1905-й год - Корнелий Фёдорович Шацилло
Инструкция призывала поддерживать революционный порядок и кончалась такими словами: «Наша ближайшая задача, товарищи, передать город в руки народа. Мы начнем с окраин, будем захватывать одну часть за другой. В захваченной части мы сейчас же установим свое, выборное управление, введем свои порядки, восьмичасовой рабочий день, подоходный налог и т. д. Мы докажем, что при нашем управлении общественная жизнь потечет правильнее, жизнь, свобода и права каждого будут ограждены более, чем теперь. Поэтому, воюя и разрушая, вы помните о своей будущей роли и учитесь быть управителями»{336}.
С этого дня восстание разгорелось с новой силой. Газета «Русские ведомости» писала: «И декабря происходит ожесточенная стрельба в разных частях города. Стреляли из пушек на Сухаревской площади, в Каретном ряду, на Страстной площади, Неглинном проезде, у Николаевского вокзала и в других местах. Жертв в этот день было особенно много; ранеными были заполнены многие больницы, частные лечебницы и перевязочные пункты; в полицейских часовнях не хватало мест для убитых, которых сваливали в пожарных сараях»{337}.
Власти в Москве оказались в критическом положении. «Мятежники постепенно занимают внешнюю линию бульваров, — доносил генерал, командовавший карателями, в штаб. — Высланы отряды куда можно… Поступают массовые просьбы приставов о высылке отрядов во все стороны — не даю»{338}.
Передо мной лежит сборник документов. В нем десять страниц крупного формата заполнены текстом, набранным мелким типографским шрифтом{339}. Это донесения военачальников и полицейских офицеров из самых различных районов Москвы 11–12 декабря. Все они кончаются мольбой: «Войск! Войск! Войск!». О том же просит 12 декабря в телеграмме московский генерал-губернатор Ф. В. Дубасов: «Положение становится очень серьезным; кольцо баррикад охватывает город все теснее; войск для противодействия становится явно недостаточно. Совершенно необходимо прислать из Петербурга хоть временно бригаду пехоты»{340}.
Большевики делали все, чтобы поддержать Московское восстание. 10 декабря В. И. Ленин созвал в Петербурге совещание, в котором, помимо членов ЦК РСДРП, участвовали деятели боевой и объединенной военных организаций. «Было принято решение попытаться поднять в столице некоторые воинские части, которые казались революционно настроенными, и одновременно подорвать линию Николаевской железной дороги, чтобы сковать петербургский гарнизон и воспрепятствовать переброске войск в Москву»{341}. Но Николаевская железная дорога не только обслуживалась военными частями, но и тщательно охранялась ими. Попытки большевистских боевых отрядов (одним из них руководил М. И. Калинин) взорвать железнодорожные мосты у Петербурга или под Москвой не удались, а разрушенное под Тверью, у станции Кулицкая, железнодорожное полотно было через несколько часов восстановлено.
С 12 по 17 декабря в Финляндии проходила Таммерфорсская общероссийская конференция большевиков. К концу ее работы прибыл Л. Б. Красин, остававшийся в Петербурге на несколько дней для проведения в жизнь решений совещания 10 декабря. Он выступил на конференции с докладом: «Больше всего в докладе Л. Красина делегатов интересовало то, что сделал Центральный Комитет для подготовки вооруженного восстания, — вспоминал участник конференции Е. М. Ярославский. — Докладчик рассказал не только об этом, но и о различных типах оружия, снарядов, которыми можно пользоваться в уличной борьбе. Это особенно интересовало делегатов потому, что вопрос о вооружении масс в обстановке начавшегося вооруженного восстания приобретал особо острое значение»{342}.
Однако поднять восстание ни в частях Петербургского гарнизона, ни среди петербургского пролетариата, измотанного стачечными боями предыдущих месяцев, большевикам не удалось. Воспользовавшись этим, царское правительство решилось на последний шаг: перебросить в Москву часть войск — гвардейский Семеновский полк из Петербурга и Ладожский полк из Варшавы.
Положение в Москве накануне их прибытия (13 декабря) буржуазный либеральный журнал «Право» описывал так: «Канонада не смолкает. Грохочут пушки, трещат пулеметы, в воздухе свистит шрапнель. Бой еще в полном разгаре. В бою пали уже сотни, а может быть, и тысячи жертв, по всем улицам валяются трупы, переполнены все мертвецкие и больницы, а конца бою еще не предвидится. Быстро редеющие ряды революционеров, расстреливаемых буквально, как птицы, ежеминутно пополняются новыми и новыми силами. Боевая дружина превратилась в какую-то многоголовую гидру: вместо каждой отрубленной головы у нее вырастают две новые. Четыре дня уже по всем центральным улицам идет почти беспрерывная ожесточеннейшая резня, каждый час выбрасываются сотни жертв; однако сейчас у революционеров под ружьем и на баррикадах едва ли не больше еще народа, чем было четыре дня назад. Замечательное мужество обнаруживают, между прочим, женщины. Простые женщины — жены рабочих, прислуга и др. — работают на баррикадах наравне с мужчинами. Они неутомимы; они тоже подпиливают деревья, сокрушают телеграфные столбы, громят киоски, разбивают коночные вагоны, строят баррикады, заграждения, защищают их и стоят против пушек и пулеметов. Канонада гремит по всей центральной части города»{343}.
Да, бой еще кипел. Однако некоторые руководители мелкобуржуазных партий проявили в это время куда меньше революционного мужества, чем сражавшиеся на баррикадах женщины. Заколебались меньшевики. «Уже 13 декабря, когда исход борьбы далеко еще не был ясен, меньшевистские представители в исполкоме (Моссовета) неожиданно заявили об отказе продолжать восстание и предложили его прекратить. Когда же это предложение не встретило поддержки со стороны других членов исполкома, ночью 14 декабря меньшевики приказали своим дружинам прекратить вооруженные действия. Это было прямым капитулянтством и дезертирством с поля боя. 15 декабря собрался пленум Московского Совета рабочих депутатов. Здесь меньшевики рассчитывали найти поддержку, по действительность обманула их ожидания. Большинство представителей крупных предприятий высказалось за продолжение восстания»{344}.
Сходную с меньшевиками, колеблющуюся позицию, меняющуюся под влиянием успехов и неудач, занимало и руководство эсеровской партии. Колебания таких «вождей» вредили борьбе, однако рабочие низы действовали по-своему. «Дружинники независимо от партийной принадлежности героически сражались плечом к плечу. В тесном боевом содружестве бились большевики и эсеры на Казанской железной дороге. Здесь во главе дружины стояли член МК РСДРП А. В. Шестаков, А. И. Горчилин и эсер А. В. Ухтомский. На Пресне боевым комитетом обороны руководил большевик З. Я. Литвин-Седой, а помощником его был эсер М. Соколов. Видя нерешительность и капитулянтство своих политических лидеров, многие рядовые меньшевики и эсеры сражались под руководством большевиков — мужественных борцов за свободу»{345}.
15 декабря семеновцы
