Азиза Джафарзаде - Баку - 1501
...Теперь, когда Гази-бек отсутствовал, Бибиханым постоянно слышались голоса то дедушки, то тети Хейрансы. Сладостные воспоминания детства и девичества оставляли комок в горле, расстраивали ее.
Ока не раскаивалась в том, что полюбила Гази-бека. Но очень скучала по родному дому, по дедушке и соседке - тете Хейрансе, заменившей ей мать и бабушку. Временами, когда Гази-бек брал
ее с собой на прогулку или на охоту, они на обратном пути заглядывали к шиху Кеблали. Бибиханым тотчас скидывала туфли, босиком бегала по золотому песку двора. Она доставала воду из колодца, разбирала и перестирывала дедушкину одежду, начищала песком посуду, прибирала в доме. Но все равно эти приезды были не возвращением в родной дом, а визитами гостей. За воротами нетерпеливо ржал жеребец, звал в путь. Гази-бек, хоть и не говорил ничего по поводу ее суеты - девушка металась по двору, как птица, боящаяся взлететь, хваталась то за одно, то за другое, - но на губах его играла насмешливая улыбка; "дочь пастуха по пастушеству тоскует...". Принц откровенно скучал, нетерпеливо бродил по садику, похлопывая плеткой по голенищам сапог.
Она часто оставалась одна - Гази-бека приглашали то во дворец по делу, то на торжество, то на прогулку. Бибиханым оживлялась с появлением мужа, но тот, видя, как покраснели глаза молодой супруги, понимал, что она плачет в его отсутствие, что ей грустно одной. В сердце принца постепенно росло возмущение. Назло матери, лишившей Бибиханым дворцовых развлечений, он решил воспитать из нее настоящую царицу, по собственному разумению. Он начал давать ей уроки, понемногу обучать всему, что знал сам. Султаным-ханым относилась к занятиям серьезно и проявила столько врожденных способностей, что юный учитель взялся за дело с еще большим рвением. Очень скоро она научилась свободно читать и писать, и тогда принц принялся прививать ей свойственные его сословию манеры. Часто он и Султаным-ханым, надевавшая костюм юного воина, вскакивали на коней и отправлялись на прогулку по тайной тропе, известной только принцу и его могущественному отцу. В укромном месте Гази-бек учил молодую супругу обращаться с мечом и конем, стрелять из лука.
В одну из таких прогулок и встретил их Фаррух Ясар. Осадив коня, он долго присматривался издали к впервые увиденной невестке - та, в наряде всадника, ловко орудовала мечом. Фаррух Ясар неожиданно для самого себя одобрил выбор сына. Против обыкновения, подозвал к себе невестку, поцеловал в лоб.
- Отлично, сынок! Я такого и не ожидал, - обратился он к принцу.
Вернувшись до дворец, Ширваншах Фаррух Ясар пригласил к себе шахиню.
- Пришло время ввести Султаным-ханым в круг придворных дам, - сказал он. - Пригласи и ее на предстоящий праздник день рождения пророка!
- Кто такая Султаным-ханым?
- Твоя невестка! Ты ее еще не видела?
- Не видела и не хочу видеть.
- Напрасно. Вначале и я так думал. Но когда увидел понял, что сын наш не ошибся в выборе. - И, сдвинув брови, Фаррух Ясар добавил:
- Сделаешь так, как я сказал, та девушка ничем не хуже дочерей иных придворных и аристократов. Может быть, даже лучше. Вызови ее. Увидишь сама.
Гази-бек готов был летать от счастья. Вместе с тем, его томило беспокойство: накануне торжественного дня он весь вечер занимался обучением Султаным-ханым. Объяснял супруге дворцовые порядки, учил, как вести себя, чтобы понравиться его матери.
Все эти наставления, можно сказать, вовсе и не понадобились Султаным-ханым. Красота девушки с первого взгляда восхитила шахиню - тонкую ценительницу всего прекрасного. Она осталась довольна беседой с Бибиханым, обрадовалась, узнав, что за короткое время невестка ее научилась читать и писать, освоила воинское ремесло - значит, обладает немалыми способностями! Все же она была матерью, а не только шахиней. Матерью, чье сердце в эту минуту было переполнено счастьем сына!
Вот так, на зависть многим, завоевала Султаным-ханым любовь свекрови и свекра, а потом и уважение дворцовой челяди и многих придворных.
4. ДЕНЬ, ПРОВЕДЕННЫЙ В КОРЗИНЕ
(Продолжение)
Солнце еще не поднялось на высоту копья, когда привратник распахнул обе створки высоких ворот перед предводителями подъехавшего войска. Бахрам кази соскочил с коня в просторном зеленом дворе. Он был удивлен: падишах Рустам сказал ему, что здесь скрывается Исмаил, сын Шейха Гейдара, находящийся под опекой правителя Мирзали, и что нескольким гонцам уже отказались его выдать. Он хорошо знал правителя, знал, что тот - человек воинственный. Из его ворот без боя не то что коня - даже и мула не уведешь. Если шейх здесь, почему тогда ворота распахнуты, почему их так спокойно открыли перед входящими?
