Дитер Лауэнштайн - Элевсинские мистерии

Ты Евменид породила, подземного царства царица,

Дева, рожденная Зевсовым семенем неизречимым,

Мать Евбулея, чей образ изменчив, гремящего страшно,

Шествуй приветливо к нам, усладись почитанием нашим!200

Конец Третьей оргии.

Иерофант стоит у трона. Когда огненный отблеск вверху наконец угасает, под возгласы "Иакх!" двенадцати белых мистов и "мертвых" из Дома владычицы появляется "отрок очага". В руке или на голове у него кувшинчик с пеплом, оставшимся от сожжения головы Геи. Иными словами, он изображает божественное дитя. Юноша в белом, несущий золотой меч острием вверх, прижав головку эфеса к подбородку, следует за ним. Старик иерофант с тирсом и золотым колосом присоединяется к ним, и все вместе они обходят Анакторон вдоль веревки, которую держат теперь двенадцать мистов в белом, одной только левой рукой. В правой у них факелы. "Мертвые" исчезают. Во время шествия мисты поют Дионисийской Троице:

Этой молитвой зову Диониса Священной Корзины,

Доброго Вакха-нисейца, желанного, в пышном цветенье,

Детище милое нимф и венчанной светло Афродиты.

Плящушей поступью ты сотрясаешь лесные дубравы,

С нимфами вместе ликуя, безумием сладким объятый,

Ты отведен был к святой Персефоне по воле Зевеса,

Ею был вскормлен, взращен любимым для сонма бессмертных201.

Вторая песнь обращена к воскресшему юноше:

Демон прекрасный с мечом золотым, услышь, как тебя призываю!

В возрасте самом желанном, ты любишь бродить одиноко,

В нежных прекрасных кудрях, о ты, Евбулей многовидный,

Всезнаменитый питатель всего, и отрок и дева,

Вечно цветущий Адонис — в году, затухая, сияешь,

Рост посылаешь всему, двурогий, оплаканный, милый,

Блещущий дивной красой, длиннокудрый любитель охоты,

Сладкая ветка Киприды, прельстительный отпрыск Эрота!

О, порожденный от ложа прекрасной собой Персефоны!

В Тартаре мрачном обитель имел ты когда-то, но после

Вновь на высоты Олимпа вознес плодоносное тело.

Ныне же к мистам гряди, плодами земли награждая202.

Приветствуют они и верховного жреца:,

Высший из демонов! В дланях своих бережно держишь

Священный цветок. Молю, покажи его смертным,

Тяжесть страданий уйми, повергни людские препоны!

Пламенем ярким открой созерцателям образ

Освобождающих душу чистых и ясных видений!203

Гермес громко обращается к Гефесту и его свите, ожидающей в южной части Телестериона: "Я, посланец бездонных глубин, умиротворяю духов, соединяю владык элементов: Гею, и Рею, и Гипту, и тебя, владыка огня!" Затем он поет:

Гипту, кормилицу Вакха, кричащую "эйа", я кличу,

Силой благую пестунью зову Диониса — тебя, Левкотея!

Примирите титанов!204

У подножия трона, прямо перед ступенями, верховный жрец видит лежащего на смертном одре второго Близнеца. Юноша и отрок подходят к нему, становятся рядом; старец благословляет мертвого тирсом — жезлом с шишкой пинии — и произносит:

Юный сей воин, павший в бою достославном,

Жезла целебного слово теперь да приимет:

Пэан святочтимый, Вещатель грядущего

Чистых глаголов! Скрепи это тело Вселенскою формой,

Вели посвященному встать! Иэ пэаон, иэ пэаонр205

После короткой паузы он продолжает:

Гефест! Укрепи эту форму!

Теплом животворным

Согрей эту плоть!

Кузнец возлагает правую руку на живот юноши. Иеро-фант касается тирсом его лба и приказывает: "Восстань!" Мертвый поднимается. Верховный жрец вопрошает: "Где меч?" Гермес подает меч и просит: "Пусть меч станет здесь оралом!" Гефест сгибает меч в орало, передает верховному жрецу, а тот — пробужденному юноше. Процессия покидает Телестерион и вновь поворачивает к первому двору. Гермес с двумя факелами шагает впереди. За ним следуют Близнецы, далее Гера и Афина, эскортирующие "новую Афродиту", затем друг за другом Дионисий-ская Троица. Кузнец с волками и "мертвыми", а также Гипта и И но остаются во внутреннем дворе.

