Наталья Горбаневская - Полдень: Дело о демонстрации 25 августа 1968 года на Красной площади

…Это продолжается минуты 3–4. Милиционер свистками расчищает проход в толпе от светло-голубой «Волги», остановившейся в 7–10 метров от Лобного места со стороны ГУМа (наискосок по прямой). Люди без формы или каких-либо знаков отличия, руководимые несколькими людьми, – одни пробились через проход от машины, другие стояли в толпе около сидящих, – проводят к машине четверых мужчин и одну женщину (с проседью). Первый ведомый огрызается назад: «Не крути руки». Другого несут, волокут. Третий – с разбитыми губами – перед тем, как его вталкивают через заднюю дверь, успевает крикнуть «Да здравствует Чехословакия». Всех перед тем, как засунуть в «Волгу» через левую заднюю дверь, успевают ударить по голове, женщине, которую заталкивают последней, заламывают голову, чтобы влезла через пролет двери.

Машина отъезжает. У Лобного места остаются сидеть женщина в очках, рядом стоит, держась за ручку коляски, другая женщина.

Между ними и рядом стоящими начинается перебранка. Голоса: «Хулиганы», «Вам хлеб дают» – ответ: «У меня сломали чешский флаг».

Некоторые уговаривают женщину уйти, просят разойтись: «Граждане, дадим дыхнуть ребенку», одновременно идет базарная ругань без мата и крики: «Их тоже в милицию». Молодая блондинка в общем приятной наружности втолковывает: «Таких, как вы, надо давить. Вместе с детьми, чтобы они идиотиками не росли».

Никто не страгивается с места. После увоза мужчин проходит минут 8–10, и другая светло-голубая «Волга» (метрах в десяти между Лобным и Мавзолеем) останавливается. Женщин несут на руках, не так грубо, как с мужчинами, обращаясь по дороге. Вместе с коляской грузят в машину.

Неудовлетворенная толпа остается, но милиционер-регулировщик на площади настойчиво просит разойтись. В некоторых местах ожесточенные перебранки: «А что вы их защищаете!» Молодой человек в очках с назойливым терпением в голосе предлагает: «Давайте поговорим, разберемся», но партнеров для дискуссии не находит. Муж в тенниске энергично говорит толстеющей супруге в выходном платье: «Заткнись, если ничего не понимаешь». Она пыталась непрофессионально поставленным голосом присоединиться к хору осуждающих.

Народ начал было расходиться (пробило четверть первого), но тут свистки, беготня милиции, регулировщиков – из Спасских ворот вылетают две черные «Чайки» и по проходу шириной метров восемь между двумя толпами проскакивают в улицу мимо ГУМа.

В них занавески. Во второй машине на среднем сиденье вполоборота человек в шляпе, а рядом с ним на заднем выглядывает через стекло правой дверцы физиономия, напоминающая фото Дубчека, который, как будет объявлено через два дня (во вторник), входил в делегацию ЧССР на переговорах в Москве.

Вслед за этим у зеленой «Волги» между Лобным местом и Василием Блаженным собирается новая толпа. У иностранца пытаются засветить пленку, он протестует по-русски с сильным акцентом. Машина трогается. Протесты смолкают. Толпа медленно рассредотачивается.

Слова: «Чехи протестуют, что флаг поломали». На вопрос: «А что такое?» – пожимают плечами.

На Спасской башне часы показывают 12.22.

В 16.00 25 августа Би-би-си в передаче новостей (на английском языке) упомянула сообщение Рейтер из Москвы о задержании «по крайней мере» четырех человек на Красной площади, «по-видимому», в связи с демонстрацией группы интеллигенции против советского вмешательства в Чехословакии. Через два дня одна из радиостанций, вещавших на СССР, сообщила, что среди задержанных – Павел Литвинов и Лариса Даниэль, жена сидящего писателя. Задержанным будет предъявлено обвинение в нарушении «общественного порядка».

Примечания к записи очевидца демонстрации . В этой записи не все точно, но я не знала ее автора и не имела права редактировать ее по существу. Поэтому только отмечу имеющиеся неточности.

Лозунги продержались так недолго, что автор записи, видимо, восстановил текст увиденного им лозунга по смыслу. Вероятно, он увидел лозунг «Руки прочь от ЧССР!» – самый заметный, размашисто черным по белому, а вспомнил его как «Прекратить советское вмешательство в Чехословакии».

Машин было не две, и меня увозили не вместе с другой женщиной. До меня увезли девять человек, в том числе трех женщин, – по крайней мере в трех машинах, а потом, после большого интервала, увезли меня, да и коляску засунули не в ту же машину, а искали машину отдельно. А за женщину, «увезенную» вместе со мной, автор записи, видимо, принял кагэбэшницу, которая била меня по губам, да только это видели лишь ближайшие к машине.

