Антон Горский - Русь: от славянского расселения до Московского царства
На основе этих выводов А. А. Зализняка и В. В. Седова (воспринятых как безусловно доказанные) построены работы С. Л. Николаева о кривичских диалектах.[70]
Однако точка зрения А. А. Зализняка встретила критику со стороны ряда лингвистов. С наиболее развернутыми возражениями выступил В. В. Крысько. Он, в частности, показал, что древненовгородский диалект носил еще более гетерогенный характер. В нем встречаются, наряду с праславянскими архаизмами, также праславянские диалектные инновации, восточнославянские диалектные инновации и псковско-новгородские инновации. Особенно сомнительно выделение «западного», псковского слоя как древнейшего. Оно основано на лексике современных народных говоров; при этом не принято во внимание, что в собственно новгородском регионе в позднее средневековье имели место насильственные выселения части местных жителей и, наоборот, поселения выходцев из других регионов Руси.[71]
К этому можно добавить, что в новгородских берестяных грамотах сочетаются «западные» и «восточные» (по терминологии А. А. Зализняка) черты, при этом первые в ранний период преобладают.[72] Но что касается отсутствия второй палатализации (языковой особенности, присущей несомненно древнейшему населению Новгородской земли), то оно в современных говорах прослеживается не только на западе, в Псковской области (хотя здесь примеры наиболее многочисленны), но и в Новгородской области и в регионе северо-восточной новгородской колонизации, поэтому утверждение о «западном» происхождении этой черты не звучит убедительно.[73] Кроме того, относительно времени, когда у славян произошла вторая палатализация, есть разные мнения: большинство исследователей датирует ее VI–VII вв., выдвигалась датировка II–IV вв. (на которую опирается В. В. Седов), но существует и точка зрения, что этот процесс имел место только в VIII — начале IX вв..[74]
В гипотезе о кривичской подоснове населения Новгородской земли есть и еще одно слабое место. Кривичи, по ПВЛ, заселяли в период складывания Древнерусского государства территории в верховьях рек Западной Двины, Днепра и Волги. Принадлежность им земель в бассейне р. Великой и возле Псковского озера — гипотеза, разделяемая не всеми исследователями.[75] О расселении кривичей в более восточных регионах Новгородской земли можно говорить только при отождествлении их с населением культуры ранних длинных курганов, но такая точка зрения, как сказано выше, также далеко не является общепризнанной. Более того, существует мнение, что ранние («псковские») и поздние («смоленско-полоцкие») курганы не обязательно связаны с одним этносом: между ними существуют серьезные различия в погребальном образе и инвентаре. Бесспорно объединяет те и другие только форма насыпи, от которой эти культуры и получили свои названия.[76] Следовательно, даже признание носителей культуры смоленско-полоцких длинных курганов кривичами не влечет автоматически за собой признание кривичской (и вообще славянской) принадлежности населения культуры псковско-новгородских длинных курганов. Таким образом, гипотеза о кривичской подоснове населения Новгородской земли опирается на два недоказанных положения.
Если же отказаться от представления о доказанности кривичской принадлежности первых славянских обитателей Псковщины, то следует в первую очередь учесть данные по смоленскому и полоцкому регионам, где кривичи несомненно обитали по меньшей мере с IX в. Если здесь также наблюдалось бы отсутствие второй палатализации, были бы бесспорные основания говорить о том, что это явление связано с кривичами. Но в смоленском и полоцком регионах неизвестны примеры сохранения г, к и х в позиции второй палатализации.[77] Если принять точку зрения, что кривичи (= население культуры длинных курганов) продвинулись сюда в VIII в. с севера,[78] остается непонятным, почему они утратили на новых местах расселения эту языковую особенность, в то время как их в значительной мере ассимилированные словенами собратья, оставшиеся в псковско-ильменском регионе, сумели ее сохранить.
