Уве Топпер - Великий обман. Выдуманная история Европы
То, что нам кажется само собой разумеющимся, иначе воспринималось людьми позднего средневековья и начала Нового времени. На многих старых документах не обозначена полная дата; не проставлен год, либо день, либо ни то ни другое. Юридическая их стоимость, таким образом, равна нулю. Каммайер установил этот факт, досконально анализируя своды средневековой документации; по большей части он работал с многотомным изданием Гарри Бресслау (Берлин, с 1889 по 1931 годы).
Сам Бресслау, принимавший большинство документов за чистую монету, с изумлением констатирует, что IX, X и даже XI века были периодом, «когда математическое чувство времени у писцов, даже служивших – ни много, ни мало – в имперской канцелярии, находилось в зачаточном состоянии; и в имперской документации этой эпохи мы находим бесчисленные тому доказательства». Далее Бресслау приводит примеры: с января 12-го года правления императора Лотара I (соответственно, 835 год н. э.) датировка перескакивает на февраль 17-го года правления того же монарха; события идут своим чередом лишь до марта, а затем – с мая в течение двух с половиной лет датировки представляют якобы 18-й год правления. В правление Оттона I два документа датированы 976 годом воплощения вместо 955 и т. д. Подобными же ошибками полны документы папской канцелярии. Бресслау пытается объяснить это местными различиями в отсчете начала нового года; путаницей дат самого акта (например, дарения) и нотариальной записи об акте (составления дарственной грамоты), психологическими заблуждениями (особенно сразу после начала года); небрежностью переписчиков, и все же: великое множество письменных свидетельств имеют совершенно невозможные датировки.
Но мысль о фальсификации не приходит ему в голову, напротив: часто повторяющаяся ошибка подтверждает для Бресслау подлинность документа. И это несмотря на то что многие даты, очевидно, проставлены задним числом, иногда таким образом, что их просто не разобрать! Бресслау, человек энциклопедической образованности, с трудолюбием крота перерывший массу материала, проработавший десятки тысяч документов, так и не смог оценить результаты своего научного поиска и, поднявшись над материалом, увидеть его под новым углом зрения.
Первым это удалось Каммайеру.
Один из современников Каммайера, Бруно Круш, трудившийся, как и Бресслау, в академической науке, в «Очерках по франкской дипломатии» (1938, с. 56) сообщает, что ему попался документ, в котором недоставало букв, и «на их месте зияли лакуны». Но он и прежде сталкивался с грамотами, где для имен были оставлены свободные места «для позднейшего заполнения» (с. 11). Существует много фальшивых документов, продолжает Круш, но не каждый исследователь способен разглядеть подделку. Бывают «нелепые подделки» с «немыслимой датировкой», как, например, грамота о привилегиях короля Хлодвига III, разоблаченная Хеншеном и Папеброхом еще в XVII веке. Грамоту, предоставленную королем Хлотаром III Безье, которую Бресслау считает вполне доказательной, Круш объявляет «чистой воды фальшивкой, никогда и не оспариваемой вероятно по той причине, что ее мгновенно распозновал как таковую любой понимающий критик». Собрание документов «Chronicon Besuense» Круш безоговорочно относит к фальсификатам XII века (с. 9) [10].
Изучая первый том «Собрания актов» Пертца (1872), Круш хвалит автора собрания за то, что тот обнаруживает наряду с девяносто семью якобы подлинными актами Меровингов и двадцатью четырьмя якобы подлинными актами мажордомов почти столько же подделок: соответственно 95 и 8. «Главной целью любого архивного исследования является определение подлинности письменного свидетельства. Историк, не достигший этой цели, не может считаться профессионалом в своей области». Дополнительно к разоблаченным Пертцем фальшивкам, Круш называет таковыми многие из признанных Пертцем за подлинники документы. Частично на это указывали уже разные другие исследователи. Большинство фальсификатов, не распознанных Пертцем, по мнению Круша, настолько очевидны, что не подлежат серьезному обсуждению: вымышленные топонимы, анахронизмы стиля, ложные даты. Одним словом, Каммайер оказался просто чуть радикальнее корифеев немецкой науки.
