Михаил Меньшиков - Выше свободы
В общем огромном и ярком романе всемирной жизни рассыпаны поразительные по законченности отдельные поэмы - вспомните поход Байрона в Грецию, походы Гарибальди, эпическую борьбу балканских и кавказских племен, междоусобную войну в Северной Америке, экспедицию в Мексику с ее фатальным концом, разгром Франции в 1871 году, наше движение к Константинополю, нашествие Италии в Абиссинию, войну Испании и Америки, героическую борьбу африканских республик, походы Европы в Китай. В одно столетие вместилось просто невероятное число событий, из которых каждое - картина, полная богатых красок. Некоторые гордые народы поникли, - как Турция, Австрия, Испания, Франция, даже Франция, несмотря на пышный расцвет народного богатства и культурного блеска. Франция, как вождь народов, несомненно уступила свою культурную гегемонию более свежим соседям. Эти соседи Англия и Германия - стремительно двинулись вперед, усилив свое могущество за одно столетие в степени просто сказочной. Еще роскошнее расцвет заокеанской великой республики, которая в одно столетие из бедной колонии сделалась великой державой. Несравненно медленнее развивалась Россия, и к концу века итоги прогресса ее еще сомнительны.
Но даже эта отдельная глава истории - история России - как она необыкновенна и как богата! Трагическая смерть Павла I, "дней Александровых прекрасное начало", зарево беспрерывных войн, растущий идеализм и кровавая борьба кругом. Нашествие двадцати народов с мировым завоевателем во главе, исполинские битвы, сожжение Москвы, трагическое отступление - все какие краски! Никогда Россия не была столь грозной в человечестве и столь гордой, и этот особенный подъем духа выдвигает блестящую плеяду поэтов, философов (славянофилы), политических мечтателей (декабристы), великих романистов и общественных деятелей. Мистический конец жизни Благословенного, конец, который не придумал бы самый пылкий поэт, суровое царствование Николая, победоносное и строгое, но опять - какой трагический финал севастопольский разгром! Яркая и страстная страница, облитая кровью. И вновь "дней Александровых прекрасное начало", высокий подъем великодушных чувств, радостное, беспримерное одушевление, одушевление свободы.
Около этих двух фокусов нашей народной жизни замкнулся эллипсис столетия. Два всплеска счастья, два гигантских подъема духа - героический в 1812 году и гуманный в 1861-м - определяют и два последовавших затишья; ими же определяется форма "кривой" нашего прогресса. Замечательно, что волны русской истории вообще поднимаются не более двух раз в столетие. Таковы в прошлом веке были два одушевленья - в расцвете Петрова царствования, после полтавской битвы, и в разгар Екатерининской эпохи, после блестящих побед над турками. Таковы же в XVII веке два одушевленья - после изгнания поляков и после присоединения Малороссии. Замечается как бы правильная смена поколений, то действующих, то отдыхающих, то неудержимо рвущихся к счастью, то разочарованных. Если этот закон чередования настроений верен, то в недалеком будущем нам предстоит пережить снова какую-нибудь великую страсть, какой-нибудь восторг, и он явится последствием самой неожиданной причины. Казалось бы, унижение России под Севастополем - первая несчастная война после Петра Великого - должна была привести к отчаянию, - на самом деле она послужила толчком для огромной радости. Наоборот, счастливая война 1877 г., смывшая крымский позор, не остановила, а скорее усилила начавшееся еще до нее уныние. Может быть, этим странным унынием, дошедшим до отчаяния, объясняется революционный дух, поведший к трагедии 1 марта. Опять какое необычайное и страшное событие! Столько предвиденное и как бы самим роком непредотвратимое. По антитезе, которую так любит история,- Освободитель, искоренивший массовое насилие, сам пал жертвой утонченной жестокости. Невольно вспоминается суд над Сократом - гуманнейшему из греков отечество ничего не принесло в благодарность, кроме чаши яда...
Жизнь России за XIX век была жизнью, а не прозябанием. Она полна глубоких и страстных волнений, ошибок непоправимых, успехов громких, несчастий тяжких. Конец века омрачен безмерно грустными картинами оскудения - и природы, и почти всех классов общества. Непрерывные засухи, перестройка климата, нашествие азиатской пустыни и вследствие этого постоянное пятно голода, движущееся, как черный призрак по лицу России. Упадок коренного тысячелетнего промысла, который был Промыслом русского народа, - упадок земледелия, скотоводства и всего патриархального уклада жизни, быстрый рост народного пролетариата...
