Леонид Иванов - Смерть диверсантам и шпионам!: Правда о СМЕРШе
Во время войны мне довелось быть начальником отделения контрразведки «Смерш» 5-й ударной армии. Через отделение, где я был начальником, проходила вся оперативная документация особых отделов дивизий и корпусов, подчиненных отделу армии «Смерш». Поэтому мы знали все о результатах борьбы с абвером, с изменой Родине, с дезертирством, о мерах по сохранению военной тайны и о многих других задачах, касавшихся нас.
Когда в феврале 1945 года мы перешли польско-германскую границу и оказались на территории Германии, перед органами «Смерш» были поставлены дополнительные задачи по розыску и задержанию агентов абвера, крупных нацистов, а также пресечению преступлений и информированию командования обо всех правонарушениях, допущенных нашими военнослужащими по отношению к немецкому населению.
В первые дни вступления наших войск в Германию из органов «Смерш» корпусов и дивизий стали поступать сообщения об отдельных случаях самосуда над немцами, о поджогах особняков, об изнасилованиях и др. Замечу, что военнослужащих, совершавших подобные действия, по-человечески можно было понять. У многих из них немцами были расстреляны семьи, убиты дети, родные и близкие, разрушены дома, родственники были угнаны на работы в Германию или сгинули в неизвестном направлении. В лучшем случае их родные и близкие сомоотверженно трудились на оборонных предприятиях, голодали и мерзли, живя надеждой на победу. Все эти лишения принес в нашу страну германский фашизм. Озлобленность, накопившаяся в сердцах многих военнослужащих в ответ на массовые злодеяния немцев, выплескивалась в отдельные случаи самоуправства.
Но наряду с такими действиями были и другие, благородные поступки, когда наши солдаты, особенно пожилые, с риском для жизни вытаскивали из горящих домов, спасали немецких детей. Недаром в Берлине, в Трептов-парке, стоит памятник советскому солдату со спасенной немецкой девочкой на левой руке.
По фактам же происходивших правонарушений принимались меры по всем направлениям — по уставному, по политическому, а если на то имелись основания, подключались «органы». В этих условиях «замолчать» преступление было очень сложно — на командование ложилась очень большая ответственность.
Вскоре после пересечения границы в войска пришла директива Главного политического управления Красной Армии. Этой директивой разъяснялось, что Красная Армия вступила на территорию Германии не для порабощения и угнетения немецкого народа, а для его освобождения от ига гитлеризма. Всячески подчеркивалась не завоевательная, а освободительная миссия нашей армии как армии первого в мире социалистического государства. Были выдвинуты жесткие требования о том, чтобы со стороны военнослужащих в отношении мирного немецкого населения не было никаких актов насилия и издевательств. Говорилось и о необходимости ведения разъяснительной работы среди немцев о целях и задачах Красной Армии на немецкой земле. Эта директива пришла очень своевременно, и бесспорно, сыграла положительную роль. Она повлияла на резкое снижение правонарушений со стороны советских воинов, а по некоторым отрицательным проявлениям — их полное прекращение. Прошу обратить внимание, что вся эта работа проводилась задолго до штурма Берлина!
А в статье Г. Х. Попова клеветнически и безответственно утверждается, что после штурма Берлина нашими военнослужащими было изнасиловано 100 тысяч немок и что они по поводу изнасилования обращались к нашим врачам (?!). Возникает вопрос — к каким конкретно врачам и как они могли обращаться. Ведь основная масса врачей была сосредоточена в медсанбатах дивизий и в военных госпиталях, но они во время штурма Берлина да и после него в городской черте не находились. В Берлине были только полковые врачи. Могли бы изнасилованные немки в том горячем котле, каким был Берлин, разыскать среди тысяч офицеров полкового врача? Если даже она его разыскала, то как могла немка поведать врачу о своих приключениях, ведь она не знала русского языка, а он, как правило, немецкого. Откуда возникла цифра 100 000? Если, к примеру, кто и обращался к врачу, то врач-то никакого журнала учета не вел. К тому же не следует забывать, что немцы были сильно запуганы геббельсовской пропагандой и многие ждали, что с приходом Красной Армии их будут убивать. Они не только боялись обращаться с какой-либо жалобой, но старались вообще не показываться на глаза русским.
И еще одно обстоятельство. После овладения Берлином все основные части и соединения были сразу выведены из города, ибо не было возможности разместить в разбитом городе огромную массу войск, да и не было нужды для их дальнейшего пребывания в поверженной столице Германии.
