Карл Клаузевиц - 1812 год. Поход в Россию
Нашего друга Гнейзенау нам приходится видеть очень мало, так как он всегда находится в нескольких переходах от нас, в тылу. Мне это очень тяжело во многих отношениях. Генерал Барклай де Толли командует теперь армией с большими полномочиями, чем имел раньше. Эта перемена явилась чрезвычайно необходимой. Мне он представляется неплохим генералом. С момента этой перемены в командовании мы в основном покинули Дрисский лагерь и передвинулись влево, что в общем я признаю целесообразным. По вполне понятным причинам, я тебе не могу сообщить ясной и полной картины того, что происходит. По-видимому, наконец выплывает на очередь заключение договора с Англией, так как адмирал Бентинг пробыл несколько дней в главной квартире.
Говорят, что он передал совет Бернадота — избегать решительного сражения. Это был бы хороший признак. Граф Ливен находится в Риге; его ждут здесь каждый день. Я буду очень рад увидеть его здесь. Граф Дона десять или двенадцать дней тому назад поднял в Риге паруса и отплыл. Таким образом, нельзя ждать его скорого возвращения…
Все время, которое мне предстоит еще провести в разлуке с тобой, я представляю себе как возвращение из длительного путешествия, на пути которого я уже нахожусь. Для сердца и воображения это наиболее приятное и утешительное представление, которое я могу составить о нем.
Граф Ливен прибыл и обещал позаботиться о доставке этого письма. Моя служба при генерале Пфуле закончилась; хотя мне еще ничего не известно о новом назначении, но я убежден, что оно последует в соответствии с моими стремлениями.
VIIIДорогобуж, между Смоленском и Москвой, 12 августа 1812 г.
Граф Ливен передал мне твое последнее письмо; уже около четырех недель тому назад я отправил тебе мое последнее письмо через Ливена. Это письмо дойдет до тебя с верной оказией через Петербург, но, вероятно, со значительным опозданием. С момента моего последнего письма мое положение изменилось дважды. После того как император уехал из армии, я просил назначить меня в арьергард графа Палена, нашего наиболее известного кавалерийского генерала. Я находился при нем три недели и пережил несколько боев. Это назначение было бы для меня чрезвычайно приятным, если бы я умел говорить по-русски, так как граф Пален лично чрезвычайно любезный человек, но я, к сожалению, убеждаюсь в том, что не обманулся, утверждая невозможность быть использованным сколько-нибудь толково, не зная языка. Находишься в положении глухонемого. Чтобы использовать нас, к нам следовало бы подойти совершенно по-другому, чем это делается. Таким образом, я совершенно не рассчитываю на возможность отличиться. Поэтому моим самым заветным желанием является получить работу на немецкой территории. К сожалению, на выполнение этого желания нет никаких перспектив, так как крупный десант намечается на Копенгаген. В этой глупости впоследствии придется глубоко раскаиваться.
Через три недели граф Пален, заболел и его корпус был расформирован. Поэтому вот уже неделя, как я возвратился в главную квартиру в распоряжение генерал-квартирмейстера. Условия, в которых я до сих пор находился, являлись вполне сносными; я был бы вполне удовлетворен, если бы владел языком. Тогда я мог бы создать для себя более приятные и вполне приемлемые условия. Теперь же я часто твержу себе: надо пройти через это испытание. В настоящий момент военное положение, по существу, еще не плохо, но если предстоящее большое сражение будет проиграно, то оно, конечно, станет весьма неважным. В этом случае от высадки в Зеландии у императора Наполеона не пострадает и мизинец. До сих пор мы дали множество кровопролитных боев, но еще не было ни одного сражения. Часть боев сложилась для нас чрезвычайно счастливо, в особенности на флангах у Витгенштейна и Тормасова. Другая часть представляет по большей части арьергардные бои, которые делают много чести нашим войскам, но стоят армии больших потерь и представляют лишь пассивные достижения. В ближайшем сражении силы будут приблизительно одинаковыми, а именно — около 100 000 человек с каждой стороны. Я сомневаюсь в том, что нам удастся выиграть это сражение, но с точки зрения войны в целом мы от этого потеряем лишь немного, если хватит возможности выдержать два года борьбы. О Гнейзенау я не слышал ни слова; вот уже девять недель, как он отплыл. Лишения, связанные с походом, исключительны. Девять недель подряд ежедневные переходы, пять недель не раздевались, жара, пыль, ужасная вода, а часто и очень чувствительный голод. До сих пор я проводил все ночи, за малыми исключениями, под открытым небом, так как местность по большей части покинута всеми жителями, а жалкие хижины опустошены. Несмотря на эти трудности, я себя чувствую лучше, чем в Берлине…
IXМежду Москвой и Калугой, 18 сентября 1812 г.
