Олег Ивик - Еда Древнего мира
А вот хетты, которые примерно в тот же период создавали свой свод законов, яблоню упоминали. Например:
«Если кто-нибудь огонь зажжет, и огонь перейдет на плодовый сад, и если сгорят виноградники, яблони, горные яблони и... деревья, то за каждое дерево он должен дать 6 сиклей серебра. То, что было посажено, он снова должен посадить...»
Итак, яблок шумеры и аккадцы, в отличие от хеттов, не знали. Не знали они и гранатов, которые появились в Двуречье еще позже. Недаром наследники шумеро-аккадской цивилизации, ассирийцы, для обозначения граната пользовались словом «восточное яблоко», противопоставляя его обычному яблоку, пришедшему с северо-запада. Впрочем, когда гранатовые деревья все же появились в Месопотамии, именно отсюда они позднее начали свое победное шествие в Малую Азию, Палестину, Египет и Южную Европу.
Оливковые деревья тоже начали выращивать в Месопотамии достаточно поздно, и широкого распространения они не получили. В захоронениях рубежа третьего - второго тысячелетий найдены маслины, но это было скорее изысканной редкостью. Вместо оливкового масла шумеры и аккадцы, а позднее ассирийцы и вавилоняне использовали масло кунжутное.
Вообще, плодовые деревья, кроме финиковых пальм, на бывшей территории рая приживались очень плохо, хотя жители Междуречья и насаждали их, как могли. Так, ассирийский царь Тиглатпалассар I, правивший на рубеже двенадцатого-одиннадцатого веков до н.э., из своих походов привозил не только богатую военную добычу, но и саженцы, и рассаду. Он сам сообщал в одной из своих памятных надписей: «...Какие бы растения я ни встречал в моем царстве, я привозил их и сажал в Ассирии». Правда, Тиглатпалассара I трудно причислить к поборникам живой природы, поскольку он же писал: «Под покровительством моего хранителя, бога Мардука, 120 львов покорил я. Я убил их, стоя на своих ногах, а 800 львов я завалил со своей колесницы. Все твари в полях и птицы в небесах стали жертвами моего копья». Но растениеводство царь, во всяком случае, поощрял.
Его традиции продолжил правивший в конце восьмого - начале седьмого веков до н.э. ассирийский царь Синаххериб. В памятной надписи, посвященной его первому военному походу, он рассказывает не только об одержанных победах и о захваченной добыче (208000 пленных, 7200 лошадей, 11 780 ослов...), но и о том парке, который он насадил в родной Ниневии по возвращении. Здесь были «все виды овощей и фруктовых деревьев, и деревьев, произрастающих в горах и в Халдее». Кроме того, он выделил участок для жителей Ниневии, вменил им в обязанность разбить рядом с городом сады и провел сюда каналы для искусственного орошения.
Висячие сады, построенные в шестом веке до н.э. вавилонским царем Навуходоносором (хотя греки и приписывали их легендарной Семирамиде), разбитые на высоких террасах, поражали воображение современников и считались одним из чудес света. Страбон пишет:
«Висячий сад имеет форму четырехугольника со сторонами в 4 плефра (120 метров. - О. И.) длиной; его поддерживают сводчатые арки, расположенные одна над другой на кубовидных цоколях. Эти цоколи, полые внутри, набиты землей так, что вмещают в себе огромные деревья; сами цоколи и арки со сводами сооружены из обожженного кирпича и асфальта. Подъем на верхние террасы идет по ступенчатым лестницам, вдоль которых расположены винтовые насосы, которыми непрерывно накачивают в сад воду из Евфрата люди, приставленные для этого. Ведь река шириной в стадию протекает через середину города, а сад расположен на берегу реки».
Все эти усилия, конечно, приносили какие-то результаты, и в клинописных текстах начинают появляться упоминания о гранатовых, фисташковых и тутовых деревьях, грушах, сливах, смоквах, оливах, миндале... В Верхней Месопотамии получил распространение виноград: в некоторых ассирийских садах имелось от 15000 до 20000 лоз. И все-таки превратить Месопотамию в цветущий сад ее жителям было не под силу: ни климат, ни почва этому не способствовали. И Геродот, посетивший междуречье Тигра и Евфрата в пятом веке до н.э., писал (хотя, возможно, сгущая краски): «...Плодовые деревья там даже вообще не произрастают: ни смоковница, ни виноградная лоза, ни маслина... Оливкового масла вавилоняне совсем не употребляют...»
Существовало единственное дерево, которое прекрасно росло и обильно плодоносило на землях Месопотамии (и то лишь на юге), - это финиковая пальма. Кстати, на роль «райского» дерева, произраставшего в этих местах с сотворения мира, она тоже претендовать не может, потому что ни одного дикого вида ее здесь не обнаружено. Сначала финики стали культивировать на восточных берегах Индийского океана, и только потом они распространились на запад - к Персидскому заливу, Средиземному морю, а возможно, и в Африку. Но случилось это очень давно, и уже в документах третьего тысячелетия до н.э. финиковые пальмы и финики упоминаются постоянно.
