Фаина Гримберг - Династия Романовых. Загадки. Версии. Проблемы
А между тем, а между тем… На русский трон уже несколько претендентов. Карл-Филипп шведский, Владислав польский, Мария Мнишек и ее маленький сын (сын одного из ее «самозванцев»). И за каждым из претендентов стоит возможная (или уже и реальная) военная поддержка.
Едва ли могли быть направлены в пользу Романовых и выступления Прокопия Ляпунова и Дмитрия Пожарского. Обходя относительным молчанием фигуру Ляпунова, не вполне пригодную для роли «предводителя народной борьбы» (первоначальная поддержка им Дмитрия, затем Сигизмунда, конфликт с Заруцким), Романовская концепция пластично выдвигает мифологизированные фигуры посадника Минина и князя Пожарского. В этом качестве предводителей и вдохновителей «народного ополчения» они благополучно пригодились и в истории СССР. Естественно, что дальнейшая судьба того же Пожарского, постигшая его опала уже не рассматриваются.
На первый взгляд (в рамках все той же Романовской концепции), избрание при всех этих условиях «на царство» юного Михаила Романова выглядит истинным чудом, ниспосланным этой семье свыше в награду за добропорядочность и благочестие. Это, что называется, «лицевая» сторона «мифа об избрании Романовых на царство»; при попытке же «вывернуть наизнанку» этот миф первые Романовы преображаются из почти святых «тишайших» благочестивцев опять-таки в «тихих консерваторов». Но возможно ли понять, что же произошло в действительности?
«Иностранец» Андрей Иванович и был ли уговор…
Романовы фиксируются в русской письменной традиции сравнительно поздно – XIV век. Род они не княжеский, а боярский. Первый письменно зафиксированный Романов («родоначальник») – Андрей Иванович Кобыла. Далее являются Романовы-Кошкины и, наконец, Захаровы, или чаще Захарьины. В сущности, Романовы прозываются «Романовыми» по Роману Захарьину-Кошкину, отцу известной Анастасии, то есть это прозвание опять же сближает их в известной степени с династией Рюриковичей.
Казалось бы, Романовы – совершенно русский род, однако вдруг выясняется, что это не предмет их гордости. Мало того, что Романовская концепция подчеркивает связь Романовых (через пресловутую Анастасию) с династией Рюриковичей и подчеркивает иноземное (норманнская версия) происхождение этой династии, выясняется, что и «наш» Андрей Иванович – вовсе даже и «не наш», не Кобыла, другой зверь, куда дороже. Корни его выводились аж из Пруссии, от мифического вождя Видвунга. Подобная версия происхождения Андрея Ивановича попросту не лезла ни в какие ворота. В период малейшего либерализма историки начинали обставлять это знатное происхождение Андрея Ивановича всевозможными мягкими оговорками, вроде «считался», или «будто бы», или «вероятно». Советские историки отнеслись к «иностранному происхождению» Андрея Ивановича с некоторым вялым пренебрежением по типу: «а не все ли равно?». Совсем иначе обстоит дело с «норманнской версией». Здесь Рыбаков самолично закопает «обратно в раскопки» всякий скандинавский клинок, обнаруженный в окрестностях Старой Ладоги… И опять же – понятно: все-таки Рюриковичи – это начало русской государственности как таковой; и с точки зрения «примата национальности» (а именно на нем основывалась советская историческая наука) русская государственность не должна основываться нерусскими, «иноземцами», ибо тогда выходит, что она не государственность, а «иго»… Интересно, что российский либерализм наносил удар по норманнской версии «с другой стороны». Вспомним лермонтовского Вадима Новгородского. Что он? Республиканец, восстающий против пришествия тиранов. Республиканский русский Север, боярские республики Новгород и Псков влекли к себе воображение поэтов как некий запретный плод. И кем бы ни были Рюриковичи, но выходит так, что они (с Александра Невского особенно интенсивно) забили, задушили Русский север, их действия превратили цветущий регион в захиревшую провинцию Московского царства, а затем и Всероссийской империи… Но увы, со своей-то «точки зрения», они действовали «правильно»: они расширяли свои владения…
Однако же зачем все это понадобилось? Интерес к личности Анастасии, отстаивание норманнской версии, «иноземное» происхождение Андрея Ивановича? Нетрудно заметить здесь очень спелые зерна конфликта с «национальной доктриной». Значит, в самом «начале» Романовской концепции уже таилась трагическая конфликтность. И конфликт, как нарыв, прорвался в конце концов и ударил по Романовым, когда последнюю императрицу звали «немкой», «немецкой шпионкой»; и не помогали ни православное крещение и имя Александры Федоровны, ни дворцовые маскарады с кокошниками, ни тот факт трагикомический, что и все остальные цари и царицы на российском престоле уже давно были немецкой крови. Нет, нет и нет! Война с Германией требовала разрастания, расширения именно «национальной доктрины»; и этот самый «примат национальности» развернулся и ударил по Александре Федоровне, как топор гильотины по шее Марии-Антуанетты…
Но, Боже, зачем Романовская концепция сама себе подставила эту «ножку»?!