В междворье на каменистом холме ожидают Арес и Геката, снова надевшая свою трехкиверную шапку. Гермес светит факелами так, что их видят все мисты. Евбу-лей поет:

Я придорожную славлю Гекату пустых перекрестков,

Буйную славлю царицу ночную со свитой собачьей!

Горных жилица высот, о Персея, ты лад душам мистов даруешь,

Персефонее благой ты близка, умоляю,

Внемли же с охотой словам благодарности нашей!206

Во внешнем дворе божественная группа под радостные клики сатиров направляется к пещере Деметры высоко на холме. Мисты остаются внизу, на Священной дороге. Сатиры шлепают их кожаными хлопушками, шумят и веселятся. Тем, кто создает толкотню, достается больше шлепков, но от этого у них лишь прибывает сил.

У пещеры сидит Деметра, теперь уже в белом. Перед нею ведут хоровод три Горы в пестрых одеждах. Гермес внизу запирает наружные ворота. Богиня в золотом шлеме поднимается на камень возле скального обрыва, откуда она может следить за происходящим. Гера становится рядом с Деметрой, отрок доверчиво подходит к старушке. Иерофант поворачивается лицом ко двору, теперь он — ее жрец. Близнецы и девушка, лицом к Део, преклоняют колени перед иерофантом и поют:

Вы, о Плутон и Део, ключами владеете оба!

Смертному роду даришь, всецарица Део, урожаи в богатые годы.

Треть мирозданья удел твой, Плутон, — земля, вседарящая почва!

О Евбулей! Ты прекрасное чадо священной Деметры

В жены похитил, схватив на лугу, и понес через море

Вдаль на четверке коней прямо в Аттику, в край Элевсинский:

Есть там пещера — врата ее путь открывают к Аиду.

О вседержители мощные, мистам даруйте сокровища ваши,

Матерь Део и ты, возвышающий отче, Плутон благосклонный!207

Во время песнопения он поднимает жезл, увенчанный золотым диском, над головою Геры, так что ее рогатый головной убор мнится лунным серпом, в котором покоится солнце. Гера поет, сатиры подыгрывают на флейтах:

С рожками бычьими Месяц, бродящий в ночи небожитель!

В факелах шествий ночных, о Луна, благозвездная дева,

То ты полнеешь, то'таешь, и женщина ты, и мужчина,

О конелюбица, о плодоносная, матерь ты году.

Мистов душой укрепи, память у них пробуди об обряде

Благосвященном, богиня, забывчивость прочь отгоняя!208

Двойной знак по возможности должен быть виден, пока не появится солнце.

Конец Четвертой оргии.

В преддверье жрица Гекаты подает каждому мисту руку, предупреждая: "Молчи!"

Конец ночного празднества.

Когда перед заходом солнца процессия достигала жертвенника Триптолема и жрецы вместе с изображением Maicxa исчезали за воротами святилища, мистам требовалось время, чтобы освежиться и приготовиться к долгому ночному празднеству. Поэтому танцы нереид между колодцем и храмом Артемиды вкупе с последующим жертвоприношением хлебов начинались, видимо, приблизительно через час после захода солнца. Празднество на площади возле стены, в котором косвенно принимали участие все элевсинцы, в том числе и не бывшие мистами этого года, занимало часа два. Затем следовало чтение устава, между внешними и внутренними воротами. Таким образом, проходило примерно три часа ночного времени. Последнее очищение, которое под вторыми воротами получал каждый, а стало быть, оно повторялось раз пятьсот, тоже занимало целый час. Значит, к началу Первой оргии было уже 22 часа, а то и больше. Если отвести на каждую из оргий максимум час, на промежуточную оргию — полчаса, а на переходы — самое малое десять минут, то во время Второй оргии наступала полночь. Реконструированный нами текст требует меньше времени, но он минимален.

Апулей называет кульминацией мистерий Исиды в императорском Риме полночное солнце в сияющем блеске209. Если Элевсинии имели аналогичную структуру — а нам кажется, так оно и было, — то этот созерцательный образ открывался в Третьей оргии. При малом числе мистов, которые принимали элевсинские посвящения вплоть до VII века, два полуночных часа — от 0 до 2, — возможно, отводились для Третьей оргии как сокровеннейшей части мистерий. В римскую эпоху при тысяче и более участников Третья оргия, скорее всего, занимала следующие два часа — от 2 до 4 утра. Конец Четвертой оргии выводил торжественную процессию к древней пещере за храмом Плутона. Если отвести на это еще полчаса, то не позднее пяти утра участники снова были на площади у колодца, еще под звездами, с глубоким чувством созерцая Утреннюю звезду, Венеру.