VI
Эпоха подвигов, эпоха преступлений - уходящий век явился эрою расцвета белой расы, но веком гибели для цветных пород человечества. Из Европы, как из орлиного гнезда, разлетелись по отдаленным странам и материкам белые хищники - колонисты, и всюду, где бы они ни появлялись, жизнь человечества никла. Вся первая половина столетия была сплошной бойней черных, красных, коричневых и оливковых пород; с жестокостью охотников на диких зверей белые ловили негров и нагружали ими целые флоты для отправки в колонии; десятки миллионов самых сильных и здоровых негров погибли в тяжком рабстве, другие десятки миллионов были истреблены болезнями и отчаянием или прямо оружием победителей. Африка за этот век страшно опустошена... Хотя торговля невольниками официально и уничтожена, но она свирепствует внутри материка, причем все черное племя под конец века попало в рабство белым. Огромный африканский материк окончательно размежеван между европейцами, и всюду, во владениях самых культурных христиан, установилось чудовищное по жестокости порабощение туземцев. На них смотрят как на самых презренных животных, заставляют их работать без отдыха, отнимают у них жен, детей и их жалкое имущество и при малейшем сопротивлении расстреливают, вешают, сжигают деревни. Французы, немцы, англичане, голландцы (буры) обнаружили одинаковую свирепость, и это явление - одно из самых тревожных предсказаний для XX века. Что стоит наш гуманизм, наше христианство, если при первом случае безнаказанности мы совершаем мерзости первобытные! Столь же ожесточенному искоренению были подвергнуты краснокожие в Америке (особенно Северной), малайцы и австралийцы. Огнем, мечом, сифилисом, рабством, водкой и всеми грязными соблазнами многочисленные племена человечества или прямо истреблены, или поставлены в условия неизбежной смерти. До двадцать первого века дойдет лишь одно предание об удивительных разновидностях человека, о множестве кротких, великодушных, детски невинных, детски слабых племенах, живших своеобразно поэтическою жизнью, полною прелести, о племенах непонятных и загубленных безвинно. Наряду с ними исчезнут, может быть, и низшие расы, людоеды и озверелые дикари, - но выиграет ли от этого человечество? Несомненно, оно страшно обеднеет, как луг, на котором вместо роскошного разнообразия цветов и форм возобладает одна порода. Как бы она ни была для самой себя приятна, полезна, прекрасна, она не исчерпывает всех возможностей, она бесконечность мирового творчества сводит к единственному опыту.
VII
Мир жизни опустошен белой расой, и этот процесс совершается с развертывающейся энергией. Вслед за черными, красными, кофейными, оливковыми породами наступает очередь бронзовых и желтых населений Азии. Колоссальные народности Индии и Китая стеснены европейцами и ставятся в условия быстрого вымирания. Семьдесят тысяч англичан в состоянии держать в рабстве двести пятьдесят миллионов индусов. Если не прямым истреблением, то хищною экономической политикой, тягостным, непрекращающимся высасыванием всех соков страны, лишением народа земли англичане довели благородную некогда, изысканно-аристократическую расу до невероятного истощения.
Долины Индии усеяны человеческими костями; беспрерывный голод ежегодно уносит миллионы (а часто десятки миллионов) человеческих жизней; хроническое недоедание (хлеб Индии увозится в Европу) ведет к постоянному вырождению здесь самой породы человеческой. Когда-то богатырское племя делается чахлым, бессильным, неспособным отстаивать свою жизнь. Население в четверть миллиарда душ - как огромный бассейн с прорванною плотиной - может очень быстро иссякнуть, как иссякли некогда многочисленные народы средней и передней Азии. Та же участь, по-видимому, грозит и Китаю. Нет ни малейшего сомнения, что дни Небесной империи сочтены, и что, подобно многомиллионной Индии, она будет занята белокожими и обращена в экономическое рабство. Жестокое европейское "право" (право сильного) действует несколько медленнее, но столь же верно, как мечи Кортеца и Пизарро. Может быть, не будет крепостных, феодальных отношений, но непременно установится "правовой", обставленный конвенциями, нестерпимый гнет административный и экономический. Договорами, покупкою, меною и пр., и пр. у народа постепенно будет отобрана земля - корень человеческого рода, - постепенно затянута петлей свобода, самое дыхание народное. И тогда, при всевозможных хартиях вольностей и красноречивых конституциях народ станет неудержимо беднеть, превращаться в пролетариат, в живой мусор, удел которого - гниение. Китай уже своею собственною, внутреннею системою хищничества доведен до опасного состояния. Ежегодно от голодной смерти там уже гибнут десятки миллионов населения. Если - как индийских раджей - китайских мандаринов сменят неумолимые бритты и немцы, то истощение желтой расы пойдет гигантскими шагами.
