А. Царинный - Украинское движение: краткий исторический очерк, преимущественно по личным воспоминанием
Давно уже подмечено, что как польские души, впитывая в себя русские стихии, так и русские души, проникаясь влияниями польскими, всегда усваивают себе худшие элементы чужеземных настроений, калечатся и понижаются в своей нравственной ценности.
Это, вероятно, объясняется тем, что самые души людей, склонных поддаваться чужеземным давлениям, по своему существу являются нравственно дряблыми, нестойкими и малоценными. Еще великий Мицкевич[38], характеризуя в «Пане Тадеуше» своего майора Плута, писал: «Этот майор, родом поляк, из местечка Дзеровичей, звался, как слышно, по-польски Плутовичем, но перекрестил себя; превеликий мерзавец — как обыкновенно случается с поляком, который на царской службе омосквичится».
Примеры понижения нравственного уровня одновременно с претворением в чужую народность мы видим даже в двух даровитых поляках, сыгравших крупные роли в русской журналистике и литературе, — в Фаддее Булгарине[39] и в Осипе Сенковском[40]. Шевченко в Вильно выучился по-польски, испытал свою первую юношескую любовь к какой-то полечке, несколько отесался и цивилизовался, но в то же время совершенно искалечил свою мужицкую русскую душу, как покалечили в польской среде свои души современные нам Каляевы и Крыленки. В Вильно Шевченко воспринял польское освещение деятельности Богдана Хмельницкого, Петра I и Екатерины II, которых потом в своих стихах клеймил и позорил не хуже поляков. Он пропитался чисто польской ненавистью к русской государственной власти и к носителям ее, русским монархам, а особенно к тогдашнему императору Николаю I, гибели которого пламенно жаждали поляки, распевая революционные песни с припевом: «Hex пшепадне Миколай!» Наконец, в иноверной обстановке он утратил лучшее украшение русской народной души — простую православную веру и сделался способным ко всякому кощунству и богохульству. Если бы Шевченко был образованнее, нравственно развитее, вообще культурнее и если бы окружавшая его в детстве и юности среда была более сознательной в отношении своей русской народности, то он отнесся бы критически к польским влияниям и дал бы им внутренний отпор; но при полной невежественности, нравственной распущенности, в связи с наклонностью к пьянству и атрофией религиозного чувства он был пред ними беззащитен.
Польское восстание лишило Шевченко возможности оставаться далее в Варшаве, и он должен был возвратиться на родину, к своему пану. Но здесь он недолго пробыл, ибо владелец Шевченко Энгельгардт вскоре выслал его продолжать обучение живописи в Петербург. В невской столице Шевченко познакомился случайно с целым кружком земляков, которые оказали решительное влияние на его дальнейшую судьбу. Прежде всего, принял в нем сердечное участие художник И. М. Сошенко[41]. Впоследствии он с горечью вспоминал, как испорчена была натура Шевченко и как трудно было бороться с его порочными наклонностями, чтобы сколько-нибудь направлять его на путь истины. Потом занялся Шевченко скульптор Мартос[42]. Навещая Шевченко, он наткнулся в его комнате на лубяной ящик, беспорядочно заваленный листками бумаги с написанными на них стихами Шевченко на наречии его родины, которым сам Шевченко не придавал никакого значения. Мартос забрал листки на просмотр. Стихи написаны были совершенно безграмотно и представляли страшную смесь цинизма, сальности, безвкусия с благоуханием вдохновения, с наивным лиризмом и свежестью деревенского чувства. Соединение в сельском парне поэтического таланта с художественным привлекло к Шевченко внимание третьего земляка, довольно известного в то время писателя Е. П. Гребенки[43], и знаменитого художника Карла Брюллова[44]. Через Брюллова Шевченко сделался известным поэту и вместе с тем воспитателю наследника престола В. А. Жуковскому. Последний, при участии императрицы Александры Феодоровны, устроил в 1838 году выкуп Шевченко на волю из крепостной зависимости от владельца его, Энгельгардта. Вместе со свободой Шевченко получил право поступить в Академию художеств и сделался одним из ближайших учеников «великого Карла», как называли Брюллова его почитатели. Между тем Мартос и Гребенка выбрали из вороха стихов Шевченко те, которые им нравились и удовлетворяли эстетическому чувству, и литературно их обработали. Это собрание подправленных стихов Шевченко вышло в свет в 1841 году под заглавием «Чигиринский кобзарь».
