Александр Зимин - Реформы Ивана Грозного. (Очерки социально-экономической и политической истории России XVI в.)
В позднейших приписках к Царственной книге дело изображается так, что бояре после повеления царя «сыскать» (т. е. произвести сыск о виновниках пожара) 26 июня явились на площадь перед Успенским собором, созвали народ («собраша черных людей») и «начата въпрошати: хто зажигал Москву»? На это им ответили, что виновата Анна Глинская с детьми, которая своими «волхованиями» сожгла город. Летописец поясняет, что «сие глаголаху чернии людие того ради, что в те поры Глинские у государя в приближение и в жалование, а от людей их черным людям насильство и грабежи. Они же их от того не унимаху»[1275]. Бояре же «по своей к Глинским недружбе наустиша черни; они же взяша князя Юрия в церкви»[1276].
Итак, главная роль в событиях 26 июня в этом рассказе приписана прежде всего боярам. Это явно тенденциозное искажение истины, вполне соответствующее концепции самого Ивана Грозного, который писал, что «наши изменные бояре… наустиша народ художайших умов»[1277]. Не может быть сомнений, что народные массы выступали непосредственно против Глинских, что на посаде было распространено обвинение Глинских в поджоге столицы. Действительно, «на них зговор пришол, буттось они велели зажигати Москву и сердечникы о них же»[1278]. Однако Глинские вместе с тем обвинялись прямо в измене: они якобы подожгли Москву, «норовя приходу иноплеменных; бе же тогда пришол со многою силою царь крымской и стоял в полях»[1279]. Но выступление народных масс против Глинских отнюдь не означало, что организующую роль в ходе восстания играли представители боярства. Наиболее достоверные источники, написанные непосредственно после восстания, об Этом молчат (Летописец Никольского, Продолжение хронографа 1512 г., Летописец начала царства). Наоборот, они подчеркивают руководящую роль посада в движении.
Испугавшись размаха движения, бояре вынуждены были выдать народным массам Юрия Глинского, чтобы отвратить от себя народный гнев. Но этот маневр не прекратил восстания. Не обнаружив в Кремле других Глинских, «черные люди» направились ко дворам ненавистного им князя Юрия, «людей княже Юрьевых без-числено побиша и живот княжей розграбиша, ркуще безумием своим, яко вашим зажиганием дворы наши и животы погореша»[1280]. Этим дело не ограничилось. Были «побиты» многие дети боярские из северских городов, недавно прибывшие в Москву: «Много же и детей боярских незнакомых побиша из Северы, называючи их Глинского людми» [1281].
Движение продолжалось и после 26 июня. Правда, о событиях 27–28 июня мы ничего конкретного не знаем, но вывод И. И. Смирнова о том, что «Москва в эти дни, очевидно, фактически находилась во власти черных людей и правительство было бессильно подавить восстание»[1282], — вполне вероятен.
Выступление московских горожан было поддержано в какой-то мере и деревней. Так, в грамоте от 28 июня 1547 г. Иван IV писал, что в Московском и Звенигородском уездах у сел и у деревень Троице-Сергиева монастыря «ходят… рощи сечь мои селчане и дети боярские и городцкие люди»[1283].
29 июня огромные толпы московских посадских людей («многия люди, чернь», «многие люди черные»)[1284] направились в подмосковное село Воробьеве, где в это время находился Иван Грозный. Это не была просто толпа возбужденных людей; москвичи шли «скопом»[1285] в полном вооружении — «с щиты и з сулицы, якоже к боеви обычай имяху»[1286]. Народ вооружился не только для того, чтоб покончить с ненавистными ему правителями, но и для того, чтобы выдержать оборону от татарского хана, если бы оказались верными слухи о его движении на русские земли.
Нам неизвестны имена руководителей восставших, но то, что они направились в Воробьево «по кличю палача»[1287], показывает роль земских органов посадского населения в восстании 1547 г.[1288] Активное участие палача в движении 1547 г., конечно, связано с самым характером московского восстания. Восставшие «черные люди» выставляли одним из своих основных требований казнь ненавистных им бояр Глинских. Палач, следовательно, должен был привести в исполнение эту волю народа.
И. И. Смирнов, ссылаясь на материалы середины XVI в., утверждает, что палач был лицом, доводившим до всеобщего сведения распоряжения властей, т. е. «биричем»[1289]. В больших городах «биричи» не были палачами. Так, в наказе 1606 г. царя Василия Шуйского белозерским губным старостам определялся размер «подмоги» биричю в 2 рубля в год, а «тюремным сторожем да палачю» по 3 рубля в год[1290]. Нельзя согласиться и с тем, что должность «палача» в XVI в. была выборной, как то полагает И. И. Смирнов. Палачи принадлежали еще в начале XVII в. к числу приборных посадских людей, «подмогу» которым платило население губного округа[1291].
