Джеймс Шульц - Сын племени навахов
Теперь я скажу тебе, как звали человека, взявшего нас в плен. Имя его - Начитима, что означает Облачающий Себя; имя его жены - Келемана - Девушка-сокол.
Зная, что почти все дети, а также их родители нас ненавидят, мы с братом никогда не ходили одни по пуэбло. Но Келемана стала зазывать детей из соседних домов и знакомить с нами. Больше всех нравилась мне Чоромана - Девушка Голубая Птица, красивая девочка моих лет. Она приходила и играла с нами почти каждый день, а когда я стал говорить на ее языке, она с любопытством расспрашивала меня о жизни и обычаях моего кочевого племени. В свою очередь, она рассказывала мне о нравах и обычаях тэва. Я узнал, что она входила в клан Канг - Горный Лев. Так назывался один из кланов "летнего народа". Члены этих кланов жили в домах, окружающих южную площадь. Вокруг северной площади расположились кланы другой ветви племени тэва - "зимнего народа". Но подробно я расскажу тебе об этом позднее.
Часто Чоромана просила меня и моего брата поиграть с ней и с другими детьми внизу, на площади, но Келемана говорила, что боится нас отпускать. Как-то утром Начитима услышал эти слова и сказал, что теперь мы уже большие мальчики и можем за себя постоять.
- Идем! - воскликнула Чоромана. - Мы будем играть в шары - мы, девочки, против вас, мальчиков.
- Нет, сначала мы будем стрелять в цель. Посмотрим, кто из нас лучше стреляет, - сказал один из мальчиков.
Я взял лук и колчан со стрелами, и все вместе мы спустились на площадь. В это время несколько мальчиков из кланов зимнего народа прибежали на нашу площадь и присоединились к нам. Один из них, Огота Пятнистая Раковина, был мой ровесник, но выше и сильнее меня. Подбежав ко мне, он схватил висевший за моей спиной лук. Не успел я оглянуться, как он переломил его о колено и больно ударил меня по голове. Мы стояли около кучи хвороста, заготовленного на зиму. Обезумев от гнева, не сознавая, что делаю, я поднял большую палку и, размахнувшись, ударил Оготу. Он упал, а все дети, кроме моего брата и Чороманы, разбежались, пронзительно выкрикивая:
- Мальчик-навах убил Оготу! Мальчик-навах убил Оготу!
Раздались вопли женщин, со всех сторон бежали к нам мужчины. Приземистый человек с круглым лицом схватил меня за руку и занес надо мной нож.
- Сейчас я умру! Брат, беги к матери! - крикнул я.
3. НОВЫЙ ВОЖДЬ ОХОТЫ
Не будь здесь Чороманы, я был бы убит. Но когда мужчина выхватил нож, она бросилась вперед и уцепилась за его руку. Он пробовал ее стряхнуть, но она повисла на нем и громко кричала, призывая Начитиму. Брат не послушался меня и остался, помогая мне вырваться из рук врага, но тот был сильнее нас обоих. Высвободив руку, за которую уцепилась Чоромана, он оттолкнул девочку и замахнулся на меня, но я отскочил и избежал удара. В эту минуту явился Начитима и схватил его за руку, а с другой стороны подошел к нему летний кацик и приказал бросить нож.
- Но этот щенок навах убил моего сына! Я должен его убить! кричал человек.
- Он не умер, я чувствую, как бьется его сердце, - сказала одна из женщин, опустившаяся на колени подле Оготы.
- Пусти меня! Я хочу знать, жив ли он, - сказал отец Оготы.
И Начитима его отпустил.
Прибежала мать мальчика и с громким плачем бросилась к сыну. Все мы молча на них смотрели. Я горько раскаивался в своем поступке и ненавидел себя за то, что нанес такой жестокий удар.
- Ну, что? - спросил летний кацик.
- Его сердце бьется, но очень слабо, - ответил отец Оготы.
- Отнесите мальчика домой. Я приду и вылечу его, - сказал кацик.
- Несколько человек осторожно подняли Оготу и унесли. Его отец оглянулся и, указывая на меня пальцем, крикнул:
- Собака навах! Если он умрет, ты тоже не будешь жить!
Келемана, ходившая за глиной для посуды, прибежала на площадь и увела нас домой. Чоромана и Начитима последовали за нами, и мы рассказали Келемане о том, что произошло. Когда мы окончили рассказ, она крепко обняла девочку и воскликнула:
- Храбрая Чоромана! Добрая Чоромана! Ты защищала моих мальчиков! Ты спасла им жизнь! Как я тебе благодарна.
- Я тоже тебя благодарю. Если бы ты не схватила убийцу за руку, я не успел бы спасти наших мальчиков, - сказал Начитима.
Одинокий Утес подошел к ней и стал ее обнимать, а я мог только выговорить:
- Ты - храбрая. Этого я никогда не забуду.
