Геннадий Тираспольский - Беседы с палачом. Казни, пытки и суровые наказания в Древнем Риме
Заметим: Цицерон указывает, что претора обезглавили, когда тот был «ещё стоявшим». Требовалось набить руку и хорошенько изловчиться, чтобы отсечь голову жертве в таком неудобном для палача положении. Большинство же головорубов были косорукими дилетантами. Так, по Плутарху, когда лежащий раненный Пирр стал приходить в себя, некий Зопир «вытащил иллирийский меч, чтобы отсечь ему голову, но Пирр так страшно взглянул на него, что тот, перепуганный, полный смятения и трепета, сделал это медленно и с трудом, то опуская дрожащие руки, то вновь принимаясь рубить, не попадая и нанося удары возле рта и подбородка».[100]
Всё же, как мы знаем из рассказа того же Плутарха о казни сыновей Луция Юния Брута,[101] более привычным (и сподручным) было обезглавливание именно лежачей жертвы (по версии Ливия, однако, названные юноши, которых сначала высекли, были обезглавлены будучи прикованными к столбу[102]). Аппиан сообщает, что палачи особыми деревянными клиньями прикрепляли к земле шеи лежащих.[103]
Между тем у Тацита есть такой сюжет: «Совершение казни над[104] Флавом поручается трибуну Вейанию Нигеру. По его приказанию на ближнем поле была вырыта яма, которую Флав с пренебрежением назвал тесною и недостаточно глубокою; обратившись к расставленным вокруг неё воинам, он бросил: “Даже это сделано не по уставу”. И когда Вейаний предложил ему смело подставить шею, Флав сказал: “Лишь бы ты столь же смело её поразил!”. И тот, дрожа всем телом, двумя ударами едва отсёк Флаву голову, однако похваляясь своей бесчувственностью перед Нероном, доложил ему, что с полутора ударов умертвил Флава».[105]
Из Тацитова повествования, проникнутого, по мудрому выражению А.И.Герцена, мужественной, укоряющей печалью, мы узнаём, что в некоторых случаях приговорённого к обезглавливанию помещали, вероятно, в стоячем положении в яму, что давало возможность рубщику произвести обезглавливание с бóльшим удобством, чем при ином положении тела жертвы. Однако и в этом случае требовался соответствующий палаческий навык, которым, как видно из приведённого отрывка, обладали далеко не все любители мясницких потех.
Казнимых обезглавливанием также часто привязывали или приковывали к столбу (см.,[106] [107]). По некоторым сведениям, иногда на шею им надевали вилообразную колодку (по-латыни furca).[108]
Накрыв голову преступнику, палач сначала его сёк и только после этого казнил (с I в. до н. э. накрывание и закутывание головы преступника было отменено, см.[109]). Накрывание головы жертвы — древний обычай,[110] соблюдавшийся римлянами и при совершении самоубийства (см.,[111] и при самопожертвовании в бою, ср.: «…консул… Деций Мус, побуждаемый богами, во время битвы обрёк себя на добровольную смерть: покрыв голову, он принял на себя тучу вражеских копий и открыл путь к победе ценою собственной крови».[112] Обычно римляне ходили по городу с непокрытой головой.[113]
2. Закалывание мечом, кинжалом, ножом. Закалывание мечом производилось намного реже, чем обезглавливание таким же оружием. Объясняется это, по-видимому, тем, что закалывание мечом обычно применялось в ходе боевых действий, а гибель в бою, лицом к лицу с врагом была не только не позорной, как смерть от рук палача, но зачастую и почётной. Приговорённый, которого пронзали мечом, тем самым невольно возвышался и в собственных глазах, и в глазах общественности.
Однако заколоть мечом беззащитную жертву было технически проще, чем обезглавить. Этим, по-видимому, и объясняется применение такой казни древними римлянами.
