Франсуа Минье - История Французской революции с 1789 по 1814 гг.
Дюмурье поспешно отправился из лагеря при Моде в Седан. Он созвал военный совет, единодушно решивший отступить к Шалону или Реймсу и прикрыться Марной. Далекий от того, чтобы следовать такому гибельному совету, способному только навести уныние на войско и предать в руки врагов Лотарингию, Труаз-Эвеше, часть Шампаньи и тем открыть дорогу к Парижу, Дюмурье задумал план, достойный гениального человека. Он понял, что надо смелым походом двинуться к Аргонскому лесу и там непременно остановить неприятеля. Этот лес имел четыре выхода: налево — Шен-Попюле, в центре — Круз-о-Буа и Гранпре, направо — Илетты; они открывали или преграждали проход во Францию. Пруссаки находились от него на расстоянии только шести лье, а Дюмурье приходилось пройти до него двенадцать; и притом для того, чтобы овладеть лесом, надо было действовать скрытно. Маневр этот удался Дюмурье блестяще; генерал Диллон, направленный на Илетты, занял проход семью тысячами солдат; сам Дюмурье прибыл в Гранпре и устроил там лагерь в тринадцать тысяч человек, Круз-о-Буа и Шен-Попюле были также заняты и охранялись несколькими отрядами. Выполнив этот маневр, Дюмурье написал военному министру Сервану: „Верден взят. Я жду пруссаков. Лагери при Гранпре и Илеттах — Фермопилы Франции. Но я буду счастливее Леонида“.
Заняв такую позицию, Дюмурье мог задержать врага, в ожидании помощи, посылаемой ему со всех концов Франции. Батальоны волонтеров были разосланы сначала по лагерям, расположенным внутри страны, а затем, когда они получили здесь начальную организацию, их отправляли в его армию. На границе Фландрии Бернонвиль получил приказ двинуться с девятью тысячами солдат и быть на левом фланге Дюмурье в Ретеле к 13 сентября. Дюваль также должен был явиться 7-го с семью тысячами солдат в Шен-Попюле; наконец, к правому флангу Дюмурье шел из Меца Келлерман с двадцатью двумя тысячами солдат. Следовало только суметь выиграть время.
Герцог Брауншвейгский, овладев Верденом, перешел через Маас тремя колоннами. Генерал Клерфэ действовал на правом его фланге, а князь Гогенлоэ на левом. Отчаявшись заставить Дюмурье отступить с позиции, нападая на него с фронта, он постарался обойти его. Дюмурье неосторожно поместил все свои силы в Гранпре и Илеттах и был очень слабо защищен в Шен-Попюле и Круз-о-Буа, так как эти два пункта действительно имели неважное значение. Пруссаки овладели ими и едва не окружили лагерь Дюмурье в Гранпре, чем бы заставили его положить оружие. После этой громадной ошибки, уничтожившей все его первоначальные маневры, Дюмурье все-таки не отчаялся в своем положении. Он тайно снялся с лагеря в ночь на 14 сентября, перешел через Эну, доступ к которой мог быть ему отрезан, и, проведя все отступление не менее ловко, чем поход в Аргонский лес, расположился лагерем при Сент-Мену. Он уже задержал в Аргоне наступление пруссаков; подходила осень, погода портилась, — ему оставалось только удержаться на новой позиции до соединения с Келлерманом и Бернонвиллем, и успех кампании был бы обеспечен. Солдаты привыкли бы к войне, и армия с прибытием Келлермана и Бернонвилля 17-го числа оказалась бы численностью в 70 тысяч человек.
Прусская армия следила за всеми движениями Дюмурье. 20 сентября она напала на Келлермана при Вальми, чтобы отрезать французской армии отступление к Шалону. С обеих сторон завязалась оживленная канонада. Пруссаки двинулись колоннами на высоты Вальми, чтобы занять их. Келлерман также построил свою пехоту колоннами и приказал не стрелять, а ждать приближения врага и принять его в штыки. Он отдал этот приказ при криках „Да здравствует нация!“ — и этот крик, повторенный от одного конца линии до другого, изумил пруссаков еще больше, чем твердый вид французских войск. Герцог Брауншвейгский велел отступить своим уже несколько поколебленным батальонам; артиллерия продолжала стрелять до вечера; неприятель пытался снова идти в атаку, но был отброшен. Победа этого дня осталась за французами, и незначительный успех при Вальми произвел на войско и на общественное мнение Франции впечатление как бы самой полной победы.
