Мурад Аджи - Полынь Половецкого поля
Никона готовили именно к расколу веры, а он не знал, радовался своим мечтам, как деревенский простачок. Через два года после его избрания царь велел объявить о церковной реформе, о тайных пружинах которой патриарх и не догадывался. Ему велено было исправить церковные книги, ввести новые чины и обряды. Иначе говоря, создать новую Церковь.
А невежественный Никон думал, что проводит реформу старой!
Шесть нововведений приказал ввести царь. Конечно, шесть это не шестьдесят, как у католиков. Но в духовной жизни хватит и одного-единственного, чтобы все разрушить.
Москве нужна была новая Церковь — христианская, как у греков. Вот в чем был тайный смысл реформаторства Никона. Чтобы от Христа начиналась она и подчинялась, пусть неявно, папе римскому.
Всего шесть нововведений! И каких… Иначе стали креститься. Почему? Чтобы отличаться от тенгриан. Греческий патриарх сказал Никону: «Кто изображает на себе крестное знамение двумя пальцами, тот подражает еретикам и проклинается». Никон тут же объявил об этом на всю Русь. Также запрещалось писать имя «Исус», велено писать «Иисус» — тоже на европейский манер… Мелочи? Нет, конечно.
С этими «мелочами» менялась идеология веры на Руси. Вера теряла себя, теряла прошлое, становясь и процарской, и прозападной!
Вот в чем был политический смысл церковного раскола!
Москва, мечтавшая о лаврах «третьего Рима» (о собственной империи), получила свободу действий. И в Восточной Европе началась совсем другая история, связанная, как сказал Ключевский, с «колонизацией других земель и других народов».
Никого не смущало, что новая «московская» Церковь как выразитель морали не имела смысла, ибо сказано: «Без свободы пастыря не свободна и паства». Пастырь-то и стал первым несвободным. Ни в одной стране духовенство не было столь униженным, как в России.
К римскому папе, например, не всегда допускались короли, а московский «духовник», как любой приказной воевода, назначался и изгонялся капризом царя. Русские церковнослужители стали обычными государственными служащими, получали зарплату, они обязаны были доносить властям тайны исповеди прихожан. За недоносительство их и казнить могли, и сана лишить.
Такого не было ни в одной стране, это чисто московское изобретение.
Конечно, благочестивый русский народ, воспитанный все-таки на старинных традициях, никогда бы не принял новаций, провозглашенных Никоном, не имей «новатор» в руках царской дубинки. Но недолго он пользовался ею, сам угодил под горячую руку царя.
Лихо закрутив «реформы», патриарх забыл о том, кто посадил его воеводой Духовного приказа.
Сочтя патриарха слишком опасным, царь Алексей выгнал вон своего выдвиженца. А Духовный приказ уже действовал и день и ночь, маховики его раскрутились: там орудовали люди Рима. Никон был больше не нужен. Пришельцы правили тюркские богослужебные книги, держа перед глазами греческие, отпечатанные в типографиях Венеции! Руководил исправлением грек Арсений, католик. На свою беду он плохо знал русский язык, поэтому в новых книгах было немало ошибок. Их тотчас заметили. Начался настоящий бунт.
А как известно, нет ничего беспощаднее и бессмысленнее русского бунта. Тех, кто отвергал «московские» обряды, царские солдаты загоняли в избы и сжигали живьем. Тысячи и тысячи людей сгорели безо всякой вины. Полыхали целые деревни…
На их кострищах вставала новая Церковь. И новая культура. Русь вырастала в Россию!
Первыми мучениками за старую веру были протопопы Иоанн Неронов, Логгин, Даниил, Аввакум и епископ Павел Коломенский, который бросил Никону прямо в лицо: «Мы новой веры не примем». Никон ответил ему, старцу, побоями тут же, в храме, правда, освященном уже по-новому. Дальше — ссылка, многолетние истязания и пытки… Услышав последнее «нет», новоявленные московские христиане в 1682 году сожгли великомучеников.
Старые священнослужители были не нужны. Русская церковь прислушивалась к другим голосам: царь пригласил в Москву братьев Иоанникия и Софрония Лихудов, воспитанников иезуитских коллегий Венеции и Падуи. Они и оформили новую христианскую Церковь — Греко-российскую! Так назвали ее.
Один из братьев с 1687 года возглавлял Духовную академию, там готовил государственные кадры для новой России… Создали братья Лихуды и сеть греко-латинских школ.
