Дмитрий Безьев - Украина и Речь Посполитая в первой половине XVII в.
Здесь стоит заметить, что данная демаркация границы происходила в период безкоролевья в Речи Посполитой (Владислав Четвертый скончался 20-го мая 1648-го года). Новый король Ян Казимир был избран 20-го ноября (даты приведены по новому стилю). Тем не менее, российские власти не стали откладывать проведение этих работ. Скорее всего, они считали размежевание границы очень важным элементом поддержания стабильности в отношениях между двумя странами и не думали нарушать «вечного докончания», во всяком случае, из-за малопонятного, а, вероятно, даже и опасного для стабильности в России выступления Б. Хмельницкого. Еще раз напомним, что в 1648-ом году по российским городам, включая Москву, прокатилась волна антиправительственных выступлений, и российские власти чувствовали себя весьма не уверенно (срочно составляли Соборное Уложение для привлечения на свою сторону дворянства и посадских).
На позицию российского правительства по отношению к событиям в Речи Посполитой в 1648–1654 гг. оказывало влияние и отсутствие у России союзников, государств, которые бы могли поддержать Россию, если она, воспользовавшись предоставляемой выступлением Б. Хмельницкого возможностью, ввязалась бы в войну с Речью Посполитой за овладение Малороссией. Более того, отношения России со Швецией и Турцией (наиболее могущественными соседями как России, так и Речи Посполитой) оставляли желать много лучшего. Одним словом, если бы началась война, Московское государство осталось бы с Речью Посполитой один на один. Россия же, ослабленная внутренними неурядицами, восстаниями 1648 г., была не готова к такой масштабной войне. В. А. Голобуцкий в своей работе констатирует: «Попытки русского правительства заручиться поддержкой европейских держав в борьбе против Польши не увенчались успехом. Россия оказалась вынужденной самостоятельно решать все эти сложные и трудные внешнеполитические задачи»[320]. Начать дипломатическую подготовку войны с Речью Посполитой Россия смогла только незадолго перед началом самих военных действий. Но эта подготовка выходит за хронологические рамки нашего исследования, так как «первые шаги в рамках намеченной программы действий на международной арене Посольский приказ осуществил в последней трети 1653-го года, до полного завершения подготовки к войне. Предпринятая русской дипломатией акция охватила ряд ведущих держав континента, в которые послали специальные комиссии»[321].
Подведем итог. Итак, на то, что российское правительство проводило по отношению к Малороссии осторожную, можно сказать, выжидательную политику в течение всей первой половины XVII в., оказывал влияние целый ряд причин. Среди них: память о «подвигах» запорожских черкас во время Смуты и во время похода королевича Владислава на Москву в 1618 г., отсутствие своевременной и достоверной информации о реальном положении дел на Украине и в Речи Посполитой в целом, отсутствие надежной социальной и политической опоры среди сословий Малороссии, опасения начала военных действий с Речью Посполитой, наличие острых внутренних конфликтов внутри самой России в указанный период времени, отсутствие союзников у российского государства. Все эти факторы препятствовали проведению активной политики московским государством по отношению к Украине. Кроме того, в Москве чувствовали, что после преодоления последствий Смуты «время начало само работать» в пользу России в ее взаимоотношениях с Речью Посполитой. Все это сказалось и во время неоднократных переговоров между представителями Б. Хмельницкого и царского правительства. На все просьбы Б. Хмельницкого об оказании прямой военной поддержки с обещаниями «о чем Бога молим и желаем того, чтоб есмы за то отслужили послугами нашими рыцерскими со всем Войском Запорожским и головы наши покладали за твое царское величество против всякого неприятеля христианского»[322] (лист Б. Хмельницкого царю от 8 февраля 1649 г.) Алексей Михайлович отвечал примерно таким образом: «А что писали естя к нам, чтоб нам, великому государю, велети ратем нашим на неприятелей ваших наступити, и о том от нас, великого государя, и наперед сего к тебе, гетману, в нашей царского величества грамоте написано, и ныне тож пишем, что у отца нашего, блаженные памяти у великого государя царя и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии самодержца, у его царского величества и у нас, великого государя у нашего царского величества, славные памяти со Владиславом, королем польским, и с его наследники, короли польскими и великими князи литовскими, и с Коруною Польскою и с Великим княжеством Литовским учинено вечное докончанье, и их государскими душами крестным целованьем и грамотами и печатьми на обе стороны утвержено. И нам, великому государю, за тем вечным докончаньем на литовскую землю войною наступить и ратей наших послать и вечного докончанья нарушить немочно. А будет королевское величество тебя, гетмана, и все Войско Запорожское учинит свободны без нарушенья вечного докончанья, и мы, великий государь наше царское величество, тебя, гетмана, и все Войско Запорожское пожалуем, под нашу царского величества высокую руку принята велим»[323] (грамота царя Алексея Михайловича Богдану Хмельницкому от 13 июня 1649 г.).