Но, как бы то ни было, то, что «палач» призывал народ двинуться в Воробьево, свидетельствует о роли посадских элементов в руководстве московским восстанием. Если учесть, что восставшие пришли к царю по чьему-то «повелению», т. е., очевидно, тех же временных властей, руководивших московским вечем, то можно уже говорить о зачатках аппарата, создавшегося в ходе восстания 1547 г.
Приход вооруженного народа в Воробьево произвел громадное впечатление на царя; «узрев множество людей» он «удивися и ужасеся»[1292]. Позднее, вспоминая со бытия, связанные с московским пожаром, Иван Грозный, выступая на Стоглаве, говорил: «От сего убо вниде страх в душу мою и трепет в кости моа и смирися дух мой»[1293].
Восставшие потребовали от Ивана Грозного выдать им Анну и Михаила Глинских (ходили слухи, «будто государь хоронит у себя их»)[1294]. Очевидно, не обошлось даже без прямых угроз по адресу самого царя (Грозный позднее писал, что бояре «наустили были народ и нас убити»)[1295].
Ивану IV все же удалось убедить народ, что Глинских он не прячет. Не оправдались и слухи о походе крымского хана на Русь. Не имея четко выраженной программы и плана действий, восставшие покинули Воробьеве. Царь «не учинил им в том опалы», но лишь до тех пор, пока вооруженные отряды восставших представляли для него серьезную опасность. Однако после этого произведен был тщательный розыск, в результате которого предводители восставших были казнены (Иван IV «обыскав… положи ту опалу на повелевших кликати»[1296], точнее, «повеле тех людей имати и казнити»)[1297].
С восстанием в Москве было покончено. Это восстание показало, какой степени обострения достигли социальные противоречия в русском городе в середине XVI в. Вместе с тем отчетливо выявились и слабые стороны городских движений того времени. Восстание в столице носило локальный характер. Оно не слилось воедино с движением крестьянства и посадского населения других городов. Стихийно возникнув, оно не было в достаточной степени организовано. Наконец, восстание носило царистский характер; оно было направлено против Глинских, но не против власти царя.
Москва в XVI–XVII вв. находилась в авангарде антифеодальной борьбы народных масс. Восстание 1547 г. в Москве отозвалось по всей стране громким эхом. В городах и в деревнях усилились волнения народных масс против эксплуататоров. Эти движения конца 40-х — начала 50-х годов имели разные формы — от убийства отдельных феодалов в деревне до открытой борьбы между верхами и низами на посаде. Но все они свидетельствовали о крайнем обострении классовой борьбы в стране.
Преследование правительством Ивана IV участников московского восстания привело к тому, что «мнози (участники. — А. 3.) разбегошася по иным градом»[1298].
Еще до начала событий в Москве среди населения Пскова и псковского пригорода Опочки происходили какие-то волнения. В «Петров пост», точнее, в самом начале июня 1547 г.[1299], псковичи, очевидно, так же, как и позднее в Москве, предварительно собравшись на вече, послали в столицу 70 человек «жаловатися на наместника» (князя И. И. Турунтая Пронского). Иван Грозный решил сразу же пресечь всякие попытки со стороны представителей народных масс выражать недовольство. Он «опалился на пскович» и подверг их респрессиям[1300].
В Опочке в июне же горожане захватили и «в крепость посадили» особенно ненавистного им пошлинника (сборщика торговых и других пошлин и податей) Салтана Сукина, ибо «Салтан пошлинник много творил зла»[1301].
Для подавления этих волнений московское правительство, в силу неспокойного положения в центре страны, не могло выделить своих войск, и новгородские власти были вынуждены отправить в Опочку свое значительное по численности ополчение. «О Петрове дни (т. е. 25 июня.—А. 3.) ходиша новгородци с щита по человеку с лошадью к городу к Почке, а воевода у них Семен Олександрович Упин, дворецкой новгородцкой, опочан вести к Москве, понеже на них бысть облесть (наговор.—А. З.)»[1302]. Всего было послано к Опочке «2000 вой»[1303]. Правительство отнеслось достаточно серьезно к событиям в Опочке; следствие по этому делу велось в Москве: «разбойников свели к Москве же из Опочки»[1304].
