Краткая история стран Балтии - Андрейс Плаканс
Екатерина II была весьма озабочена инкорпорацией вновь обретенных территорий, таких, как Лифляндия и Эстляндия, а также других областей на юге Империи. Она не хотела, чтобы эти провинции помышляли о независимости и, как она выразилась, «глядели, как волки к лесу». Хотя было бы неразумно отменять права и привилегии, которыми пользовались правящие классы новых земель, все же эти территории следовало «легчайшими способами привести к тому, чтобы они обрусели». Такое отношение отличалось от того, что продемонстрировал Петр Великий после 1710 г.; Екатерина начала прилагать усилия в этом направлении в 1767 г., когда в Санкт-Петербурге были собраны представители землевладельческой аристократии и городского патрициата, чтобы кодифицировать и стандартизировать законы Империи. После продолжительного обсуждения, длившегося два года, было отмечено, что «это честь — быть равными нам в составе единого целого. Лифляндия и Эстляндия — не иностранные державы. Ни их климат, ни сельское хозяйство, ни другие занятия не отличаются от российских. Они способны жить по одним законам с нами и должны так жить».
Собранная Екатериной комиссия не смогла добиться желаемых результатов, но предоставила императрице информацию, необходимую ей для введения новых законов относительно управления провинциями; эти законы постепенно применялись ко всем провинциям. Поскольку земли побережья входили в состав России по частям (в 1710, 1772, 1792 и 1795 гг.), сначала новый закон был введен в Инфлянтах (Латгалии) в 1778 г., затем в Лифляндии и Эстляндии в 1783 г., в Курляндии после 1795 г., а на литовских территориях последовательно, начиная с первого раздела Польши. Сутью этих законов было усиление централизации, реализуемое посредством следующих мер: количество представителей царской власти в провинциях было увеличено за счет назначения новых чиновников, подотчетных петербургской администрации; городские органы управления и рыцарства были реорганизованы так, чтобы дать новым людям возможность войти в их состав; была введена новая система налогообложения (подушный налог); изменились некоторые законы относительно землевладения; была реорганизована судебная система. Правящая верхушка на побережье, особенно аристократы-землевладельцы, сопротивлялась большинству этих нововведений, насколько могла, не идя на открытую конфронтацию, но конец реформам положило не сопротивление на местах, а смерть Екатерины в 1796 г. Эти административные реформы были нацелены не только на население побережья, но и на такую специфическую группу, проживавшую на западных границах Российской империи, как евреи, количество которых в России резко увеличилось после того, как Империя получила свою долю в результате разделов Речи Посполитой. После создания в 1794–1795 гг. так называемой черты оседлости, предусматривавшей, что евреи в Российской империи могут проживать только в ее пределах, правительство стремилось сконцентрировать и контролировать еврейское население в западных провинциях, хотя на протяжении XIX в. эта «граница», юридически просуществовавшая до Первой мировой войны, становилась все более проницаемой. «Балтийские губернии»[18] Курляндия и Лифляндия (и в меньшей степени Эстляндия) лежавшие к северу от черты оседлости, принимали значительное количество мигрантов, двигавшихся с юга на север после Наполеоновских войн.
Сын и преемник Екатерины Павел I стремился аннулировать многие из ее реформ (но не черту оседлости), вернув многие из прибрежных территорий почти к прежнему состоянию (status quo ante). Сохранилось всего несколько изменений в судебной системе, а также подушный налог и превращение некоторых земельных владений в неотчуждаемые аллоды. Взамен Павел ожидал от прибалтийских территорий большей готовности к размещению у себя российских войск и рекрутированию крестьян в русскую армию. Несмотря на то что эксперимент Екатерины провалился, элиты в Балтийском регионе получили представление о том, на что при желании способно пойти петербургское правительство. Это был более чем прозрачный намек на то, что, если реформы, угодные российской короне, не будут инициированы «снизу», они могут быть внедрены сверху вниз, царским указом.
Социальные порядки и языковые сообщества
Если бы Петр I проводил иную политику, а эксперимент Екатерины II в области централизации увенчался успехом, постепенный переход власти в руки российских монархов мог бы повлечь за собой интеграционные процессы в прибрежных территориях, в некоторых отношениях несопоставимых между собой. Но этого не произошло. К концу XVIII в. отдельные части региона оставались такими же замкнутыми в самих себе, как и раньше. К прежним административным границам, которые всегда пересекали сообщества, сложившиеся по языковому признаку, были добавлены новые, при этом старые границы стали еще более четко фиксированными. В северной части региона прежняя социальная структура, возможно, стала чуть более открытой, однако правящие классы — рыцарства — сохранили свою власть, и социальная дистанция, отделяющая их от других слоев общества, оставалась на прежнем уровне. Магнаты и дворяне Литвы находились в смятении и продолжали гораздо сильнее проявлять недовольство тем, что ими управляют русские, чем это делала элита балтийских немцев. Новые схемы властных отношений накладывались на уже существующие, но изменения эти не проникали глубоко в жизнь крестьян побережья, для которых крепостничество оставалось доминирующим состоянием; возможность для крестьянина вырваться за пределы своего класса оставалась минимальной.
Прежние связи между языковыми сообществами сохранялись, хотя некоторые из них способствовали созданию большего количества памятников культуры, чем раньше. Возможность писать на языках народов побережья способствовала созданию особого мира, который, по-видимому, не затрагивали значительные политические изменения: лютеранские и католические священнослужители продолжали изучать местные языки и публиковать на них книги, оставаясь на первый взгляд равнодушными к смене властителей. Даже несмотря на то, что литература на немецком языке стала обращаться к новым темам — что показывают труды Яннау, Меркеля и Гердера, — литература на эстонском, латышском и литовском в основном сохранила прежние характеристики. Она брала начало в умах ученых, для которых эти языки были вторыми или третьими, и сохраняла много черт, присущих первому языку автора (грамматические формы и орфографию); произведения на этих языках писались как для того, чтобы предоставить материал