Одновременно началось уныние неприятеля и его отступление. Пруссаки, поверив обещаниям эмигрантов, видели в походе не что иное, как военную прогулку. У них не было ни запасов, ни продовольствия. Посреди страны, не имеющей природной защиты, они встретили сопротивление, увеличивавшееся с каждым днем: продолжительные дожди размыли дороги; солдаты шли по колена в грязи, и около четырех дней у них не было другой пищи, кроме похлебки из немолотого хлеба. К этому присоединились болезни, происшедшие от употребления жесткой воды, лишений и сырости; все это вместе производило страшные опустошения в их армии. Герцог Брауншвейгский советовал отступить, в противоположность мнению короля прусского и эмигрантов, желавших рискнуть сражением и овладеть Шалоном. Но так как судьба прусской монархии зависела от ее армии, — в случае поражения полная гибель всей армии была неизбежна, — совет герцога взял верх. Завязались переговоры, и пруссаки, отступая от своих первых притязаний, требовали только восстановления короля на конституционном троне. Конвент тем временем, однако, уже начал свои действия; республика была уже объявлена, и Исполнительный совет отвечал, „что Французская республика не станет слушать никаких предложений, прежде чем прусские войска не очистят совершенно французскую территорию“. Пруссаки начали вечером 30 сентября свое отступление. Их понемногу тревожил Келлерман, посланный Дюмурье для их преследования, а сам Дюмурье отправился в Париж, чтобы насладиться своей победой и подготовить поход в Бельгию. Французские войска заняли Верден и Лонгви, а неприятель, пройдя Арденны и Люксембург, перешел в конце октября Рейн у Кобленца.
Эта кампания была отмечена повсеместными успехами Франции. Во Фландрии герцог Саксен-Тешенский принужден был снять осаду с Лилля после семидневной ужасной бомбардировки, длившейся непрерывно, но безуспешно. На Рейне Кюстин овладел Триром, Шпейером и Майнцем. На Альпах генерал Монтескью овладел Савойей, а генерал Ансельм — Ниццким графством. Победоносные на всех пунктах французские войска везде перешли в наступление, и революция была спасена.
Если представить картину государства, только что выдержавшего большой кризис, и сказать: в этом государстве существовало неограниченное правительство, и власть его была сокращена, было два привилегированных класса, и они потеряли свои преимущества; был многочисленный народ, уже освобожденный успехами цивилизации и просвещения, но без политических прав, принужденный, после испытанных отказов, сам завоевать свои права; и если к этому прибавить: правительство сначала противодействовало революции, затем подчинилось ей, а привилегированные классы все время с ней боролись, то вот что можно будет заключить из этих данных.
Правительство станет сожалеть о своих уступках; народ проникнется недоверием к нему, и привилегированные сословия будут каждое по-своему нападать на новый порядок вещей. Дворянство не будет в состоянии делать этого внутри страны и эмигрирует, чтобы возбудить иностранные державы к нападению. Духовенство, не имея никаких средств действия вне страны, останется внутри нее и будет здесь разыскивать и поддерживать врагов революции. Народ, угрожаемый извне, волнуемый внутри, раздраженный против эмигрантов, вооруживших иностранцев, и против иностранцев, нападающих на его независимость, не менее питающий злобу и против духовенства, волнующего страну, поступит как с врагом и с духовенством, и с эмигрантами, и с иностранцами. Сперва он потребует надзора за священниками, а затем и их изгнания; далее, он потребует конфискации доходов эмигрантов и предпримет войну против европейской коалиции. Первые деятели революции осудят эти меры, осквернявшие закон, следующие деятели, наоборот, увидят в этих мерах спасение отечества, и вспыхнет несогласие между теми, кто предпочитает конституцию государству, и теми, кто предпочитает государство конституции. Монарх, побуждаемый интересами своего сана, своими наклонностями и совестью, отвергнет политику революционеров и прослывет сообщником контрреволюции, так как покажется, что он ей покровительствует. Тогда революционеры попытаются привлечь на свою сторону короля, застращав его, а когда это им не удастся, ниспровергнуть монархию.
Такова была история Законодательного собрания: внутренние смуты повели за собой декрет против священников, внешние угрозы — декрет против эмигрантов, союз иностранных держав — войну против Европы. Первое поражение наших войск — образование лагеря в двадцать тысяч человек. Отказ Людовика XVI утвердить большую часть этих декретов заставил жирондистов подозревать его; распри этих последних с конституционалистами, из которых одни желали быть законодателями[34], как в мирное время, другие — врагами, как в военное, разъединили сторонников революции. Для жирондистов весь вопрос свободы заключался в победе, а победа зависела от декретов. Двадцатого июня была сделана попытка заставить короля принять их, но, проиграв это дело, они заключили, что следует отказаться или от революции, или от монархии, и потому устроили десятое августа. Таким образом, без эмиграции, приведшей к беспорядкам, король примирился бы с конституцией, а революционерам не пришлось бы и думать о республике.