Правитель Мирзали встретил посланных приветливо, как дорогих гостей:
- Пожалуйста, пожалуйста, Бахрам кази, добро пожаловать в наши края, рады вас видеть.
Тотчас же слуги взяли коней за поводья, прогуляв их немного, отвели к кормушкам. Бахрам кази приказал своим воинам окружить дворец и быть наготове, а сам вслед за правителем Мирзали вошел в просторные покои. Здесь уже была расстелена скатерть для завтрака. Тотчас же появились изысканные блюда, напитки. Отдохнув с дороги, Бахрам кази приступил к делу:
- По сведениям, дошедшим до великого падишаха, шейх ардебильских суфиев Исмаил ибн-Шейх Гейдар ибн-Шейх Джунейд находится под твоим покровительством. Я благодарен тебе, брат, за то, что ты гостеприимно встретил меня и моих людей. Но, прошу тебя, если дело обстоит так, как донесли великому падишаху, исполни его веление и выдай Исмаила. Я даю тебе слово, что у нас он будет в безопасности. Ведь он - двоюродный брат падишаха, никакая беда его не коснется!
"... Вот-вот, как будто оба мы не знаем, что родных братьев Исмаила этот самый ближайший родственник убил собственными руками...". Боясь, что по глазам его можно прочесть все, о чем он думает, Мирзали поспешно заговорил:
- Я сказал посланцам шаха все как есть. Нога человека по имени Исмаил не ступала на мои земли. Хочешь, поклянусь, положив руку на Коран?
- Ну что ж! Я приму твою клятву, поеду к шаху, предстану перед ним и передам ее.
По приказу правителя Мирзали слуги принесли расписанный золотом Коран. Вместе с лахиджанским кази пришел войсковой молла. Мирзали встал и, как было принято по ритуалу, вышел в дворцовую баню. Вылив на голову три сосуда воды, - совершив положенное омовение, "очистился от скверны", взял в руки дестемаз6, вернулся к собравшимся. Согласно обычаю, возложил правую руку на Коран. Он старался не смотреть в сторону корзины, висевшей на крепкой ветке среди густой листвы раскидистого тутового дерева, что росло во дворе. Думая о том, чью руку он увидел во сне, взмолился про себя: "О шейх, о дух духов, о глашатай нашей веры, о глава суфиев. Дай мне силу и волю, во имя спасения от этих злодеев твоего продолжения - твоего ребенка, произнести клятву! Будь моим исцелителем!". А потом, трижды проведя ладонью по лицу, коснулся рукой Корана. В полной тишине, громко, чтобы каждое слово запечатлелось в памяти близко и далеко стоящих людей падишаха, проговорил:
- Клянусь святым Кораном! Исмаила ибн-Шейх Гейдара ибн-Шейх Джунейда нет на моей земле!
... Бахрам кази был храбрым полководцем. Он очень расстроился, что, не поверив словам прекрасного человека и такого же, как он сам, воина, заставил Мирзали дать клятву. "Странный у нас шейх, ей-богу! Двух детей своей родной тети уничтожил, и все еще сердце его не остыло. Теперь вот пустился следом за малым ребенком, как будто останься он в живых, страна погибнет. И меня поставил в неловкое положение, и уважаемого человека опозорил. К нему недоверие проявлено, а я посрамлен...". С этими мыслями Бахрам кази тяжело поднялся, кивнул правителю:
- Ты очень расстроил меня, дорогой Мирзали! Клянусь той священной книгой, на которой лежала сейчас твоя рука, - пока я нахожусь на службе у падишаха Рустама, дом твой будет в безопасности! Прости меня: нет на свете хуже доли, чем быть рабом приказа.
Сердце Мирзали забилось спокойнее. Он ласково ответил гостю:
- О чем ты говоришь, брат мой?! Разве я не понимаю, в каком ты положении? Да онемеют бесстыжие люди, которые сводят падишаха с пути, нашептывают ему на ухо заведомую ложь. Я ведь тоже, как и ты, человек подневольный: одна рука просит, другая - отталкивает...
Бахрам кази не мог задерживаться дольше. Попрощавшись с хозяином дома, вскочил на подведенного ему коня и выехал на ворота, к войску.
Не успели всадники удалиться на половину агача7, как правитель Мирзали бросился к висевшей на дереве "тюрьме" Исмаила, развязал веревки и спустил корзину на землю. Ребенок сидел, правда, вполне удобно, но кажущиеся теперь очень большими на бледном личике глаза смотрели напряженно. "Какой он бледный!.. Еще бы! Где видел он солнечный свет? В подвале?! Где он видел небо? В трубе! О-о, несчастный ребенок!"
Мирзали попытался улыбнуться:
- Сын мой, отныне нам нечего бояться. От всей души я верю словам Бахрама кази. Пока он находится на службе у шаха - в безопасности и наш дом и, главное, ты. Но все равно не следует забывать об осторожности: не бывает ведь ноги, которая не спотыкается, языка, который не заплетается.
