Александр Пыжиков - Питер - Москва. Схватка за Россию
Все эти события происходили под аккомпанемент петроградской печати, охотно развивавшей тему спекуляции применительно к текстильной отрасли. В частности, «Биржевой курьер» подробно анализировал планы текстильщиков, видя в них очередные шаги по обиранию населения. Именно так столичное издание расценило заявление московского Товарищества Э. Цинделя, которым, саркастически усмехалась газета, «покупатели извещались, что мануфактурные короли еще не сыты чудовищной данью, которой они обложили российских потребителей на годы войны, и требуют новой дани»[731]. Авторы цинделевского бюллетеня старались доказать, что без дальнейших надбавок обойтись невозможно, причем вне зависимости от того, будет нормирована цена на готовый товар или нет. Иначе говоря, продолжал столичный печатный орган, их мануфактурные величества готовы увеличивать стоимость продукции, сколько их душе угодно, не обращая внимания на действия министерства. Особое возмущение «Биржевого курьера» вызвали слова о том, что предстоящее повышение на фоне общего роста цен не такое уж крупное, а следовательно, его можно сделать еще больше. Удивление вызывало и негодование фабрикантов по поводу налогового бремени: им следовало бы вспомнить, заявляла газета, что за все платят потребители, тогда как они не знают, куда девать миллионы[732]. В заключение издание вопрошало:
«Неужели же и этот последний мануфактурный манифест не обратит на себя наконец должного внимания хотя бы теми угрозами злосчастному потребителю, которые в нем отнюдь не скрываются? Быть может, кто-нибудь удосужится сопоставить данные этого манифеста с дивидендами московских мануфактурных фабрикантов за годы войны, чтобы решительно заявить этим „патриотам своего отечества" – довольно обирать страну»[733].
Газета не обошла вниманием и льняных фабрикантов: те также выступили с заявлением, «не уступающим [заявлению Товарищества Э. Цинделя] своей наглостью и пренебрежением к интересам российского потребителя». Для этих «рыцарей индустрии» война – праздник, время бешеной наживы. Поражает их желание компенсировать потерю барышей на интендантских заказах или, по-другому говоря, желание выколачивать доходы с частного рынка. По мнению издания, такие откровения могут вызвать среди покупателей настоящую панику и настоящий ажиотаж – на что авторы документа главным образом и рассчитывают[734].
Приведенные свидетельства показывают, что соперничество буржуазных кланов при участии различных политических и бюрократических сил приобрело в годы войны весьма острый характер[735]. Однако картина будет неполной, если не рассмотреть экономическую составляющую этого соперничества. Как и в политике, в экономике происходила серьезная перегруппировка сил. Прежде всего обратимся к банковской сфере. Здесь по-прежнему тон задавали деловые круги Петрограда. За время войны там возник целый ряд новых банков: Союзный, Русско-голландский, Нидерландский для внешней торговли, Восточный, Золотопромышленный и Петроградский торговый, преобразованный из старого банкирского дома Нелькен[736]. Москва же оставалась в стороне от столь оживленного финансового учредительства. Но помимо количественных в банковской сфере Петрограда происходили и качественные изменения, формировавшие деловой ландшафт страны. Речь идет о резком изменении стратегии Русско-Азиатского банка. Это финансовое учреждение пошло на тесное сотрудничество с купеческой фирмой Стахеевых, которая прежде оперировала только семейными денежными средствами и до войны заметно присутствовала лишь на хлебном рынке России[737]. Союз выглядел необычным, особенно если учесть, что в нём участвовал крупнейший российский банк с большой долей французского капитала.