Пожалуй, именно презираемая многими знатность происхождения подпадает под некую категорию наивысшей справедливости. Вас могут полагать красивым или некрасивым, умным или неумным – в конце концов, это всего лишь вопрос вкуса. Вас могут пожаловать за ваши заслуги всевозможными титулами и званиями. Но знатным происхождением вас не могут пожаловать, наградить; нет, не могут; или оно у вас есть, или его нет. Впрочем, существует и третий вариант: если у вас нет знатного происхождения, надо придумать его! Но и придумывать можно по-разному, можно – грубо, а можно – в достаточной степени пластично, как творцы Романовской концепции (что, однако же, в итоге не только не спасло, но даже и погубило Романовых).
Даже опустив на подданных своих самый «железный» занавес, правитель все равно не остается в блаженном одиночестве; у него есть «собратья» в мире, другие правители, всем им кукиш не покажешь, и рядом с ними нельзя быть менее родовитыми. А ведь «худородные» бояре Романовы – самая молодая, беспрецедентно молодая европейская династия. И ведь еще ходили по русской земле подпавшие под власть Романовых все те же Рюриковичи и Гедиминовичи, могущие поравняться со знатнейшими родами Европы… Но посмотрите, как пластично лепят знатность Романовых творцы Романовской концепции. Отсчет начинается от Рюриковичей на русских княжеских «столах». Норманнское их происхождение на самом деле не заключает в себе ничего удивительного и унизительного. Слава Богу, норманны наосновывали этих княжеских родов по всей Европе – до Сицилии включительно. И, значит, самые сливки знати европейской Рюриковичам – родня. И наследуют Рюриковичам, устроителям – от Александра Невского – державы, кровно связанные с ними Романовы, мягко олицетворяя при этом женственное, смягчающее жестокость власти начало (Анастасия!). Но и сами Романовы, оказывается, скромны, женственно благочестивы (особенно миф о первых Романовых проникнут этим женственным началом; тихие, благочестивые, простодушные Михаил Федорович и Алексей Михайлович – благостные); но при этом их род уходит в некую мифологическую, баснословную древность корнями; и опять же древность эта – древность принципиально «нерусская», то есть опять-таки приобщающая Романовых к знати «всемирной». И оно все хорошо и пластично, да вот не ладит этот «аристократический интернационализм» с «национальной доктриной»… А, впрочем, ведь и мы, еще помнящие Овода и вульгаризированную в стиле французского шовинизма Жанну Д’Арк, еще помнящие формулировку прежних учебников: «борьба за национальную независимость», – разве мы готовы оценить и попытаться понять этот самый «аристократический интернационализм» и эту вот справедливость, воплощенную в том, что если нет у тебя знатного происхождения, то его и нет… Готовы ли мы?.. Зададимся хотя бы вопросом, попытаемся что-то понять заново, не так, как понимали прежде…
Но – дальше, дальше… Известно, что решение об избрании на царство Михаила Федоровича Романова, юноши едва семнадцатилетнего, принято было в январе 1613 года Земским собором. По поводу этого избрания Алексей Константинович Толстой заметил в своей трагически шутейной поэме «История государства Российского»: «Но был ли уговор…» – и тотчас прибавил, что история об этом «молчит до этих пор». В этих двух стихотворных строках, брошенных как бы вскользь, сказанных будто небрежно, но сказанных замечательным поэтом и мыслителем, таится глубокий смысл, и вопросы возможно задать очень серьезные. И, вероятно, чтобы получить на эти вопросы ответы, надо для начала хотя бы понять, как трактует эти вопросы все та же Романовская концепция. Кстати, а почему свое четверостишие, посвященное избранию Романова, А. К. Толстой начинает словами: «Свершилося то летом»? А потому что решение было принято зимой, а в Москву Михаил прибыл летом. Ему и его будущему сыну суждено было сделаться героями мифа о первых Романовых, благочестивых отцах собственного семейства и государства, личности их должны были контрастировать с этими мятежными личностями «прямых реформаторов» – Грозного, Годунова, Дмитрия I, и с самим «непорядком» смутного времени…