Несколько лет назад Ганс-Ульрих Нимиц, вновь проанализировав тезисы Каммайера, заключил, что фактический материал, собранный скромным учителем из Тюрингии, способен повергнуть в трепет любого здравомыслящего представителя академической науки: не существует в рукописи подлинника ни одного важного документа или серьезного литературного произведения средневековья. Имеющиеся же в распоряжении историков копии настолько разнятся друг от друга, что реконструировать по ним «исходный оригинал» не представляется возможным. К этому выводу с завидным упорством приводят «генеалогические деревья» сохранившихся или цитируемых цепей копий. Учитывая, что масштабность явления исключает случайность, Каммайер приходит к выводу: «Многочисленных предположительно „утраченных" оригиналов никогда не существовало в действительности», (1980, с. 138).
От проблемы «копий и оригиналов» Каммайер переходит к анализу фактического содержания «документов» и, между прочим, устанавливает, что германские короли и императоры были лишены постоянного места жительства, находясь всю свою жизнь в пути. Часто они присутствовали в двух местах одновременно или в кратчайшие сроки преодолевали огромные расстояния. Основанные на подобных документах современные «хроники жизни и событий» содержат сведения об императорских беспорядочных метаниях.
На многих официальных актах и грамотах отсутствуют не только дата и место выдачи, но даже имя адресата. Это относится, например, к каждому третьему документу эпохи правления Генриха II и к каждому второму – эпохи Конрада II. Все эти «слепые» акты и грамоты не имеют юридической силы и исторической достоверности [11].
Такое обилие фальсификатов настораживает, хотя ограниченное количество подделок следовало бы ожидать. При более внимательном рассмотрении Каммайер приходит к выводу: подлинных документов практически не существует, а фальшивки изготовлены в большинстве случаев на крайне низком уровне, причем неряшливость и торопливость в изготовлении фальшивок не делает чести средневековой гильдии поддельщиков: анахронизмы стиля, правописания, разнобой шрифтов. Распространенное повторное использование пергамента после соскабливания с него старых записей противоречит всем правилам искусства подделок. Возможно, многократное соскабливание текстов со старых пергаментов (палимпсест) есть не что иное, как попытка, «состарив» полотно оригинала, придать большую достоверность новому содержанию. [12]
Итак, установлено: противоречия между отдельными документами непреодолимы.
На вопрос о цели изготовления бесчисленного множества в материальном смысле ничего не стоящих фальшивок Каммайер дает, на мой взгляд, единственно логичный и очевидный ответ: фальсифицированные документы должны были, заполнив лакуны идеологически и мировоззренчески «правильным» содержанием, сымитировать «Историю». Юридическая ценность подобных «исторических документов» равна нулю.
Гигантский объем работы определил ее поспешность, неуправляемость и, как следствие, небрежность в исполнении: многие документы даже не датированы.
После первых ошибок с противоречащими друг другу датировками начали оставлять строку для даты незаполненной, словно составители ждали (и не дождались) появления некоей единой установочной линии. «Широкомасштабная Операция», как определил предприятие Каммайер, так никогда и не была завершена.
В высшей степени необычные идеи Каммайера, кажущиеся мне теперь основанными на верной базисной идее, не были приняты современниками. Продолжение начатого им расследования и поиски ясности должны стать важнейшей задачей всех историков.
Осмысление открытия Каммайера подвигло меня предпринять исследования, результатом которых стало твердое убеждение в том, что, действительно, начиная со времен ранних гуманистов (Николай Кузанский) и до иезуитов, осуществлялась сознательная и усердная фальсификация истории, лишенная, как уже было сказано, единого точного плана. Произошло страшное изменение нашего исторического знания. Результаты этого процесса затрагивают каждого из нас, ибо они застилают нам взгляд на действительные прошлые события.
Ни один из трех вышеназванных мыслителей, не осознавая изначально истинных масштабов акции, вынужден был постепенно, шаг за шагом исследовать, а затем, один за другим, отвергать считавшиеся им подлинными документы античности и средневековья. Их путем последовал и я.
Несмотря на то что вынужденные отречения, запрет со стороны государственной либо церковной власти, «несчастные случаи» (я вспоминаю Лакунцу), а то и стесненные материальные обстоятельства способствовали стиранию из научной памяти свидетельств исторического обвинения, всегда находились и находятся новые правдоискатели, в том числе и в собственных рядах историков-профессионалов, с исследованиями которых мы познакомимся в следующих главах.
