Русская историография. Развитие исторической науки в России в XVIII—XX вв - Георгий Владимирович Вернадский
В 1860-х годах он сблизился с Достоевским и был сотрудником его журналов «Время» и «Эпоха». В 1873 году поступил библиотекарем юридического отдела Публичной библиотеки. В 1890-х годах состоял членом-корреспондентом Академии наук.
Страхов был убежденным гегельянцем. Высоко ценил «Логику» Гегеля и диалектический метод. «Это, – писал он, – вечный памятник человеческого гения… один из величайших образцов философской способности человечества».
Для Страхова гегельянство является предпосылкой философии истории, стремящейся понять индивидуальность народов. В частности, гегельянство лежит и в основе славянофильства, понимаемого в широком смысле слова. Представление об историческом развитии как о последовательной смене ряда образов духа, череды служивших духу народов Страхов считал неоспоримым приобретением философии истории, которым мы обязаны Гегелю. «Народный дух, – писал Страхов, – так назовем мы таинственную силу, от которой в глубочайшем корне зависят проявления человеческих душ».
В связи с этой концепцией Страхов сделался страстным поклонником идей Н. Я. Данилевского о различии культурно-исторических типов в развитии человечества.
Книга последнего «Россия и Европа» вышла первым изданием в 1871 году.
Страхов считал себя религиозным человеком. Но это его мнение о себе требует оговорок. Профессор философии в Александровском лицее Э. Л. Радлов высказал проникновенное мнение, что Страхов понимал религию более умом, чем сердцем. И действительно, в одном из своих писем к Л. Н. Толстому Страхов признался, что он научился понимать религию только у Шопенгауэра.
У Страхова были большие философские способности. В нем «соединились все данные для того, чтобы написать крупное философское произведение: обширное и разностороннее образование, критическое дарование, вдумчивость и методическое мышление. Ему не хватало лишь истинного творчества, благодаря которому создается новое» (Радлов).
Страхов был близким другом и горячим поклонником Л. Н. Толстого. Между ними все время шла оживленная переписка. Пытался Страхов увлечь Толстого в гегельянство, но для Толстого оно было совершенно неприемлемо.
Наоборот, Страхов одно время подпал под влияние мистических идей Толстого.
В одном из писем к нему Страхов писал: «В нашем сознании сознает себя то вечное духовное начало, в котором – корень всякого бытия. Все от Бога исходит и к Богу ведет и в Боге завершается… я теперь отрицаю, что ум руководит историей, что она есть развитие идей».
Ф. М. Достоевский (1821–1881)
Федор Михайлович Достоевский и доныне вдохновляет философскую мысль. Метафизика истории имеет у него религиозную основу. Он считал, что по Божественному замыслу свобода человека является предпосылкой исторической диалектики. Проблеме добра («спасения») остро противопоставлена проблема зла.
Рационализм приводит к подавлению человеческой свободы («Легенда о Великом инквизиторе» в «Братьях Карамазовых»). Выход для Достоевского – в свободном движении к воцерковлению культуры. Помимо христианской этики, Достоевский верил в очищающую силу красоты: «Красота спасет мир». «Дух святой есть непосредственное понимание красоты, пророческое сознание гармонии и, стало быть, неуклонное стремление к ней».
Л. Н. Толстой (1828–1910)
В заключение своего романа «Война и мир» – этой грандиозной исторической панорамы – Толстой написал длинное рассуждение о философии истории. Большинство читателей не читало и не читают этого рассуждения. Почти все современники Толстого отнеслись к нему с недоумением и насмешкой. Тургенев в письме к своему другу Боткину охарактеризовал рассуждение Толстого как шарлатанство самоучки. Надо сказать, что Тургеневу вначале не понравилась «Война и мир» и с художественно-литературной стороны, и только позже он преклонился перед гением Толстого как писателя.
Одним из немногих, кто серьезно отнесся к философии истории Толстого, был Кареев. В своей статье «Историческая философия графа Л. Н. Толстого» (Вестник Европы. 1887) Кареев внимательно рассмотрел взгляды Толстого, но не принял его выводы.
Двадцать лет тому назад новую оценку историософии Толстого дал Исайя Берлин в своей статье «Исторический скептицизм Льва Толстого».
«Толстой, – пишет Берлин, – ощущал реальность в ее многообразии, как совокупность отдельных сущностей, вглубь которых он смотрел с редким проникновением, но сам верил только во всеобъемлющее единое целое».
Берлин подчеркивает то обстоятельство, что Толстой интересовался историей с раннего возраста. С точки зрения Толстого, история – сумма конкретных событий во времени и пространстве. К исследованию истории Толстой подходит в духе антитеологических и антиметафизических мыслителей XVIII века.
Обратимся теперь к самому Толстому. «Предмет истории, – говорит Толстой, – есть жизнь народов человечества. Непосредственно уловить и описать жизнь не только человечества, но и одного народа, представляется невозможным».
Вслед за этим Толстой рассматривает, какие приемы употребляли историки, чтобы «уловить кажущуюся неуловимой жизнь народа».
«Для древних вопросы эти разрешались верою в непосредственное участие Божества в делах человечества». «Новая история отвергла верования древних, не поставив на их место новые воззрения, и логика положения заставила историков, мнимо отвергших Божественную власть царей и Фатум древних, прийти другим путем к тому же самому: к признанию того, что 1) народы руководятся единичными людьми и 2) что существует известная цель, к которой движется человечество».
«Казалось бы, что, отвергнув верования древних о подчинении людей Божеству и об определенной цели, к которой ведутся народы, новая история должна бы была изучать не явления, а причины, образующие ее. Но новая история не сделала этого. Отвергнув в теории воззрения древних, она следует им на практике».
С безжалостным сарказмом Толстой подытожил взгляды и приемы историков в своей сатирической пародии на их рассуждения:
«Вы хотите знать, что значит это движение [народов], отчего оно произошло и какая сила произвела эти события? Слушайте: Людовик XIV был очень гордый и самонадеянный человек; у него были такие-то любовницы и такие-то министры, и он дурно управлял Францией. Наследники Людовика были слабые люди и тоже дурно управляли Францией. И у них были такие-то любимцы и такие-то любовницы. Притом некоторые люди писали в это время книжки. В конце XVIII столетия в Париже собралось десятка два людей, которые стали говорить о том, что все люди равны и свободны. От этого во Франции люди стали резать и топить друг друга. Люди эти убили короля и еще многих. В это же время во Франции был гениальный человек – Наполеон. Он везде всех побеждал, то есть убивал много людей, потому что он был очень гениален. И он поехал для чего-то убивать африканцев, и так хорошо их убивал и был такой хитрый и умный, что, приехав во Францию, велел всем повиноваться. И все повиновались ему. Сделавшись императором, он опять пошел убивать народ в Италии, Австрии и Пруссии. И там много убил. В России
