Леонид Млечин - Зачем Сталин создал Израиль?
— Мой личный момент — мое еврейское происхождение. Владимир Ильич говорил двадцать пятого октября семнадцатого года, лежа на полу в Смольном: «Мы вас сделаем наркомом по внутренним делам, вы будете давить буржуазию и дворянство». Я возражал, и моя оппозиция была решительная.
Ленин презирал антисемитов, поэтому он вспылил:
— У нас великая международная революция, какое значение могут иметь такие пустяки?
— Революция-то великая, — ответил Троцкий, — но и дураков осталось еще немало.
— Да разве ж мы по дуракам равняемся?
— Равняться не равняемся, а маленькую скидку на глупость иной раз приходится делать: к чему нам на первых же порах лишнее осложнение?
Назначению на пост наркома по военным делам Троцкий тоже сопротивлялся.
— И что же, — говорил он, — я был прав. Это сильно мешало. В моей личной жизни это не играло роли; как политический момент это очень серьезно. Владимир Ильич считал это пунктиком. Владимир Ильич предлагал мне быть его замом в Совнаркоме. Я отказывался из тех же соображений…
Как и другие революционеры, люди типа Троцкого считали себя выше национальностей и ставили перед собой задачи всемирного характера. Выбирая себе друзей и врагов, они отнюдь не руководствовались этническими принципами. А что касается безумной, ничем не оправданной жестокости, то в Гражданской войне по этой части отличились решительно все.
Сталин еще в тринадцатом году сформулировал ленинскую позицию по национальному вопросу. Он дал определение нации — исторически сложившаяся общность, живущая на одной территории. Евреи при такой точке зрения нацией не являлись: у них не было своей территории. Общей у них оставалась только религия. Большевики считали, что решение еврейского вопроса — это ассимиляция. В России все евреи станут русскими — и проблема исчезнет.
В начале восемнадцатого года в составе наркомата по делам национальностей (наркомом был Сталин) образовали комиссариат по еврейским национальным делам. Его возглавил член коллегии наркомата Семен Маркович Диманштейн, принципиальный противник сионизма, большевик с дореволюционным стажем — был приговорен Рижским военным судом к четырем годам каторги. Он перевел программу партии на идиш и иврит.
С июля восемнадцатого года в российских городах, где было много евреев, в местных организациях РКП(б) создавались еврейские секции. В октябре появилось центральное бюро еврейских коммунистических секций при ЦК партии, им руководил тот же Диманштейн. Евсекции, подчинявшиеся подотделу национальностей отдела агитации и пропаганды ЦК, просуществовали десять с лишним лет и были ликвидированы в январе тридцатого года.
Что касается сионизма и положения в Палестине, то в Москве этим не интересовались. Еврейский вопрос будет решен в Советской России, а Палестиной пусть занимается Коминтерн.
Всякое напоминание о существовании в стране сионистов вызывало у руководителей страны удивление.
Тринадцатого февраля двадцать четвертого года Еврейское телеграфное агентство передало короткое сообщение из Москвы:
«Изгнание евреев из Москвы приостановлено. Благодаря жалобе, посланной на имя вице-президента Совета Народных Комиссаров Льва Каменева и других членов правительства, массовое изгнание так называемых „нежелательных“ элементов (почти все евреи) из Москвы приостановлено.
Еврейская община в Москве и Еврейский общественный комитет помощи подали об этом меморандум правительству, на который последнее ответило заверением, что с сего времени каждое выселение в отдельности будет предварительно основательно обследовано».
Это сообщение прочитали в центральном бюро еврейских секций при ЦК, перевели на русский язык и ознакомили с ним высшее руководство страны (подробнее см. журнал «Источник», 1944, № 4).
Интерес к этой проблеме проявил председатель ОГПУ Феликс Эдмундович Дзержинский. Это его подчиненные высылали из столицы «социально-паразитический элемент», то есть людей из прошлой жизни, непролетарского происхождения.
Феликс Эдмундович отправил возмущенную записку своему первому заместителю по ОГПУ и одновременно начальнику секретно-оперативного управления Вячеславу Рудольфовичу Менжинскому:
«Я думаю, такой телеграммы так им спускать нельзя. Что это за Евр. Тел. Агентство?
Не считаете ли, что было бы полезно возобновить высылку накипи и дать в «Известиях» подробный отчет о высылаемых — за что, с подразделением на национальности и с образным описанием их проделок?
Что это за Еврейский Общественный Комитет? Как реагировать на эту мерзость? Может быть, передать весь материал Евсекции для использования против сионистов?..»