Так, запятнавшая себя неистовым развратом Мессалина (точнее — Валерия Мессалина), третья жена императора Клавдия, прослышав о грозящей ей расправе, впала в глубокое отчаяние. «Не было конца её слезам и бесплодным жалобам, как вдруг вновь прибывшие распахнули ворота, и пред нею предстали безмолвный трибун и осыпавший её площадными ругательствами вольноотпущенник, — рассказывал Тацит. — Лишь тогда впервые осознала она неотвратимость своего конца и схватила кинжал; прикладывая его дрожащей рукой то к горлу, то к груди, она не решалась себя поразить, и трибун пронзает её ударом меча».[114]
В отличие от неё бывшая жена императора, Агриппина (Младшая), отравившая перед тем своего супруга (подробнее об этом см. ниже), встретила палачей с несгибаемым мужеством: «…когда центурион стал обнажать меч, чтобы её умертвить, она, подставив ему живот, воскликнула: “Поражай чрево!”, — и тот прикончил её, нанеся ей множество ран».[115]
Ещё одна бесстрашная древнеримская матрона, жена Лукцея Альбина, прокуратора Мавритании Цезарейской и Тингитанской, когда супружеская чета сходила с корабля на берег, «сама подставила грудь ножам убийц и была зарезана».[116]
Общеизвестен случай казни Юлия Цезаря кучкой заговорщиков, напавших на него со всех сторон с кинжалами и мечами. Убийство «методом бригадного подряда», по всей видимости, мотивировалось стремлением разделить тяжкую ответственность (а может быть, и сладкое бремя славы) за подлое нападение на Цезаря, а также придать этой трусливой вылазке вид коллективного, а значит, и внушительного ритуального действа, вкусив, по словам Плутарха, жертвенной крови.[117] Трудно удержаться от того, чтобы не привести следующий отрывок из Аппиана, по драматической остроте и театральной живописности не уступающий шекспировскому: «Перед входом в сенат заговорщики оставили из своей среды Требония, чтобы он задержал Антония.[118] Цезаря же, когда он сел на своё кресло, они, словно друзья, обступили со всех сторон, имея скрытые кинжалы. И из них Тиллий Цимбр, став перед Цезарем, стал просить его о возвращении своего изгнанного брата. Когда Цезарь сперва откладывал решение, а затем совершенно отказал, Цимбер взял Цезаря за пурпуровый плащ, как бы ещё прося его, и подняв это одеяние до шеи его, потянул и вскрикнул: “Что вы медлите, друзья?”. Каска, стоявший у головы Цезаря, направил ему первый удар меча в горло, но, поскользнувшись, попал ему в грудь. Цезарь вырвал свой плащ у Цимбра и, вскочив с кресла, схватил за руку и потянул его с большой силой. В это время другой заговорщик поразил его мечом в бок…, Кассий ударил его[119] в лицо, Брут в бедро, Буколиан между лопатками. Цезарь с гневом и криком, как дикий зверь, поворачивался в сторону каждого из них. Но после удара Брута < … > или потому что Цезарь уже пришёл в совершенное отчаяние, он закрылся со всех сторон плащом и пал… перед статуей Помпея. Заговорщики превзошли всякую меру и в отношение к падшему и нанесли ему до двадцати трёх ран. Многие в суматохе ранили мечами друг друга».[120]
В версии Плутарха, после первого удара мечом Цезарь по-латыни закричал: «Негодяй Каска, что ты делаешь?», а тот — по-гречески, обращаясь к брату: «Брат, помоги!».[121] Цоколь статуи Помпея, возле которого упал, корчась в предсмертных судорогах, Цезарь, был, как добавляет Плутарх, «сильно забрызган кровью».[122]
3. Перерезание горла. Вот что рассказывал Тацит о расправе надконсулом Корнелием Долабеллой, совершённой по приказу императора Авла Вителлия: «Вителлий вызвал Долабеллу к себе письмом; тем, кто вёз Долабеллу, он приказал свернуть с оживлённой Фламиниевой дороги на Интерамну[123] и там убить его. Убийце, однако, всё это показалось слишком сложным; в одном из дорожных трактиров он просто повалил Долабеллу на пол и перерезал ему горло».[124]
4. Удушение (strangulatio) имело две главные технические разновидности:
1) удушение петлей (laqueus «верёвка, петля») в тюрьме без подвешивания казнимого;
2) казнь удушением (suspendĕre «повесить») на виселице (arbor infēlix = patibŭlum «виселица»).
Состав преступлений, которые карались удушением, в источниках по истории римского права не определён.
Что касается личностей приговорённых к удушению, то казнь через повешение обычно применялась господами к рабам,[125] тогда как приговорённые влиятельные лица подвергались тайному удушению[126] с помощью петли или иным способом без подвешивания. Впрочем, и такая казнь, по мнению Цицерона, была для римлян унизительной.[127]
У Светония есть сведения об удушении сановников при помощи подушки, ср., напр.: «Некоторые полагают, что[128] Гай подложил ему[129] медленный разрушительный яд; другие — что после приступа простой лихорадки он попросил есть, а ему не дали; третьи — что его задушили подушкой, когда он вдруг очнулся…».[130] По свидетельству же Тацита, Тиберий был удушен под ворохом одежды.[131]
