Владимир Бешанов - Кадры решают все: суровая правда о войне 1941-1945 гг.
Авантюрист-бомбист Л.Б. Красин (четыре года ссылки, полтора года отсидок не помешали «гонимому судьбой российскому студенту» за тринадцать лет подпольной деятельности закончить образование, получить диплом инженера и высокооплачиваемую работу по специальности — все это в условиях «бесчеловечного» царского режима) за неполные шесть лет успел возглавить наркоматы торговли и промышленности, путей сообщения, внешней торговли, одновременно являясь полпредом в Англии и Франции. Как сказали бы «пикейные жилеты из Черноморска, воспетого Ильфом и Петровым, «Красин — это голова!»
Типична биография теоретика, организатора и практика террора Мартына Лациса (Яна Судрабса). Старый большевик, он вел нелегальную и легальную партийную работу, имел арест и находился в царской ссылке. Недостаток образования не являлись препятствием для занятия высоких партийно-государственных постов. По Лацису, в принципе те, кто «умеет грамоте», «нашими» быть не могли. В дальнейшем пламенный чекист своих взглядов не менял:
«Юнкера, офицеры старого времени, учителя, студенчество и вся учащаяся молодежь — ведь это все в своем громадном большинстве мелкобуржуазный элемент, а они-то и составляли боевые соединения наших противников, из неё-то и состояли белогвардейские полки».
В 1932 году отставного палача, имевшего диплом учителя, назначили директором Института народного хозяйства имени Г.В. Плеханова.
Освоился, вошел во вкус руководства людьми и скромняга Георгий Ипполитович Ломов (он же Оппоков). Превзойдя тонкости юстиции, перешел на хозяйственную работу и возглавил Госплан. Только Скворцов-Степанов, пожалуй единственный, кто отказался заниматься не своим делом, сославшись на некомпетентность в финансовых делах. Несомненно, причиной тому стала его излишняя образованность. Что ж, и среди большевиков встречались иногда свои «белые вороны».
В нормальном государстве вне законаНаходятся два класса:УголовныйИ правящий.Во время революцийОни меняются местами, —В чем по существу нет разницы.
Впрочем, ничем они управлять не собирались, ничего строить не планировали, тем более не желали ничему учиться. После завоевания России другая заветная цель жгла душу — освободить от гнета капитала остальной пролетариат. Главнейшей из всех программ была ленинская «Военная программа пролетарской революции»: захватив власть в одной стране, необходимо, всемерно вооружившись, выступить против других государств. Ибо «невозможно свободное объединение наций в социализме без более или менее долгой, упорной борьбы социалистических республик с отсталыми государствами».
Что Россия! Россия — лишь плацдарм для завоевания мира, или хотя бы Евразийского континента. Как и положено «несравненному гению», Ильич мыслил масштабно: «На Россию мне наплевать. Я большевик». Очень хотелось на штыках принести счастье всему трудящемуся человечеству, землю в Гренаде крестьянам отдать, вымыть калоши в Индийском океане.
* * *Таким образом, с самого начала большевики объявили войну всему миру «разнузданного империализма». И в первые годы существования советской власти главной её целью являлось продвижение революции на Запад и Восток, создание Всемирной Республики Советов. Все богатства ограбленной дочиста страны были брошены на раздувание хаоса в разоренной войной Европе. Потоки золота и оружия шли через большевистских эмиссаров в Германию, Венгрию, Австрию, Финляндию, Швецию.
1 октября 1918 года Ленин потребовал от Троцкого и Свердлова создать к весне армию в 3 миллиона человек для «помощи международной рабочей революции». А потому — выгрести у русских крестьян вдесятеро больше хлеба, «запасы все очистить и для нас и для немецких рабочих» (заметим, до этого полгода гребли хлеб для себя и для кайзера), в десять раз увеличить призыв, не жалеть денег: «Не экономьте. Тратьте миллионы, много миллионов».
В марте 1919 года по инициативе Вождя был создан Коминтерн — штаб мировой революции, подрывная организация с практически неограниченными финансовыми ресурсами. Что ж, послевоенные лишения, патогенность бациллы большевизма, распространяемой в благоприятной среде, оружие и без счета выделяемые деньги делали свое дело. Весной 1919 года возникли Венгерская и Баварская Советские Республики. Вот он, «мировой пожар», ликовали в Кремле. Ведь именно Германия, с ее могучей промышленностью и организованным пролетариатом, считалась наиболее «подходящей» страной для марксистских экспериментов.
