникову, подхватил под руку и повел к своей избе.

- Покуда казаки сходятся, пропустим по чаре.

Курень Федьки стоял неподалеку от майдана, откуда уже начади доноситься частые, звонкие удары сполошного колокола.

В Раздорах многие казаки жили семьями, имел жену и Федька Берсень.

- Агата! Встречай дорогого гостя! - закричал еще с базу есаул.

Агата, услышав зычный голос мужа, тотчас выскочила на крыльцо; молодая, синеглазая, увидела Ивана, зарделась, поясно поклонилась.

- Милости прошу, Иван Исаевич.

Берсень ухмыльнулся: давно догадывался, что женке нравится чернобровый, статный Болотников. Догадывался и втайне посмеивался над своей половиной.

- Собери-ка что-нибудь, Агата.

Женка метнулась на баз, казаки же присели к столу, пытливо глянули друг на друга.

- Как в есаулах ходится, Федор?

- По-всякому, брат. Не шибко любит меня Васильев. Грыземся.

- Отчего ж так?

- А ты будто не ведаешь? Васильев за домовитых горой, а они мне поперек горла. Возьми нашего писаря Неверкова. Ух, хваткий мужик! Глянь, какие хоромы себе отгрохал, глянь в окно. Зришь? Укрыл у себя десятка два холопов и боярится. А сам Васильев? Один дьявол ведает, сколь у него беглых. Кто на конюшне, а кто в степи табуны пасет да сено косит.

- А чего ж беглые мирятся? У меня того в станице не заведено.

- У тебя. Сказал тоже. Ты на дозоре, станица твоя в степь выдвинута. А тут, брат, домовитые жирком обрастают. Сидят себе в куренях да меды попивают. Им по сторожам не ездить, с татарином не биться... А беглые. Что беглые? Они и тому рады. Упрятались от бояр и малым куском довольны. Привыкли на господ спину гнуть, вот и пользуются их смирением домовитые. Не всякий мужик казаком рожден. А мне от того тошно, тошно, Болотников! На Дону не должно быть холуев.

Вошла Агата. Поставила на стол вина и закуски.

- Угощайтесь.

Казаки выпили по чарке и вышли на баз. Со всех улиц и переулков тянулись к майдану густые толпы донцов.

- Пошто сполох?

- Зачем собирает атаман?

- О чем будет круг, братцы?

Но никто ничего не ведал, теряясь в догадках. Вскоре казаки запрудили огромный майдан. Мелькали зипуны, кафтаны, чуги, казакины. Многие пришли на площадь без шапок и голые до пояса, но никто не забыл в курене своей сабли. Казак без сабли - бесчестье кругу.

Пришли к майдану и молодые парни-донцы, не принятые еще в казаки. Они толпились в сторонке: быть на кругу им не дозволялось. Их удел - ждать своей поры, когда проявят себя в степи и покажут удаль в злой сече с ордынцами. А сейчас они с любопытством вытягивали шеи и чутко прислушивались к выкрикам с майдана.

В куренях остались одни женщины; они стайками собирались на опустевших базах, ожидая прихода мужей. Ни одной из них нельзя было показаться в казачьем кругу, то было бы великим поруганием всему войску донскому.

Год назад казачка Ориша прибежала на круг за мужем; добралась до самого помоста, где стоял атаман со старшиной; нашла у деревянного возвышения своего казака и потянула за собой с круга.

- Поспеши, Сашко! Кобыла жеребится!

Круг порешил: высечь дерзкую женку арапником, а казака Сашко выдворить с майдана.

Сашко заупрямился, но атаман веско изрек:

- Твоя баба - тебе за нее и ответ держать. Прочь с круга!

- Прочь! - дружно поддержали донцы...

Васильев взошел на помост, за ним поднялись Федька Берсень, Устим Неверков и остальные старшины.

Васильев оглядел гудящий майдан, вскинул над головой атаманскую булаву, и донцы притихли.

- Братья-казаки! Дозвольте слово молвить!

- Гутарь, атаман!

- Дошла в Раздоры худая весть. Хан Казы-Гирей собирается всей ордой выступить из Бахчисарая. Хан жаждет добычи!

Сказан несколько слов и замолчал, шаря глазами по застывшим лицам казаков.

- Далече ли собрался Гирей? - выкрикнул один из донцов.

- К Москве, братья-казаки, - ответил Васильев.

- К Москве? Вот и нехай его Годунов встречает! - зло воскликнул все тот же донец.