Торговый дом Стахеевых, состоявший из двенадцати представителей семейства из города Елабуги Вятской губернии, окончательно оформился в 1904 году. Его деятельность была сосредоточена главным образом в Волжско-Вятском бассейне. Попытки проникнуть на нефтяные рынки Кавказа закончились неудачей из-за невозможности конкурировать с более сильными игроками[738]. Глава фирмы, пожилой И.Г. Стахеев, почти безвыездно жил в Казани: за последние двадцать лет своей жизни он лишь однажды приезжал в Петербург. После его смерти, согласно оставленному им завещанию, наследники, в том числе шестеро сыновей, не имели права разделяться в течение двенадцати лет[739]. Но ключевой фигурой в стахеевской фирме стал не кто-то из родственников, а наемный сотрудник П.П. Батолин (1880-1939). Этот молодой человек, выходец из крестьянской среды, родившийся в окрестностях Елабуги, поступил на работу в торговый дом в возрасте 17 лет; через полтора года он был направлен в петербургский филиал, а еще через полтора уже руководил хлебной торговлей фирмы. Более того, И.Г. Стахеев поручил ему возглавить представительство торгового дома в Петербурге вместо одного из своих сыновей[740]. Но этим бурная карьера способного предпринимателя не ограничилась. После кончины И.Г. Стахеева Батолин, как писал он сам, отказался от работы с наследниками, так как они обошли старшего брата – Ивана, не выбрав его главой фирмы после отца по праву старшинства[741]. В результате Батолин вместе с И.И. Стахеевым создает собственное торгово-промышленное общество без привлечения третьих лиц. Если до 1912 года стахеевская фирма почти не прибегала к банковским займам, а выданные ей кредиты составляли лишь 350 тыс. руб., то затем положение быстро меняется. Новое предприятие сделало ставку не на собственный капитал, а на кредитные средства. Это стало возможным благодаря завязавшимся отношениям с питерскими банковскими кругами. П.П. Батолин вспоминал:
«Мне удалось через моего хорошего знакомого А.И. Фридберга, бывшего директором Русско-Азиатского банка, войти в этот банк в качестве директора по товарному отделу»[742].
Результатом этого сотрудничества стала организация торговых операций банка и купеческой фирмы на новых началах, что позволило быстро и существенно нарастить обороты[743]. К тому же, получив доступ к крупным денежным средствам, партнеры начинают оперировать акциями разных банков, железных дорог, заводов и фабрик. Вместе с тем они сотрудничают и с другими наследниками старого стахеевского дела[744]. С другой стороны, намеченная Русско-Азиатским банком экономическая экспансия в центральные губернии России требовала операторов, выросших в купеческой среде и поэтому хорошо знающих особенности внутри российского рынка. Активно действовавшие Батолин и Стахеев оказались оптимальными кандидатами на эту роль. Их сотрудничество с банком вскоре переросло в тесный союз с его главой А.И. Путиловым, окончательно сложившийся во время Первой мировой войны. А осенью 1916 года деловой мир России стал свидетелем создания нового концерна Путилова – Стахеева – Батолина[745]. Сфера интересов этой мощной группы была поистине необъятна: нефтяное дело, текстильная промышленность, торговля лесом и хлопком, покупка акций крупных банков и т. д. Сегодня, благодаря современным исследованиям, мы имеем довольно полное представление о глубоком внедрении этих дельцов в российскую экономику[746]. Благодаря правильно выбранной Путиловым стратегии заметно расширились возможности Русско-Азиатского банка, и его конкурентоспособность выросла по сравнению с другими игроками.
Московские банки, контролировавшиеся купечеством, в своих возможностях заметно уступали петроградским. Достаточно сказать, что накануне 1914 года в среднем капитал одного столичного банка превышал аналогичный показатель в Первопрестольной более чем в два раза[747]. Тем не менее во время войны Москва серьезно усилилась в финансовом отношении: выпадение из экономической жизни России такого развитого промышленного региона, как занятая немецкими войсками Польша, привело к укреплению рыночных позиций москвичей, а следовательно, и их доходов. В свою очередь, появление свободных средств все больше приобщало крупное купечество к финансовым операциям. Небывалый спрос на ценные бумаги, констатировала «Финансовая газета», уже давно определяется потребностями Москвы, которая стремится получить влияние на целый ряд промышленных предприятий[748]. В результате, продолжала газета, акции превращаются в обычный товар: к старым биржевым требованиям прибавилось еще одно – гостинодворское: заверните[749]. Но московский деловой мир ничуть не смущался подобными уколами. В ответ здесь упорно твердили о своей устойчивой приверженности к производству, а не к спекулятивным сделкам, в изобилии совершавшимся в Петрограде.