Троцкий мечтал вслух: «Советская Германия, объединенная с Советской Россией, оказались бы сразу сильнее всех капиталистических государств, вместе взятые!»
Председатель Исполкома Коминтерна Г.Е. Зиновьев (1883–1936) печатно объявил, что буквально через год вся Европа будет коммунистической:
«Борьба за коммунизм перенесется уже в Америку, а может быть, и в Азию, и в другие части света» (из многочисленных высказываний ясно видно, в чем заключался процесс «строительства коммунизма»: а где у власти большевики — там и коммунизм. Чем не Чевенгур?)
Красная Армия, едва установив советскую власть на Украине, сделала первую попытку прорваться в Европу через Галицию и Бессарабию, однако сначала была задержана поляками и григорьевским мятежом, а затем разбита войсками Антона Ивановича Деникина (1872–1947). Не дождавшись помощи от «красной России», Баварская и Венгерская республики пали под ударами «реакции». Несостоявшийся вождь красных мадьяр Бела Кун (1886–1939) всплыл в Москве и прославился в 1920 году дикими расправами над русскими офицерами и «враждебным населением» в Крыму. Рассаженных по тюрьмам наркомов Советской Венгрии большевики обменивали на пленных венгерских офицеров.
«Военная программа» дала первый сбой. В самой России в полную силу разгоралась гражданская война, народ уже вдосталь нахлебался «пролетарской диктатуры». Ильичу с товарищами по партии пришлось на время отложить глобальные планы и заняться работой по «очистке земли российской от всяких вредных насекомых». Европа в это время вырабатывала иммунитет и отгораживалась от зараженной Совдепии санитарным кордоном национальных государств, возникших в Восточной Европе по Версальскому договору.[2]
Летом 1920 года была сделана новая попытка донести до немцев, французов и англичан «красную правду большевиков» — через «труп белой Польши». Войну с пресловутыми «белополяками» в Москве объявили «самой справедливой, какую когда-либо знала история».
В июле войска Западного фронта вышли к Висле и обошли Варшаву с севера. В обозе ехало будущее правительство «социалистической Польши»: Юлиан Мархлевский (1866–1925), Феликс Дзержинский (1877–1926), Феликс Кон (1864–1941), Эдвард Прухняк (1888–1937), Иосиф Уншлихт (1879–1938). Московские типографии в срочном порядке тиражировали их портреты с биографиями на польском языке. Вопрос советизации Польши казался Ленину уже решенным и не самым существенным. В эти дни он телеграфировал Сталину:
«Зиновьев, Каменев, а также и я думаем, что следовало бы поощрить революцию тот час в Италии. Мое личное мнение, что для этого надо советизировать Венгрию, а также Чехию и Румынию».
С каждой новой верстой, оказавшейся под красным сапогом, аппетиты росли тысячекратно, захватывающие дух перспективы ударяли в голову. Второй Конгресс Коминтерна так сформулировал программу-минимум:
«Красная Армия, главное оружие рабочего класса, должна быть подготовлена так, чтобы выполнить свою наступательную миссию на любом участке фронта. Границы же этого фронта в ближайшую очередь определяются пределами всего материка Старого Света».
Однако и этот поход с треском провалился.
Во-первых, из-за самонадеянности командующего фронтом М.Н. Тухачевского (1893–1937), полагавшего, что на войне «революционная смелость и энергия доминируют над всем остальным».
Во-вторых, Европа не стала безучастно ждать, когда ее осчастливят, и, «мобилизовав все черные силы», оказала польскому политическому лидеру Юзефу Пилсудскому (1867–1935) всю возможную материальную и военную помощь.
В-третьих, польские «пролетарии» братьев по классу не признали. «Ревкомы приволжских и донских дивизий прокламировали советскую власть по-русски и на жаргоне. Для большинства поляков вопрос выглядел просто: сначала Польша, а потом посмотрим какая», — вспоминает участник событий.
14 августа 1920 года поляки внезапно (кто бы мог подумать, что они на такое способны!), начали контрнаступление, приведшее к сокрушительному поражению всего Западного фронта. Тем из освободителей, кто не попал в плен, пришлось пробежать 800 километров, до самого Минска. Конный корпус Гая Дмитриевича Гая (Бжишкяна; 1887–1937), прорвавшийся в Германию, там же и разоружился.