- Верна-а-а! - пьяно качаясь, протяжно прокричал другой казак. Годунов наших собратов на кол сажает. Не пойдем за Годунова!

- Чушь несешь! Не о Годунове сейчас речь, - отделился от старшины Федька Берсень. - Казы-Гирей мимо Раздор не пройдет. Какой же он будет воин, коль позади себя целую вражескую рать оставит? Хреновина! Казы-Гирей не впервой на Русь ходит. Он кинется всей ордой.

- Есаул дело гутарит, - поддержал Берсеня атаман. - Хан зол на Раздоры. Припомните, донцы, сколь раз мы тревожили его кочевья? Сколь табунов у хана отбили? Сколь дувана в улусах взяли?

- Зачем считать, батька? - прервал атамана стоявший подле Болотникова длиннющий полуголый казак с отсеченным ухом. - Поганые на нас ходят бессчетно. Разве мало от них урону? Разве мало станиц они в крови потопили?

- Немало, казаки, - мотнул головой Васильев. - Немало мы лиха от поганых натерпелись. А ноне новое лихо идет. Пятнадцать туменов собрал Казы-Гирей в Бахчисарае. Как будем татар встречать, донцы?

- А сам-то как мекаешь, атаман? - вопросил Григорий Солома.

- Погутарили мы со старшинами. В поле выходить не будем, не устоять нам противу всего ханского войска. Соберем станицы в Раздоры и примем осаду.

- Выдюжим ли, батька?

- Выдюжим, донцы. Крепость добрая, отсидимся. А там, глядишь, и засечная рать поспеет. Тогда ударим вкупе и наломаем бока поганым. Так ли, донцы?

- Так, атаман!

- Кличь станицы в Раздоры!

- Примем осаду!

Васильев постоял, послушал и ударил булавой по красному перильцу.

- Так и порешим, донцы!

Атаман и старшины начали было сходить с помоста, но их остановил громкий возглас казака, прискакавшего к майдану от Засечных ворот:

- Погодь, батька! Царев посол-боярин в гости прибыл. До тебя, батька, просится!

Васильев приказал:

- Проводи боярина в мой курень.

Федька Берсень недовольно глянул на атамана и вновь взбежал на помост.

- Пошто в курень? А не лучше ли здесь послушать царева боярина? На круг его, донцы!

- На круг! - дружно воскликнули казаки.

По лицу атамана пробежала тень: хотелось погутарить с послом с глазу на глаз. Но теперь уже поздно, против круга не попрешь.

- Сюда боярина!

Вскоре к майдану подъехал посольский поезд - крытый возок и несколько груженых подвод в окружении полусотни стрельцов в голубых кафтанах. Из возка сошел на землю царев посол в долгополой бархатной ферязи. То был московский боярин Илья Митрофаныч Куракин - полнотелый, среднего роста, с крупным мясистым носом. Приосанился, посмотрел на казаков без опаски.

- Где тут ваш атаман?

- Я атаман, - дурашливо подбоченился Секира и, выпятив грудь колесом, покручивая черный ус, шагнул к боярину.

- Рожей не вышел, - буркнул Куракин.

- А чем моя рожа плоха?

- Холопья твоя рожа. Не мельтеши!

Глаза Секиры сердито блеснули,

- Угадал, боярин, холопья. Когда-то у князя Масальского на конюшне навоз месил. А ноне вот казак, и шапку перед тобой не ломаю. Кланяйся мне!

- Прочь, смерд! - ощерился Куракин. - Прочь, голь перекатная!

- Братцы! - вскинулся Секира. - Боярин нас смердами лает! Собьем спесь с боярина!

Казаки озлились, тесно огрудили Куракина. Секира подскочил к боярину и сорвал с его головы высокую горлатную шапку; напялил на себя и вновь подбоченился.

Куракин весь так и зашелся от неслыханного оскорбления.

- Рвань!.. В железа пса!

- Казака в железа?

Секира сверкнул перед лицом Куракина саблей.

- Стрельцы! - взревел боярин.

Стрельцы заслонили Куракина, замахали бердышами. И быть бы кровопролитию, да атаман не позволил. Перекрывая шум, закричал:

- Стойте, донцы! Остыньте! Послов не трогают! Дорогу боярину!

Казаки нехотя расступились, пропуская боярина к помосту. Васильев молвил миролюбиво:

- Ты уж прости мое войско, боярин. Горячий народец.