И. Василевский - Романовы
Земский собор, избрав на царство Михаила, умудрился присягнуть не только самому царю, но и его будущей царице, а также и его будущим детям.
Бояре рассчитали правильно. В первые пять лет, до возвращения из польского плена отца Михаила, царь был пешкой в руках тесно державшихся друг за друга бояр. Родня Романовых — Салтыковы, Шереметевы, Лыковы, Черкасские — оттерли от престола важнейших бояр прежнего времени: Голицыных, Куракиных, Воротынских. По свидетельству современников, своевольничавшие в стране бояре не только не считались с царем, но даже «гнушались своим государем».
Уже через год после освобождения Москвы Романовы «выдали головой» Пожарского, которому были так многим обязаны, своему родичу Борису Салтыкову. Воистину «за Богом молитва, за царем служба не пропадет».
Есть сведения, что Михаила заставили согласиться на целый ряд условий и даже будто бы перед его воцарением взяли с него особую «присяжную запись».
Манифесты и приказы, которые издаются в первые годы от имени царя, написаны тоном жалостливым: «Сами, мол, меня на царство позвали, так теперь денег давайте, а с заботами ко мне не приставайте». Царь обращается, например, к Земскому собору с таким заявлением: «Учинились мы царем по вашему прошению, крест нам целовали вы своей волею, а теперь везде грабежи и убийства, разные непорядки, о которых нам докучают. Так вы эти докуки от нас отведите и все приведите в порядок».
Тон, как видим, несколько неожиданный. Ежели непорядки уничтожить должны сами подданные, а царь никаких докук о том ведать не желает, так зачем же, собственно, этот царь нужен и во имя чего просит он о выдаче ему денег?
Еще только что Михаил Федорович был простым, заурядным мальчишкой, гонявшим собак и сражавшимся в бабки со своими сверстниками. Теперь он царь. Он весь полон царским достоинством и принимает все меры, чтобы его не смешивали с обыкновенными людьми. Ему недостаточно той пышности и блеска, которыми он ослепляет своих подданных. Он хочет подчеркнуть, что, помимо наружных отличий в самой основе, в самом существе он не имеет ничего общего с простыми людьми.
Дошедший до нашего времени обычай христосоваться в те дни был гораздо значительней. «Русские, встречаясь, между собой целовались, и никто не мог отказаться от пасхального поцелуя», — в один голос свидетельствуют летописцы. Но сам царь (быть может, не без основания считая, что для него закон не писан) ни с кем, кроме патриарха, не христосуется. Максимум милости, которую допускает Михаил в ответ на приветствие «Христос воскрес», — это разрешение поцеловать свою руку.
Вместо христосования с живыми людьми царь отправляется торжественной процессией христосоваться с предками в Архангельский и Воскресенский монастыри. Предки приветствия услышать не могут, но это и не важно. Никаких предков Михаила в этих монастырях и в помине нет, ибо захудалый Кошкин род никогда доселе ни одного своего представителя в этих монастырях не хоронил. Но и это неважно. Важно, чтобы люди думали, что вот-де настоящий, природный царь с настоящими царскими предками разговаривает.
Исключительно интересный материал о жизни эпохи дают письменные памятники того времени. Уже князь Хворостин, умерший в 1625 году, отразил в сочинениях своих, отобранных у него при обыске, бурное недовольство новым царем.
Князь Хворостин — один из своеобразных вольнодумцев того времени. В царском указе изложен длинный список «грехов» его. Постов и христианского обычая он, оказывается, не хранил, дворовым своим в церковь ходить запрещал, в «светлое воскресенье с государем христосоваться не пожелал».
Этот нераскаявшийся грешник в отобранных у него при обыске сочинениях в прозе и стихах писал «многие укоризны». Писал он, будто в Москве народ все глупый, жить не с кем. Писал он, что в земле Русской «сеют землю рожью, а живут все ложью». Даже «титула государства» ни за что не хотел писать как следует. Дошел этот вольнодумец до того, что царя именовал не «самодержцем Всея Руси», а гораздо круче и проще — «деспотом русским».
Очень любопытно, что по тем временам эти вот политические выступления были до того внове, что никому не пришло даже на ум срубить ему голову или четвертовать, как ни легко и просто делалось это в то время по менее значительным поводам.
Палачи, описывает Штраус, не были в презрении. Это звание было выгодно, и торговые люди перебивали его друг у друга. Вольнодумного князя сослали в монастырь, потом его даже вернули в Москву, вернули дворянское достоинство, доступ ко двору.