Независимо от расхождения взглядов А. А. Зализняка и его оппонентов на древненовгородский диалект, они сходятся в одном существенном выводе (он является крупным достижением языковедческой науки): раннесредневековое славянское население Новгородской земли было в диалектном отношении гетерогенно. Но сторонники гипотезы о его «кривичской подоснове» при истолковании этой гетерогенности допускают, на мой взгляд, ошибку. Гетерогенность стала объясняться как результат смешения кривичей и словен, т. е. сами эти общности как бы априорно были признаны гомогенными. Между тем, как говорилось в Очерке 1, все (или по меньшей мере огромное большинство) славянские догосударственные общности раннего средневековья были в той или иной степени гетерогенны, сложились в результате смешения в ходе миграций группировок разной племенной принадлежности. Нет оснований сомневаться, что кривичи и словене не составляли здесь исключения, причем у вторых можно предполагать особенно высокую степень гетерогенности: если наименование кривичей носит «патронимический» характер (что позволяет допустить наличие сильного ядра, связанного общностью происхождения), то у словен в качестве этнонима выступает общеславянское самоназвание, что свидетельствует в пользу формирования этой общности путем объединения ряда группировок, ни одна из которых не была преобладающей. Ареал древне-новгородского диалекта совпадает с пределами расселения словен, и остается признать, что все выявленные здесь раннесредневековые языковые особенности связаны с составными частями словенской общности, бесспорно обитавшей в этом регионе.
По вопросу о том, откуда переселились словене, высказывались две точки зрения: 1) словене пришли с Юга, из Поднепровья; 2) словене — выходцы из западнославянского региона.[79] Новейшие лингвистические данные показывают, что, с одной стороны, древненовгородский диалект имеет сходные черты с южнославянскими (в первую очередь — словенским) языками, с другой — ряд особенностей связывает его с языками западнославянскими (лехитскими в первую очередь).[80] Вероятно, общность словен сложилась из нескольких группировок, вышедших из разных регионов.[81] Одну из них составили выходцы из западного (балтийского) славянства: давно отмечены близкие аналогии со славянами южного побережья Балтийского моря в керамике и других элементах материальной культуры.[82] Возможно, переселение в Поволховье балтийских славян имело место главным образом в короткий отрезок времени в середине IX в., после того как славянская общность ободритов (обитавшая на нижней Эльбе и на юго-западном побережье Балтики) была подчинена Восточнофранкским королевством.[83] Что касается «южных» черт словен, то они могут быть связаны с населением культуры сопок.[84] Не исключено, что оформление этнополитической общности с самоназванием словене произошло только в IX столетии, после слияния «южной» и «западной» группировок.
Таким образом, исходя из современного состояния изучения проблемы расселения кривичей и словен, можно сказать следующее.
1. Точка зрения о кривичской принадлежности культуры ранних длинных курганов не представляется убедительной. 2. Можно ли считать кривичской культуру поздних (смоленско-полоцких) длинных курганов, остается неясным. В случае положительного ответа на этот вопрос расселение кривичей на севере Восточной Европы можно будет отнести к VIII в., в случае отрицательного — только к IX в. 3. Предки словен появились в Приильменье, возможно, уже в III четверти 1-го тыс. н. э., но складывание словен как этнополитического образования, скорее всего, относится к IX столетию.
Говоря в целом о времени складывания «Славиний» Восточной Европы, можно заключить, что к середине IX в. несомненно сложились общности бужан, лендзян, волынян, хорватов, уличей, вероятно — древлян, дреговичей, полян и тиверцев. Не позднее 2-й половины IX столетия уже существовали «Славинии» под названиями север, радимичи, кривичи и словене, вероятно — и вятичи.[85]
Очерк 3
Русь и варяги
Один из традиционно дискуссионных вопросов ранней истории Руси — вопрос о роли в возникновении русской государственности скандинавов, именовавшихся в то время в Западной Европе норманнами («северными людьми»), а на Руси — варягами. Дискуссия эта долгое время осложнялась как ложно понимаемым патриотизмом, так и накладывавшим отпечаток на исследования протестом против него.[86] Но сложность проблемы связана в первую очередь не с этими наслоениями, а с объективными причинами. В византийских, западноевропейских и восточных источниках содержится ряд упоминаний «Руси» в IX в.,[87] но в них не названо ни одного имеющего к ней отношения населенного пункта или личного имени. В силу этого достаточно поставить под сомнение сведения о Рюрике, Аскольде и Дире, приходе в Киев Олега и Игоря, что содержатся в Начальном своде конца XI в.[88] и «Повести временных лет» начала XII в. (а основания для сомнений очень серьезные, поскольку эти известия явно записаны на основе устных преданий, а летописная хронология раннего периода несомненно сконструирована сводчиками с опорой на хронологию византийских хроник[89]), как возникает широкое поле для суждений о том, где располагалась в это время Русь, кто и когда ее возглавлял. Лишь комплексный подход к имеющимся письменным данным с учетом археологических свидетельств позволяет очертить схему развития событий (все равно во многом гипотетическую).