Келемана очень боялась. Если Огота умрет, его родители и, пожалуй, все кланы зимнего народа потребуют смерти моей, а может быть, и Одинокого Утеса.
- Наших мальчиков мы не отдадим! Я сумею их защитить, - сказал Начитима.
- Времени у нас мало. Придумай, как нам их спасти, - настаивала его жена.
Но в это время прибежала к нам женщина из клана зимнего народа и сказала, что Огота ожил, сидит и ест похлебку.
- Хорошо! Значит, мы можем вернуться на площадь! - воскликнула Чоромана.
- Нет, я и Одинокий Утес останемся дома, а то мы опять попадем в беду, - ответил я.
- После того как ты ударил Оготу, я думаю, что никто не посмеет вас тронуть, - сказал Начитима. - И не годится тебе все время сидеть дома или на крыше. Это похоже на трусость. Возьми этот нож, всегда носи его с собой и в случае необходимости защищайся.
Он протянул мне нож в крепких кожаных ножнах. Я очень обрадовался и привязал нож к поясу. Мы спустились на площадь, к нам подошли другие мальчики и девочки, и мы стали играть. Никто нас не обижал. Набравшись храбрости, я повел наш маленький отряд на площадь зимнего народа, и там к нам присоединились и дети из кланов зимнего народа. Но несколько мальчиков стояли в стороне и выкрикивали ругательства, они называли меня и брата собаками. Однако никто не посмел нас ударить.
С тех пор мы разгуливали по пуэбло так же свободно, как и другие дети. Вскоре в наших играх стал принимать участие и Огота, ни разу не упоминая о том, что произошло между нами. Я понимал, что играет он с нами только для того, чтобы быть с Чороманой, к которой он был очень привязан. В его присутствии я чувствовал себя неловко, так как часто он смотрел на меня с ненавистью. Я хорошо знал, что он ни на минуту не забывает нанесенного мной удара.
Пришла весна. Снег в горах растаял, и я сказал Одинокому Утесу:
- Теперь за нами никто не следит. Путь свободен. Мы можем убежать из пуэбло и вернуться к нашему народу.
- Но я не хочу бежать! - ответил он.
- Я тоже не хочу. Лучше останемся здесь, с нашими добрыми родителями-тэва, - сказал я.
За эти несколько месяцев, проведенных в плену, я очень изменился.
Больше мы ни разу не говорили о возвращении на родину.
Настало время посева. Мы помогали Начитиме засевать поле маисом, пшеницей, семенами тыкв, бобов и сладких дынь. Начитима учил нас чинить ачеквиа - оросительные каналы, за зиму засорившиеся. В ту пору индейцы-тэва еще не получили от испанцев ни плугов, ни сбруи, но несколько лет назад испанцы дали им в обмен на дорогие шкуры лопаты и кирки. Обливаясь потом, вскапывали мы землю, приготовляя ее к посеву, а за работой Начитима рассказывал о порядках и обычаях тэва, казавшихся нам очень странными. Хотя поле и оросительные каналы были собственностью Начитимы, но весь урожай переходил во владение Келеманы. Ей принадлежали также и дом и домашняя утварь, ей принадлежали дети. Так как своих детей у нее не было, мы, усыновленные, считались ее собственностью и были членами ее клана клана Маис, но никакого отношения не имели к клану Начитимы - Бирюзе. Мужчина-тэва был лишь работником и помощником своей жены, ей принадлежало все, а ему - только одежда его и оружие. Не так было у навахов: мужчине-наваху принадлежали дети, жена, дом и вся домашняя утварь.
К концу посева мы часто слышали пение, доносившееся из кивы на нашей площади. Нам сказали, что шаманы молят всевышних ниспослать обильные дожди. Когда же посев был окончен, мужчины и женщины в нарядных одеждах вышли из кивы: их сопровождали старики - барабанщики и певцы. У всех мужчин на куртках были вышиты белые и красные зигзаги - символ молнии. Такие же зигзаги я увидел и на их мокасинах. Ноги они вымазали черной краской. Все женщины надели одинаковые синие платья из материи, вытканной их мужьями, а головы покрыли уборами из кожи бизона. Уборы были разрисованы символическими изображениями дождя и облаков и украшены орлиным пухом. Мужчины несли трещотки из бизоньих зубов, а женщины - маленькие еловые ветки.
Начался священный танец. Процессия несколько раз обошла вокруг кивы. Мужчины потрясали в такт трещотками, а женщины - ветвями. Изредка ветер сдувал клочок пуха с головного убора какой-нибудь женщины, и пух поднимался к небу.
- А! Смотрите! Он поднимается! Он несет наши молитвы в синее небо! - кричал шаман, и народ ликовал.
Торжественный танец и пение произвели на меня глубокое впечатление. Мне захотелось стать настоящим тэва, получить право входить в киву и участвовать в обрядовых плясках. Но одна мысль меня смущала: я боялся, что тэва никогда не примут наваха в свою среду.