Западное мировоззрение они умудрились внедрить даже в светских школах, где греческий язык и латынь стали едва ли не главными предметами, где мировая история начиналась и заканчивалась Средиземноморьем и где слово «тюрк» вообще не произносили. Вульгарное, оказывается, это слово!
…Неудержимо менялась страна, следуя в западном фарватере, она забывала старое, свои корни и себя. Дорога вероотступничества, как известно, извилиста и непредсказуема. Предав один раз, изменишь не единожды. Так в стране рождались ложь и лживость.
Чтобы заставить русский народ подчиниться, чтобы вложить власть в руки прозападных правителей, Собор 1666 года постановил: «Подвергать ослушников Соборных определений тягчайшим казням: заточать их в тюрьмы, ссылать, бить говяжьими жилами, отрезать носы и уши, вырезать языки, отсекать руки».
Объявившие себя мудрецами безумствовали. А кровь полилась на землю Московского княжества еще до Собора: Собор лишь узаконил ее. В 1664 году царь перешел к крутым действиям. Военная экспедиция князя Прозоровского доблестно показала себя против «лесных старцев», укрывшихся в лесах к востоку и северу от Москвы. Вязниковские леса прочесывал полковник Лопухин со своими головорезами, они жгли на пути все живое. Тысячи домов, землянок, часовен, храмов были сожжены и разгромлены вместе с их мирными обитателями.
«Третий Рим» («благочестивейшее христианское царство») освобождал себе плацдарм. Но карательные экспедиции не принесли успеха, народ-упрямец «иезуитской» веры не принимал. Противился до последнего. Тогда началось физическое уничтожение старого духовенства.
Убивали за то, что человек складывал два перста! Безумствовали в угоду Европе. Перемены коснулись всего: церковную музыку переписали на итальянский манер. И все равно, даже искаженная, она производит глубочайшее впечатление, показывая то небесное великолепие, которое было в ней и которого она лишилась.
Переписывали и иконы… Даже в Устав новой Церкви греки протащили формулировки, выгодные только им. Один этот факт уже говорит о творившемся безобразии на Руси. Тогда и появились желанные Москве слова: «Никто же не имеет толику свободы противиться царскому велению — закон бо есть…»
Свершилось! Явился батюшка-царь, первый законный царь на Руси, «тишайший» человек, трепетавший при виде крови и удушений.
Теория «третьего Рима» рухнула как карточный домик. Создав на крови новую Церковь, Россия стала не хранительницей традиций, а, наоборот, их разрушительницей… «Предвестник грядущего Царства Святого Духа на земле превратился просто в одну из монархий — простое государство, хотя с новыми имперскими претензиями» — так писали о тех событиях историки.
Три века выкорчевывали старую (тюркскую) веру, три века огнем и мечом выжигали в своем народе память о Тенгри — Боге Небесном. Но даже смертельно израненная вера не умирала: люди уходили в леса, болота, прятались, шли в Сибирь, терпели голод и холод, однако образ Бога, обряды почитания Его передавали детям… Староверы, низкий им поклон.
Особенно ненавидел старую веру Петр I, это он в припадке безумия изъял даже само слово «Церковь», лишив патриарха власти. И совсем не случайно, что свои завоевательные походы этот «реформатор» направил именно в Степь, на земли кипчаков, где вера в Бога жила с прежней силой, а государственность была ослаблена.
Азовские походы — это не колонизация Степи, это удар по религии, взрастившей Русь. С них начал великий завоеватель и реформатор, садист и фальсификатор, поставивший жирную точку в теме раскола.
При Петре о кипчаках, этих носителях чистейшей веры, заговорили как о пьяной братии, о беглых уголовниках, о сброде. Назвали «казаками». С тех пор и пошло, будто казаки из беглых. Их превратили в слепую силу, вернее, в пушечное мясо России, но никак не в оплот веры, носителями которой они были прежде.
И всегда унижали своих «казаков». Как могли, унижали. Даже печать Войску Донскому Петр выбрал такую, чтобы посмеяться: на винной бочке сидит голый мужик. Все пропил.
В старые добрые времена символом Дона был не пьяница, а олень — «Небесный елень», который появился у кипчаков еще на Алтае… О нем ныне и не вспоминают.
Были, конечно, люди на Дону, Яике, Волге, которым не по нутру пришлись перемены московские. Были. Ведь и Разин, и Булавин, и Болотников, и Пугачев желали не свержения царя, они желали сохранить свою веру. Об этом просили Москву. Но их не слушали, а уничтожали. Станицы тогда горели живьем. Особенно усердствовали солдаты князя Долгорукого.