В аппарате госбезопасности сионистами ведало 4-е отделение секретного отдела, входившего в секретно-политическое управление. Кроме того, 4-е отделение занималось еще и кадетами, монархистами, черносотенцами и бывшими жандармами.
Начальником отделения был Яков Михайлович Генкин, начинавший до революции в Екатеринославе подмастерьем в слесарно-водопроводных мастерских. Потом он нашел место жестянщика-паяльщика на консервном заводе в Ставрополе. После революции он стал председателем Херсонского губкома, в девятнадцатом году ушел в подполье, когда Красная армия оставила город. В двадцатом его взяли в ВЧК. Через два года Генкина постигло несчастье. Во время командировки в Тамбов он заболел тифом, тяжелое осложнение закончилось ампутацией ноги. Но он продолжал служить в госбезопасности.
По просьбе председателя ОГПУ в 4-м отделении секретного отдела подобрали материалы о российских сионистах. Они произвели на Дзержинского неожиданное впечатление.
Своим заместителям Менжинскому и Ягоде он писал:
«Просмотрел сионистские материалы. Признаться, точно не пойму, зачем их преследовать по линии их сионистской принадлежности. Большая часть их нападок на нас — опирается на преследование их нами. Они преследуемые — в тысячу раз опаснее для нас, чем непреследуемые и развивающие свою сионистскую деятельность среди еврейской мелкой и крупной спекулирующей буржуазии и интеллигенции. Их партийная работа поэтому для нас вовсе не опасна — рабочие (доподлинные) за ними не пойдут, а их крики, связанные с арестами их, долетят до банкиров и „евреев“всех стран и навредят нам немало.
Программа сионистов нам не опасна, наоборот, считаю полезной.
Я когда-то был ассимилятором. Но это «детская болезнь».
Мы должны ассимилировать только самый незначительный процент, хватит. Остальные должны быть сионистами. И мы им не должны мешать, под условием не вмешиваться в политику нашу.
Ругать евсекцию разрешить — то же и евсекции. Зато нещадно бить и наказывать спекулянтов (накипь) и всех нарушающих наш закон. Пойти-таки сионистам навстречу и стараться давать не им должности, а считающим СССР, а не Палестину своей родиной».
Прежде Дзержинский выступал против требования большевиков о праве наций на самоопределение. Феликс Эдмундович был искренним интернационалистом и говорил: «Национальный гнет может быть уничтожен только при полной демократизации государства, борьбой за социализм».
Он был яростным противником даже польских националистов, которые мечтали о самостоятельном государстве. Выступая против отделения Польши от революционной России, Дзержинский утверждал: «У нас будет одна братская семья народов, без распрей и раздоров».
Под влиянием Ленина он изменил свои взгляды и теперь считал неумным мешать тем евреям, которые мечтают о своем государстве в Палестине.
Через год Феликс Эдмундович вернулся к этой теме и написал еще одну записку Менжинскому:
«Правильно ли, что мы преследуем сионистов? Я думаю, что это политическая ошибка. Еврейские меньшевики, то есть работающие среди еврейства, нам не опасны. Наоборот, — это не создает рекламы меньшевизму.
Надо пересмотреть нашу тактику. Она неправильна».
Через месяц секретный отдел представил Дзержинскому справку о репрессиях в отношении сионистов. Ее подписали Генкин и начальник секретного отдела ОГПУ Терентий Дмитриевич Дерибас, которого ждала большая карьера в госбезопасности и… расстрел.
Весной двадцать пятого в тюрьмах сидело тридцать четыре сиониста, еще пятнадцать были отправлены на три года в концлагеря. В ссылке находилось сто двадцать четыре человека.
«За границу, — докладывали председателю ОГПУ Дерибас и Генкин, — выслано и разрешен выезд взамен ссылки всего 152 чел. В этом вопросе мы придерживаемся следующей тактики: наиболее активный элемент, члены ЦК, Губкомов, у кого найдены серьезные материалы в виде антисоветских листовок, воззваний, типографий — в Палестину не выпускаем. Менее активный элемент в Палестину выпускается.
Тактика эта основана на опыте борьбы с сионистами. Когда до конца 1924 г. мы преимущественно высылали в Палестину, это явилось серьезным стимулом для усиления нелегальной работы сионистов, так как каждый был уверен, что за свою антисоветскую деятельность он получит возможность поехать на общественный счет (сионистских и общественных организаций) в Палестину, а не расплачиваться за совершенное им преступление…»
