Френсис Кроуфорд - Две любви
- Сударь,- сказал он наконец,- вы очень печальны. Завтра Рождество, и вся армия будет бодрствовать до полуночи, когда будет отслужена первая церковная служба. Не желаете ли пойти погулять по лагерю и посмотреть, что там происходит? Палатки вельмож все освещены, и солдаты поют рождественские гимны.
Жильберт покачал головой с равнодушным видом, но ничего не ответил.
- Сударь,- настаивал слуга,- прошу вас, пройдемте туда. Вас это развеселит, есть, что посмотреть. До полуночи король, королева и весь двор пойдут процессией в большую палатку-часовню, и было бы приличнее, чтобы вы тоже пошли с ними.
Дунстан принес одежду и заставил своего господина подняться. Жильберт подчинился и посмотрел вокруг себя.
- Зачем мне идти? - спросил он.- Тем более я предпочитаю оставаться один, что нахожусь в дурном настроении; к тому же холодно.
- Вам будет тепло в плаще, сударь,- ответил слуга.
- Я не могу идти ко двору в этих лоскутьях,- ответил Жильберт.- У меня ничего нет, кроме этой худой одежды.
Но, пока они разговаривали, Дунстан протянул ему верхнее платье, чтобы пропустить чрез голову, держа открытым ворот и рукава.
- Что это такое? - спросил Жильберт с удивлением.
- Это рыцарская одежда,- ответил слуга.- Она из очень хорошей материи и на пуху. Прошу вас, наденьте ее.
- Это подарок? - спросил Жильберт удивленным тоном и отступая.- Кто послал мне такой подарок?
- Король Франции, сударь.
- Вы хотите сказать, королева.
Он нахмурил брови и оттолкнул одежду.
- Подарок был принесен слугами короля, которым предшествовал рыцарь короля, передавший несколько учтивых слов, и передал также кошелек с очень тяжелыми греческими пезантами.
Жильберт принялся ходить крупными шагами по палатке под влиянием сильного колебания. Он был очень беден, но если подарок шел от королевы, то решил его не принимать.
- Сударь,- сказал слуга,- рыцарь очень выразительно пояснил, что король посылает вам этот бедный дар, как залог его желания видеть вас завтра, чтобы поблагодарить за все сделанное вами. И думал доставить вам удовольствие, принеся все сегодня.
Тогда Жильберт благосклонно улыбнулся, так как этот человек очень его любил, и пропустил голову и руки в рыцарскую одежду. Дунстан зашнуровал ее на спине, чтобы одежда совершенно охватывала его талию. Эта одежда была из прекрасного темного шелка, вытканного на востоке и очень похожего на современный бархат. Затем Дунстан стянул своего господина портупеей, состоявшей из тяжелых серебряных блях, тонко оправленных и прикрепленных к кожаному ремню. Он пропустил большой старый меч с ножнами чрез плоское кольцо, свешенное с портупеи на короткой серебряной цепочке. Наконец он накинул на плечи Жильберта плащ из темно-красного сукна, подбитый превосходным мехом и застегивающийся на шее серебряным аграфом, так как считалось неприличным носить рыцарское одеяние без плаща.
- Великолепно,- сказал Дунстан, отодвигаясь на шаг или на два, чтобы видеть эффект.
Действительно, молодой англичанин в одежде своего ранга, которую он носил впервые, имел благородный вид, так как он был очень высокого роста и, несмотря на широкие плечи, имел тонкое и деликатное сложение. Его ясное лицо было бледно, а белокурые волосы падали густыми длинными прядями из-под шляпы.
- Но вас, Дунстан, нельзя там видеть,- начал Жильберт, но остановился, внезапно заметив, что оба его слуги были в новых одеждах из сукна и кожи.
- Слуги почтены так же, как их господин,- сказал Дунстан.- Король нам тоже прислал подарки.
- Видно, что это - мысль мужчины, а не женщины,- сказал себе Жильберт.
Он вышел, и Дунстан пошел слева от него, но на полшага отступя, согласно приличию. Лагерь был освещен огнями и факелами так далеко, как мог видеть глаз, и все мужчины были вне палаток, прогуливаясь под руки взад и вперед или сидя у входа на седлах или свертках багажа.
Сотни и тысячи маленьких рождественских деревьев, воткнутых в землю среди факелов перед палатками, только что вымытыми, образовали большой сад из кустарника и зеленых деревьев, и желтый свет, фильтруясь сквозь переплетшиеся ветви, падал на живые богатые краски и блестящее оружие, затем терялся в светлом отражении звезд. В воздухе чувствовался запах сосен и ароматный дым сожженной смолы.