Покровители Шевченко в Петербурге принадлежали к либеральным кругам русского общества и горячо желали скорейшего освобождения русского крестьянства из тисков крепостной зависимости. Шевченко заинтересовал их не столько сам по себе, сколько как живой протест против крепостного права. Указывая на него, они могли говорить правительству и обществу: смотрите, сколько подобных Шевченко талантов рассеяно в толще крестьянства, и все они бесплодно погибают от невозможности свободно и правильно развиваться в условиях зависимости от произвола владельцев. Дайте крестьянству свободу, и таланты из его среды станут нормально подниматься вверх, освежать высшие круги и работать в пользу родины. Покровители Шевченко закрывали глаза на его пороки, готовы были все свои дарования подставить под его личность, чтобы только подчеркнуть на его примере весь ужас пережившего свой внутренний смысл крепостного права. Позднее литературную деятельность Шевченко взял под свое попечение П. А. Кулиш, человек хорошо образованный и талантливый, и лучшие произведения Шевченко 1840-х и 1850-х годов были редактированы П. А. Кулишем. По собственному выражению Кулиша, он «дороблював недороблене», то есть отделывал произведения Шевченко так, что они получали вполне приличный литературный вид. Иногда эта отделка доходила до того, что Кулиш прямо писал за Шевченко. Так, например, случилось со знаменитой автобиографией Шевченко, напечатанной в журнале Ишимовой[45] «Звездочка». Если сравнить рукопись Шевченко, изданную факсимиле профессором Эварницким, с печатным текстом автобиографии, то оказывается, что все те благородные мысли и чувства, все те за душу хватающие картинки, которые мы находим в автобиографии и которые создали ей громкую известность, принадлежат перу Кулиша, а не Шевченко. Печатный Шевченко эпохи предварительной цензуры — это почти то же, что Кузьма Прутков в русской литературе, — имя, которым прикрылась группа лиц для достижения желаемого воздействия на общество.
В 1843 году Шевченко получил звание свободного художника. Вместо того чтобы ехать за границу для продолжения художественного образования и для усовершенствования живописной техники, как сделал бы на месте Шевченко всякий более культурный человек, он удовольствовался получением места преподавателя рисования в Киевском университете, отправился в Малороссию и здесь загубил шесть лет зрелой жизни (от 34 до 40 лет) в пьянстве с пирятинскими «мочемордами» Закревскими, с киевским портным Сенгилом и с другими собутыльниками которых нетрудно было найти в тогдашней пьяной Малороссии. Еще в 1870-х годах на Полтавщине и в Киеве ходили целые легенды о пьяных ночных оргиях с участием Шевченко и о том, как он там для потехи опьяневших приятелей распевал, потушивши свет, циничные («срамные») песни своего сочинения. официальным делом, которое было ему поручено, когда он ехал юг, то есть преподаванием рисования в Киевском университете, Шевченко, кажется, не удосужился заняться. Художественная и литературная производительность его за эту лучшую пору его жизни была также относительно весьма невелика.
В 1848 году Шевченко был арестован за участие в киевском Кирилло-Мефодиевском братстве, отдан в солдаты и служил сначала в Оренбурге, а потом в Закаспийской области. После амнистии 1856 ода он поселился в Нижнем Новгороде, пока не получил разрешения переехать в Петербург, где и водворился до конца жизни (26. 02. 1861 г.) в одной из комнат здания Академии художеств. В одном из примечаний к посмертной поэме «Кулиш у пекли», изданной И. М. Каманиным, П.А. Кулиш свидетельствует, что Петербурге в последние годы жизни Шевченко не переставал предаваться лютому пьянству, которое и было главной причиной его преждевременной смерти. В самой поэме Кулиш представляет Шевченко грешником, наказанным тем, что под носом у него стоит бочонок с ароматным ромом, которого он никак не может хлебнуть.
Русское образованное общество не знало подлинного Шевченко, пока не были обнародованы его так называемые запрещенные сочинения и различные материалы для его биографии. Приятели и предварительная цензура до неузнаваемости приукрасили его образ. Обнаженный Шевченко был известен лишь немногим, посвященным в тайны его души и быта, как, например, И. М. Сошенко или П. А. Кулишу. Кое-какие запрещенные стихотворения Шевченко («Мария», «Сон», «Кавказ») ходили по Малороссии в списках, но не могли иметь широкого распространения и служили лишь в некоторых кругах удобных орудием для противорелигиозной и революционной пропаганды. Только постепенно выступил наружу звериный лик Шевченко, и все увидели, сколько в этом истинном хаме скопилось ненависти и злобы против Бога, против Русского Царя, против какой бы то ни было власти, против всякого общественного или имущественного неравенства, неизбежного в человеческом общежитии. Шевченко был по духу большевиком задолго до того, как на исторической сцене появилось «болыиевичество» и овладело Россией. Теперь о нем происходит любопытный спор: пресловутый профессор М. С. Грушевский уверяет, что Шевченко — не кто иной, как только заправский украинский социал-революционер, а иудеи из «советов» бьют себя в грудь, доказывая, что Шевченко настоящий коммунист-большевик и должен быть посмертно зачислен в ряды их партии.