Что помню я о демонстрации

Накануне прошел дождь, но в воскресенье с самого утра было ясно и солнечно. Я шла с коляской вдоль ограды Александровского сада; народу было так много, что пришлось сойти на мостовую. Малыш мирно спал в коляске, в ногах у него стояла сумка с запасом штанов и распашонок, под матрасиком лежали два плаката и чехословацкий флажок. Я решила: если никого не будет, кому отдать плакаты, я прикреплю их по обе стороны коляски, а сама буду держать флажок.

Флажок я сделала еще 21 августа: когда мы ходили гулять, я прицепляла его к коляске – когда были дома, вывешивала в окне. Плакаты я делала рано утром 25-го: писала, зашивала по краям, надевала на палки. Один был написан по-чешски: «Ať žije svobodné a nezávislé Československo!», т. е. «Да здравствует свободная и независимая Чехословакия». На втором был мой любимый призыв: «За вашу и нашу свободу» – для меня, много лет влюбленной в Польшу, особенно нестерпимым в эти дни было то, что вместе с нашими войсками на территорию Чехословакии вступили и солдаты Войска Польского, солдаты страны, которая веками боролась за вольность и независимость против великодержавных угнетателей – прежде всего против России.

«За вашу и нашу свободу» – это лозунг польских повстанцев, сражавшихся за освобождение отчизны, и польских эмигрантов, погибавших во всем мире за свободу других народов. Это лозунг тех русских демократов прошлого века, которые поняли, что не может быть свободен народ, угнетающий другие народы.

Проезд между Александровским садом и Историческим музеем был перекрыт милицией: там стояла очередь в мавзолей. Когда я увидела эту толпу, мне представилось, что вся площадь, до самого Василия Блаженного, запружена народом. Но когда я обошла музей с другой стороны и вышла на площадь, она открылась передо мной просторная, почти пустынная, с одиноко белеющим Лобным местом. Проходя мимо ГУМа, я встретила знакомых, улыбнулась им и прошла дальше не останавливаясь.

Я подошла к Лобному месту со стороны ГУМа, с площади подошли Павел, Лариса, еще несколько человек. Начали бить часы. Не на первом и не на роковом последнем, а на каком-то случайном из двенадцати ударов, а может быть и между ударами, демонстрация началась. В несколько секунд были развернуты все четыре плаката (я вынула свои и отдала ребятам, а сама взяла флажок), и совсем в одно и то же мгновение мы сели на тротуар.

Справа от меня сидела Лара, у нее в руках было белое полотнище, и на нем резкими черными буквами – «Руки прочь от ЧССР». За нею был Павлик. Доставая плакаты, я сознательно протянула ему «За вашу и нашу свободу»: когда-то мы много говорили о глубокой мысли, заключенной в этом призыве, и я знала, как он ему дорог [2] . За Павликом были Вадим Делоне и Володя Дремлюга, но их я видела плохо: мы все сидели дугой на краешке тротуара, повторяющего своими очертаниями Лобное место. Чтобы увидеть конец этой дуги, надо было бы специально поворачиваться. Потому-то я потом и не заметила, как били Вадима. Позади коляски сидел Костя Бабицкий, с которым я до тех пор не была знакома, за ним – Витя Файнберг, приехавший на днях из Ленинграда. Все это я увидела одним быстрым взглядом, но, по-моему, на то, чтобы записать эту картину, ушло больше времени, чем то, что прошло от мгновения, как плакаты поднялись над нами, и до мгновения, как они затрещали. Вокруг нас только начал собираться народ, а из дальних концов площади, опережая ближайших любопытных, мчались те, кто поставил себе немедленной целью ликвидировать демонстрацию. Они налетали и рвали плакаты, даже не глядя, что там написано. Никогда не забуду треска материи.

Я увидела, как сразу двое – мужчина и женщина, портфелем и тяжелой сумкой – били Павлика. Крепкая рука схватила мой флажок. «Что! – сказала я. – Вы хотите отнять у меня чехословацкий государственный флаг?» Рука поколебалась и разжалась. На мгновение я обернулась и увидела, как бьют Витю Файнберга. Плакатов уже не было, и только флажок мне еще удалось защитить. Но тут на помощь нерешительному товарищу пришел высокий гладколицый мужчина в черном костюме – из тех, кто рвал лозунги и бил ребят, – и злобно рванул флажок. Флажок переломился, у меня в руке остался обломок древка.