…Наши дела в общем складываются неплохо, тем не менее люди хотят уже отчаиваться. Операция в Германии, на которую я особенно рассчитывал, по-видимому, не состоится. Опять потерян удобный момент спасти Европу. Мы проиграли сражение, но в меру. Наши силы ежедневно пополняются, а неприятельские — нет. Превосходство теперь уже находится почти на нашей стороне, а в начале кампании противник превосходил нас в чрезвычайной степени. Это отступление на Калугу не позволит противнику удержаться в Москве. Повсюду он вынужден очищать часть завоеванных провинций. Поражение России я считаю невозможным, но нас могло бы погубить заключение плохого мира. Я принимал участие в походе как офицер Генерального штаба; кое-чему в нем я научился, так как присутствовал при нескольких боях; отличиться мне было невозможно, так как при том ни с чем не считающемся способе, каким используют здесь нас, не знающих языка, нельзя дать больше того, чем дает рядовой боец. Все это стоит крайнего напряжения; затрата сил огромная, и неприемлемость моего положения возросла в такой степени, что я был почти безутешным, когда прибыл желанный приказ Милорадовича ехать в Ригу на место моего незабвенного друга Тидемана, павшего там со славой. Это назначение избавляет меня от тысячи крупных и мелких неприятностей. Я его рассматриваю как новый признак того счастья, которое сопутствовало мне в течение всей моей жизни. Хотя я и не сделал ничего, о чем стоило бы говорить, но все же я теперь кавалер ордена Владимира и представлен уже ко второй награде. Поток орденов здесь так изобилен, что трудно о нем даже составить себе представление. Принц Гессен-Филиппштадтский потерял ногу, но остался жив. Барнеков ранен, Люцов, Шазо, Бозе здоровы.
XПетербург, 15 октября 1812 г.
Сейчас я нахожусь здесь, чтобы привести в порядок мое снаряжение и затем ехать в Ригу на место моего бедного друга Тидемана. Так как Рига в этом году, вероятно, сожжена уже не будет, то моя деятельность в этой кампании, может быть, уже закончилась или же будет, по крайней мере, ограничена делами, не связанными с опасностью, но, может быть, я буду послан в войска, которые следуют за отступающим противником. Такое назначение было бы мне очень по душе, так как мое назначение в Ригу начинает становиться очень неприятным: генерал Эссен получил, к сожалению, отставку, а на его место назначен маркиз Паулуччи, о котором все рассказывают много плохого, так что мне, во всяком случае, не приходится рассчитывать на радостную и приятную работу. Вопрос, смог ли бы я пойти далеко и отличиться на этой славянской земле, должен оставаться открытым; может быть, работа на немецкой земле начнется раньше, чем мы думаем. Обстоятельства складываются сейчас очень хорошо, они очень легко могут принести к крупному успеху, и почти невозможно, чтобы получился совершенно неудачный исход. Тем не менее мы не хотели заранее торжествовать и постоянно останавливаем свои мысли на несчастье. Д. и Б. сообщили мне, что по моему поводу устраивают процесс с целью конфискации моего имущества. Я понимаю, что королю нужно предпринять что-то против нас; но если он в своем гневе захочет особенно выделить меня, то это было бы мне очень тяжело; я ничего не сделал, чтобы заслужить это. Во всяком случае, мы можем утешаться мыслью, что даже в глазах наших злейших ненавистников мы не руководились никаким другим интересом, кроме того, который всей Европой признается своим. Это, по моему мнению, оправдывает нас перед всем миром. Если нам суждено стать жертвой тяжелого времени, то мне думается, что почетное несчастье нам легче сносить тогда, когда столь многие позорно подчинились. С нами теперь поступают так, как будто мы изменили своему отечеству, но обстановка может в течение одного года или даже в течение одного дня радикально измениться, и тогда, конечно, от этого противоестественного взгляда сейчас же откажутся. Если же это не произойдет, то нам придется временно стать изгнанниками. От Гнейзенау мы имеем сообщение из Англии, согласно которому он преисполнен добрых надежд. В будущем году я буду, может быть, вместе с ним. Здесь собралось теперь множество бывших пруссаков; мне тяжело оставить их, чтобы опять окунуться в море чужеземцев. Тетенбор здоров, теперь он находится при генерале Винценгероде, у которого небольшой отряд. Ожидают Вальмодена. Дерберг тоже здесь. Бедный принц Гессенский потерял ногу выше колена, и опасность для него еще не миновала.