Вместо этого сразу была создана городская военная комендатура во главе с генерал-полковником Н. Э. Берзариным. Ей были подчинены районные военные комендатуры. Одновременно по всему городу были размещены полевые солдатские кухни с солдатами-поварами, которые кормили голодных немцев. Одним из первых решений комендатуры было решение о снабжении молоком немецких детей. Лишь после этого немцы поняли, что никто не собирается их убивать, и только тогда появились первые обращения немцев в военные комендатуры по различным житейским вопросам.
Г. Х. Попов вносит предложение о том, чтобы Россия извинилась перед Германией за якобы допущенное ею массовое изнасилование немок в Берлине. Г.Х., конечно, большой специалист по подсчету изнасилованных немок, но пусть он вспомнит, с чем немцы пришли в Россию в 1941 году, какие жертвы и страдания перенес наш народ, сколько было изнасилованных и убитых.
Удивительно, что этот господин призывает рассказывать о Великой Отечественной войне всю правду, пасквильно обходя ее, вырывая из контекста или придумывая отдельные, нужные для его целей детали. Это не новый полемический прием, это старый прием клеветника и фальсификатора.
Господин Г. Х. Попов и другие, пытающиеся греть руки на углях своего Отечества, с удовольствием пускаются в рассуждения (анализом это назвать нельзя) о так называемых трофейных делах. Повторять клеветнические выдумки бессмысленно и невозможно, ибо их появилось много — на любой вкус, кратко расскажу, как было на самом деле.
В Германии с окончанием войны были созданы специальные трофейные команды. В их задачу входило выявление трофеев, их изъятие, охрана и доставка в Советский Союз. Решения об изъятии трофеев принимались коллегиально и строго контролировались. В задачи трофейных команд входил демонтаж некоторого промышленного оборудования, изъятие предметов военного назначения и вооружений, определенных музейных ценностей, вещей других оговоренных в документах категорий.
В каждой трофейной бригаде был отдел «Смерш», следивший за соблюдением законности при выявлении и изъятии трофеев, контролировавший их сохранность и не допускавший разворовывания.
Известные борзописцы указывают, что офицерам продавали без ограничения ковры, сервизы, меха и т. д. Возникает вопрос: кто продавал? Трофейные бригады торговыми операциями не занимались, а других учреждений для этих целей просто не было.
Замечу, что первые полгода после войны на территории Германии вообще не было денег: советские рубли там не ходили, а гитлеровские марки были ликвидированы. Позднее были выпущены оккупационные марки. Первоначально они ничего не стоили, и их фактически не признавали. Многие офицеры со смехом их выбрасывали, поскольку на них ничего нельзя было купить. Немного позднее, в 1946 году, когда в Берлине был открыт сначала один магазин, а потом ресторан, они пожалели о своем «гусарстве». В октябре 1949 года, когда была образована Германская Демократическая Республика, были выпущены полноценные восточногерманские марки, но к этому времени пик трофейных дел остался далеко позади.
Автор утверждает, что всем генералам выдавалось по автомашине, а офицерам по мотоциклу или велосипеду. Жаль, Г. Х. Попов не развил идею и не «выявил», что адмиралам выдавалось по катеру, а сержантскому составу по самокату.
Ничего этого не было и в помине. Конечно, некоторые генералы и офицеры брали в личную собственность доставшиеся им в боях немецкие автомашины и вывозили их в Союз, но оформление документов на глазах товарищей и подчиненных, командования и политработников было… унизительно и совсем не в духе победоносной Советской Армии. Хотя говорить с господами типа Г. Х. Попова о духе, с одной стороны, поздно, с другой — рано, поэтому вернемся к барахлу.
Многие советские военнослужащие, остававшиеся в Германии, никаких трофейных вещей вообще не имели. Никаких немецких сувениров не было и у меня. А в Берлине я был старшим опергруппы «Смерш» по поиску и обнаружению на территории Рейхсканцелярии следов главных военных преступников — Гитлера, Риббентропа, Геббельса и др. Я держал в своих руках личные кителя Гитлера с массивными золотыми фашистскими значками, рыцарские кресты с золотой и бриллиантовой отделкой, личные драгоценные ручки, кожаные папки с вензелями лидеров фашистской Германии, их личные часы, приемники и многое другое. Мне ничего не стоило взять себе несколько этих вещиц. Их цену мы представляли и тогда. Наверное, сегодня я был бы миллионером и делал бы свой вклад в воплощение современной национальной идеи по строительству громоздких помпезных и, как правило, безвкусных «коттэджей». Но система ценностей, сформированная тогда в наших душах, была иной, и ни я, ни мои товарищи ничего не позволили себе взять, не считая двух коробок с витаминами, которые принимал лично Гитлер. Два или три месяца мы пили эти пилюли всем оперсоставом отделения.