Будущие цари из дома Романовых окажутся гораздо опытнее и последовательней. Уже при Петре I будет усовершенствован пыточный приказ, а потом на его место придет институт жандармерии, который сумеет прочно наладить и ссылку, и тюрьмы, и казематы Шлиссельбурга, и застенки III отделения.
Всякое дело требует не только способностей, но еще и практики. Не налажена не только внутренняя, но и внешняя политика. В первую очередь необходимо было отделаться от занимавшего Смоленск польского королевича Владислава, который очень бестактно напоминал ему, что дерзостно именующий себя новым царем Михаил вместе со всей Москвой еще недавно присягал ему, Владиславу, как великому государю Московскому.
На дело войны с Польшей удалось добыть 20 тысяч рублей взаймы у английского короля Иакова. Англия в те времена не жалела денег на поддержание распрей и войн между народами.
На этот раз, впрочем, Англия ошиблась в расчетах. 20 тысяч рублей, полученные у Англии, пошли на заключение перемирия и уплату контрибуции. Условия перемирия, установленные в 1617 году, были исключительно позорны для России. Смоленская и Новгород-Северская области были целиком уступлены. Владислав сохранил за собой даже права на московский престол и титул царя Всея Руси. Впрочем, России вернули за то отца царя Михаила Федоровича, Филарета, ездившего в свое время приглашать Владислава на царство, да так и застрявшего с тех пор в Польше в плену.
Через реку Поляковку были сделаны два моста: по одному шли русские из польского плена, по другому возвращались из русского плена поляки. По русскому мосту переехал и отец государев, митрополит, в недалеком будущем патриарх Филарет.
Царь Михаил устраивает пышную встречу долгожданному папаше. Когда царь встретился с отцом, они полностью разыграли ту обычную процедуру боярских встреч, когда обе стороны, кланяясь друг другу в ноги, в то же время искоса поглядывают, а достаточно ли низко кланяется противная сторона. Земно кланяется митрополит царю. Земно кланяется царь митрополиту. Еще поклон. И еще. Умиляется простодушный народ московский. Гудя, трезвонят царские колокола.
Отец новоявленного царя Михаила боярин Федор Никитин Романов-Юрьевский в юности своей по характеру напоминал Стиву Облонского. Это был общий любимец, любитель покушать, не дурак выпить. Но этот веселый человек в свое время навлек на себя гнев Бориса Годунова, был насильственно пострижен и в качестве инока Филарета сослан в дальний Антониев-Сийский монастырь. Здесь он не выдержал и «сдал». Приставленный к нему пристав Воейков в своих донесениях сообщает дословно горькие жалобы инока из бывших бояр: «Милые мои детки, миленькие, бедные, осталися, кому их поить и кормить? А жена моя бедная, жива ли? Лихо на меня жена да дети: как их помяну, ино што рогатиной под сердце толкнет».
Впоследствии он преобразился, решил, что ежели с умом, то и благочестие — товар вовсе неплохой, и стал энергично делать духовную карьеру. Получив от первого самозванца чин митрополита, от второго («тушинского вора») сан патриарха, он отправился послом к королю Сигизмунду Польскому звать на русское царство его сына королевича Владислава. Известие об избрании на престол Михаила, при всей приятности для отца такой карьеры сына, осложнило положение и сделало Филарета польским пленным. Впрочем, по возвращении из плена он полностью насладился новым положением и властью.
При насильственном пострижении веселого Федора Никитича заодно постригли в монахини и жену его Ксению Ивановну. В отличие от жены Стивы Облонского, это была высокая, плотная женщина, которой очень пристало новое имя Марфа, полученное ею в качестве инокини. Впоследствии мы увидим, какая злобная старушонка выработалась из этой благочестивой инокини Марфы.
Поляки все эти годы в своих грамотах не только не признавали Михаила царем, но подлинным царем именовали своего Владислава. Михаила же и всех его подданных именовали не иначе как «изменниками законному государю».
Царь в своих грамотах убеждает подданных не поддаваться на «королевскую прелесть». Получая грамоты от поляков, в которых Владислав постоянно именовал себя «царем московским», бояре этот титул в грамотах вымарывали, мазали дегтем.
Когда поляки осадили Дорогобуж, русский воевода без боя сдал город Владиславу как царю московскому. Так же точно без боя была сдана и Вязьма. По первому договору вопрос о правах королевича Владислава на московский престол передавался «на суд Божий», и только после того, как, уступив польскому королю требуемые им города, русские уплатили 20 тысяч золотом за то, чтобы Владислав отказался от титула русского царя, Михаил наконец избавился от конкурента.