Сохранились глиняные таблички третьей династии Ура (конец третьего тысячелетия до н.э.) с хозяйственными отчетами. В одной из них говорится о финиковой плантации, где росли 1322 пальмы, с которых за год снимали, в пересчете на наши меры, чуть меньше восьми тысяч литров фиников, или около шести литров с пальмы. Для нас мерить финики на литры - дело непривычное, но жители Месопотамии, как и многих других древних цивилизаций, охотнее пользовались объемными мерами, чем весовыми. Мы не знаем, прессовали ли финики до учета, - так или иначе, шесть литров фиников во всяком случае не будут весить больше шести килограммов. Другие документы сообщают, что одна пальма могла дать от четырех до двадцати пяти литров фиников в год (хотя были известны уникальные деревья, приносившие до 126 литров). Сегодня взрослые финиковые пальмы в среднем приносят от 100 до 150 и даже до 250 килограммов плодов в год, и это значит, что жителям Месопотамии приходилось довольствоваться очень скромным по нашим меркам урожаем. Но они и этим были довольны. Недаром в одном вавилонском тексте финиковая пальма, беседуя с тамариском, говорит: «Сирота, вдова и бедный человек, что стали бы они есть, если бы мои сладкие финики были немногочисленны».
Позднее, уже на рубеже эр, Страбон писал о Месопотамии: «В этой стране произрастает ячменя так много, как нигде в другой местности (говорят, ячмень даже дает урожаи сам-триста); потребности во всем остальном удовлетворяет финиковая пальма, потому что она дает хлеб, вино, уксус, мед и муку; из этого дерева также изготовляют всевозможные плетеные изделия; зерна плодов пальмы кузнецы употребляют вместо углей; вымоченные зерна идут в пищу откармливаемым быкам и овцам. Есть, говорят, даже персидская песня, в которой перечисляется 360 способов применения пальмы».
Упомянутую географом муку получали из сердцевины пальм. Мед-это, скорее всего, так называемый «финиковый мед», или «силан», который и по сей день изготавливают из финикового сока. К настоящему меду он никакого отношения не имеет, хотя тоже сладкий и вкусный. Именно им, скорее всего, и довольствовались в основном жители Месопотамии - пчеловодством они не занимались, а от диких пчел много меда не соберешь, поэтому «настоящий» мед был здесь предметом роскоши. А вот искусственный, финиковый, мед был вполне доступен. Кроме того, можно было пить сладкий сок, вытекающий из основания срезанного соцветия. Из перебродившего финикового отвара получалось прекрасное вино. И если позднее жители Месопотамии пристрастились к вину виноградному, то на рубеже третьего-второго тысячелетий до н.э. им было не до выбора, поскольку винограда здесь еще не знали или почти не знали, и высокопоставленная жрица одного из шумерских храмов сочинила гимн, в котором в числе прочего воспела сладость финикового вина:
Мой бог, вино корчмарки сладостно,
Подобно ее вину, сладостны ее чресла, сладостно ее вино,
Ее финиковое вино сладостно, ее вино сладостно.
А в середине первого тысячелетия до н.э. из фиников научились делать даже пиво.
Что же касается обычного, ячменного, пива, оно было известно шумерам еще в четвертом тысячелетии. Его выпускалось множество сортов, и пили его повседневно. Ведь если что и росло хорошо на землях Месопотамии, так это ячмень и другие злаки (правда, при условии искусственного орошения). Геродот писал: «Что же до плодов Деметры, то земля приносит их в таком изобилии, что урожай здесь вообще сам-двести, а в хорошие годы даже сам-триста. Листья пшеницы и ячменя достигают там целых четырех пальцев в ширину. Что просо и сесам бывают там высотой с дерево, мне хорошо известно, но я не стану рассказывать об этом. Я знаю ведь, сколь большое недоверие встретит мой рассказ о плодородии разных хлебных злаков у тех, кто сам не побывал в Вавилонии».
Ячмень был основой достаточно скудного рациона жителей Месопотамии. Из него варили пиво; его вымачивали или дробили в ступках и варили кашу; из муки, полученной на ручных зернотерках, пекли пресные лепешки (мельниц здесь не знали вплоть до эллинистического периода, начавшегося с завоеваний Александра Македонского). Пшеничная мука (полученная, впрочем, столь же примитивным способом) была дороже, из нее делали кислый хлеб и сладости. Бедняки и люди подневольные часто питались одним ячменем, в лучшем случае к нему добавляли кунжутное масло или пиво. А подневольных людей в Месопотамии было множество - на работах в храмовых или дворцовых хозяйствах было в разное время занято от четверти до половины населения. Многие из них не являлись рабами, но участь их была немногим лучше, и они получали скудный паек: литр ячменя в день и литр масла в месяц. По крайней мере, эти нормы сохранились в табличках второго тысячелетия до н.э. Сегодня трудно представить, чтобы при таком однообразном питании люди могли жить и работать, но известно, что сравнительно недавно, в девятнадцатого веке н.э., точно такой же паек был у хивинских невольников, что не мешало им трудиться на благо своих хозяев. Впрочем, в разных районах Месопотамии людям могли выдавать еще финики, бобовые, лук и чеснок, иногда - кунжутное или льняное масло. А там, где вода была совсем уж непригодной для питья, давали и пиво. Но мясо, рыба, молочные продукты им не полагались, и рабочие, занятые в храмовом или дворцовом хозяйстве, как и большинство малоимущих жителей Месопотамии, могли видеть их только на общественных трапезах, когда кто-то из родни накрывал столы по какому-то более или менее значимому поводу.