Ночь оглашалась также пением, и в некоторых местах группы по крайней мере из ста человек соединялись, чтобы петь длинные рождественские гимны, которым они выучились еще детьми на своей отдаленной родине, гимны с бесконечными припевами, в которых рассказывалась история рождения Христа в Вифлееме, поклонение пастухов и прибытие волхвов.
В одной части лагеря грубые бургундцы пили полными стаканами азиатское вино, и пение их было скорее энергично, чем благочестиво. Но большинство северян были сумрачны и серьезны, молились Богу, пели и смотрели наверх, как будто звезда востока вскоре распространит свой мягкий свет на небе. Они набожно поддерживали свет факелов вокруг елок, не зная, что их отцы делали то же задолго до того в датских ледниках и снежной Норвегии в знак обожания Одина и в честь Игдразила, дерева жизни.
Гасконцы и все южные люди со своей стороны устроили между двумя деревьями маленькие алтари, убранные белыми тканями, вышитыми блестками, маленькими крестами, маленькими резными изображениями, бережно принесенными издалека домашними богами, которые были для них одинаково дороги, как и оружие.
Смуглые и худощавые лица выражали рвение южной веры, и их черные глаза были глубоки и дико блестели.
Эльзасцы и лотарингцы с белокурыми волосами держались в стороне. У них были маленькие немецкие куклы из дерева и ярко раскрашенные изображения, представляющие вифлеемские сцены с яслями и младенцем Иисусом, с лежащим волом, блаженной Марией и святым Иосифом, пастухами и волхвами. Они сидели пред этими предметами со счастливыми лицами, распевая гимны.
Что касается вельмож и рыцарей, то Жильберт видел некоторых из них прогуливающимися, как и он. Другие сидели перед своими палатками. Проходя он видел здесь и там через отверстие некоторых палаток рыцарей, молящихся на коленях, и слышал, как они пели гимны.
На французской линии более, чем в одной большой палатке, были приподняты занавесы, и Жильберт видел там мужчин и женщин, живших вместе. В женщинах он узнал гречанок, и веки их были начерчены; он отвернулся от этого зрелища, с отвращением убеждаясь, что происходят подобные вещи накануне Рождества.
Далее несколько бедных солдат в куртках из овечьей кожи и натянутых лосинах стояли на коленях перед большими ширмами, на которых висели раскрашенные изображения, похожие на иконы. Эти люди были красивы, с тщательно расчесанными бородами, а их длинные и мягкие волосы падали на их плечи прекрасно приглаженными, волнистыми прядями.
Один из них, священник их культа, стоял и повторял на распев молитвы, и время от времени воины склонялись и прикасались лбами пола.
- Славим Господа Иисуса Христа! - пел священник.
- Во веки веков, аминь! - ответили солдаты. Хотя они пели на чешском языке, но Жильберт понял, что они верили и молились серьезно.
Таким образом он шел более часа, и его настроение мало-помалу рассеялось. Он чувствовал, что для него был честью выбор его проводником среди опасностей этого бесчисленного множества в сто тысяч человек, которые в течение двух месяцев были под его надзором и оставались доверенные ему, пока их не проводил до Сирии.
Затем в полночь он следовал за большой процессией позади короля и королевы. Жильберт скромно стушевался в рядах, его слуга был возле него и нес факел, так что на его лицо падал полный свет. Кто-то его узнал и сказал соседу:
- Это Жильберт Вард!
В одну минуту по всей линии пробежало известие, что он был там, и через несколько минут явился запыхавшийся посланный, спрашивая его, а герольд Франции, Монжуа Сен-Дени, пришел от имени короля и королевы просить его занять видное месте. Он последовал за герольдом, а впереди них по приказу Элеоноры шел скороход.
- Дайте дорогу проводнику Аквитании! - восклицал громким голосом скороход.
Рыцари и воины расступились, и высокий англичанин прошел между ними, учтиво кивая головой тем, кто уступал ему дорогу, и благодарил их за оказанную ему большую честь. Он слышал свое имя, произносимое как теми, лица которых были освещены факелами, так и остававшимися в тени.
- Вы хорошо поступили! - кричали одни.
- Да благословит Бог проводника Аквитании! - кричали другие.
Все эти голоса так его хвалили, что у него сделалось отрадно на сердце.
Он следовал за герольдом, который провел его на назначенное место в процессии, в первый ряд великих вассалов обоих государств и сейчас же после дворян сюзеренов.
Так как он был выше всех, то мог смотреть над их головами и видел короля и королеву в их мехах, когда они шли рядом, предшествуемые епископом и патерами.