В. О. Ключевский так описал эту ситуацию: «Так могло идти дело только при обоюдном непонимании сторон. Москва хотела прибрать к рукам украинское казачество, хотя бы даже без казацкой территории, а если и с украинскими городами, то непременно с условием, чтобы там сидели московские воеводы с дьяками, а Богдан Хмельницкий рассчитывал стать чем-то вроде герцога Чигиринского, правящего Малороссией под отдаленным сюзеренным надзором государя московского и при содействии казацкой знати, есаулов, полковников и прочей старшины. Не понимая друг друга и не доверяя одна другой, обе стороны во взаимных сношениях говорили не то, что думали, и делали то, чего не желали. Богдан ждал от Москвы открытого разрыва с Польшей и военного удара на нее с востока, чтобы освободить Малороссию и взять ее под свою руку, а московская дипломатия, не разрывая с Польшей, с тонким расчетом поджидала, пока казаки своими победами доконают ляхов и заставят их отступиться от мятежного края, чтобы тогда легально, не нарушая вечного мира с Польшей, присоединить Малую Русь к Великой»[324].
Кроме того, узнав о смерти короля Владислава Четвертого, российское правительство попыталось использовать сложившееся в Речи Посполитой положение, как говорится, «на все 100 %». При этом предполагалось использовать Богдана Хмельницкого для давления на «панов рады», с тем, чтобы заполучить уже не только Украину, но и Речь Посполитую целиком «под высокую руку» царя московского. В наказе Посольского приказа Г. Унковскому, послу к Богдану Хмельницкому от 13 марта 1649 г., читаем о том, что просьба вождя повстанцев о военном выступлении России против Речи Посполитой не будет удовлетворена ни в коем случае: «…у великого государя нашего у его царского величества с Коруною Польскою и с Великим княжеством Литовским вечное докончанье, и ему, великому государю нашему его царскому величеству, ратных людей под Смоленск за вечным докончанием послать не доведетца»[325]. А далее следует описание плана действий по овладению польской короной: «Да будет он, Григогей, проведает подлинно, что на Коруну Польскую и на Великое княжество Литовское королем никто не обран, и Григорью быти у гетмана наодине или как (он) велит, и говорити ему: писал он к великому государю нашему к его царскому величеству, чтоб ему, великому государю, за благословением Божиим быти над ними великим государем царем и великим князем всеа Русии саможержцем. И ныне б он, гетман, и все Войско Запорожское для свободы себе в православной христианской вере к царскому величеству по своему желанью начатую свою службу и раденье совершили, послали от себя к панам раде Коруны Польской и Великого княжества Литовского послов нарочно и велели говорити, чтоб они, паны рада, царского величества милости поискали, обрали себе государем на коруну Польскую и на Великое княжество Литовское великого государя нашего, царя и великого князя Алексея Михайловича всеа Русии самодержца, его царское величество, и тем межусобную войну и кровь уняли. А как он, великий государь наш его царское величество, над Коруною Польскою и Великим княжеством Литовским государем будет, и его царское величество учнет ево, гетмана, держать в своей царского величества милостивом жалованье и в чести, а Войско Запорожское царское величество потому ж учнет держати в своей царского величества милости и в призренье, и стародавнего их права и вольностей ничем нарушать не велит»[326]. План этот, надо сказать, был совершенно утопичным, хотя и вполне логичным: «Унять смуту посредством избрания православного монарха». Но нам стоит вспомнить законодательство Речи Посполитой о правилах избрания монарха, описанное в приведенной много выше цитате из сочинения Г. Л. де Боплана. Во-первых, он должен быть римско-католического вероисповедания, а, во-вторых, в этом законодательстве так много ограничительных статей, что власть польско-литовского монарха имела, скорее, номинальный характер, в отличие от его московского «коллеги». Лично я не могу себе представить, как Алексей Михайлович мог бы совмещать столь разные традиции в системе государственного управления, да и два столь различных менталитета своих подданных из первого сословия различных частей объединенной державы. Трудно представить себе «панов рады», добровольно и единогласно согласившихся сталь холопами монарха из «азиатской Московии». Но здесь важно другое: обе стороны – и Москва, и Богдан Хмельницкий – старались использовать своего партнера для достижения своих целей. При этом сам Богдан Хмельницкий явно не был в восторге от перспективы, что его «его царское величество учнет ево, гетмана, держать в своей царского величества милостивом жалованье». Он желал бы сам себя держать, как ему заблагорассудится.
