А Волков - Зодчие
В самый полдень на стену поднялась группа людей, и Кондратий уже собирался пустить в них ядро, как вдруг замер в удивлении. В толпе, появившейся на городской стене, было всего несколько татар; они окружали закованных в цепи смуглых горбоносых людей. В этих узниках Кондратий узнал армян, с которыми не раз сталкивался во время своего длительного рабства в Казани.
Одного из них вытолкнули вперед, заставили стать на колени и наклонить голову.
- Самсонушко! - ахнул Кондратий. - Родной!
Свистнул ятаган, и голова Самсона покатилась на камни стены. Кондратий увидел, как размахивали скованными руками и кричали на татар армянские пушкари, а татары лупили армян нагайками.
После ожесточенного спора татары прогнали пленников со стены.
Кондратий так и не решился пустить ядро, боясь попасть в армян.
Позже русские узнали, что казнь Самсона не достигла цели: армяне так и не стали к пушкам, и всех их посадили в зиндан.
Иногда наверху гуляй-города появлялся Голован. Если он выходил на открытую часть платформы, Кондратий прогонял его в безопасное место.
- С ума сошел! - сердито кричал он. - Как раз стрелой сымут!
- Ты ходишь!
- Меня убьют, по мне плакальщиков нет. А ты свою голову должен беречь: за ней еще много-много долгов!
Кондратий был прав, советуя Головану быть осторожным: самому ему оплошность стоила жизни.
После одного особенно удачного выстрела Кондратий выбежал из-под укрытия. Длинная татарская стрела вонзилась ему в бок.
Кондратий умер на руках Филимона. Последними его словами были:
- Кланяйся родной Москве... Не довелось... вернуться...
С появлением осадных башен русские вплотную придвинули укрепления к Царевым и Арским воротам: между русскими турами и городской стеной оставался только ров в три сажени шириной и семь глубиной. Но перейти такой ров было нелегким делом.
Глава XVI
ПЕРВЫЙ ПРИСТУП
Царь торопил воевод и розмыслов: осада слишком затянулась.
Помимо подкопа, который лишил казанцев воды, розмыслы вели еще три подкопа к городу: один поменьше - под татарские тарасы, что не давали подступа к стенам; два других, на которые осаждающие возлагали все надежды, - под городские стены на двух удаленных друг от друга участках.
На подкопах, часто сменяясь, работали тысячи людей. Выродков и другие розмыслы по нескольку раз в сутки спускались в подземные ходы, проверяли направление при помощи "маток"168. Дело подвигалось успешно; плотники Голована крепили стенки и кровлю подкопов.
29 сентября закончились работы по подведению меньшего подкопа.
На следующий день войска приготовились к штурму. Против Царевых и Арских ворот стояли воеводы Горбатый-Шуйский, князь Михаила Воротынский и другие. На Аталыковы ворота вели войска Шереметев и Серебряный. С западной стороны отвлекать татарские силы поручено было полку Левой Руки - воеводы Плещеева.
Грохот взрыва раздался, едва рассвело. Все вздрогнули, когда взлетели огромной темной массой татарские тарасы и туры. Бревна, падая с высоты, убивали на стенах людей; сваливаясь во рвы, заполняли их, образовывали мосты для осаждающих. Татары с криками бежали со стен.
Заиграли русские боевые трубы, оглушительно заколотили колотушки по громадным набатам169, взвились знамена. Полки пошли на приступ. Стрельцы и казаки почти без сопротивления заняли Царевы, Арские и Аталыковы ворота. Этим достигли немногого. За стеной оказался второй глубокий ров с кое-где перекинутыми через него мостами; к мостам спешили сильные вражеские отряды.
Началась сеча. Несколько часов бились на мостах. Воины падали в ров, заваливая его трупами. Татары стали подаваться. Ободренные успехом, русские теснили их дальше. С Арской башни, занятой стрельцами, летели пули и стрелы, поражая татарских воинов.
Царь Иван смотрел на битву с высокого холма. Хмуря густые черные брови, он выслушивал гонцов, прибывавших с известиями о трудностях и неудачах; веселел, когда узнавал об успехах, посылал одобрение наступающим войскам.
Ближайшие к стенам городские кварталы пылали; пепел тучами носился в воздухе; бойцы в дыму плохо различали своих от врагов. И все же московская рать продвигалась, дошла до Тезицкого рва, за которым был ханский дворец.
Но короткий осенний день клонился к вечеру. Татары сопротивлялись отчаянно. Ночью невозможно было драться с ними в запутанных, кривых закоулках незнакомого города.
Михаила Воротынский, в помятых от ударов латах, чуть не валясь с коня от усталости, вырвался из свалки, прилетел к царю с мольбой:
- Прикажи, государь, отвести войска! Завтра сумеем довершить приступ!
- Не с ума ли ты сошел, Михаила! - напустился на воеводу князь Андрей Курбский, состоявший в тот день в царской свите. - Не слушай, государь, срамца и труса, вели драться до окончания: подаются мухамеданы!
Воротынский, стесненный броней, дышал тяжело; по багровому лицу, с которого воевода откинул забрало, струями катился пот. Он с мольбой смотрел в глаза царю.
- Крепки еще татары, государь! - не сдавался князь Михаила. - Раздробим силы, втянемся в неведомые градские пределы, сгубим рать...
За годы власти Курбский привык, чтобы ему все уступали, но Воротынский был упорен. Воеводы сцепились в споре, поносили друг друга - казалось, вот-вот вцепятся в бороды.
- Довольно! - хмуро молвил царь, покончивший со своими сомнениями. Лжива твоя надменная храбрость, князь Андрей! Никогда не соглашаешься ждать удобного часа, воинство мое понапрасну сгубить хочешь! Приказываю: отводить полки! Осторожность - не последняя из воинских добродетелей...
Воротынский торжествующе взглянул на опешившего князя Андрея и поскакал объявлять царский приказ.
А царь Иван сурово обратился к опустившему голову Курбскому:
- Хотел бы я, чтоб на пользу тебе пошло это крепкое мое поучение, но не верю в то: велика твоя гордыня, мнишь себя превыше всех, а заслуг твоих мало нахожу...
Впервые Иван решился так открыто поднять голос против одного из первейших членов Избранной Рады, близкого друга Сильвестра и Адашева: царя воодушевила на это близость победы над мощным врагом.
Грозный ничего не забывал и ничего не прощал: много лет спустя в переписке с Курбским он гневно упрекал князя Андрея за малодушие, проявленное им при осаде Казани, за то, что тот советовал обратиться вспять после трех дней осады, когда буря истребила запасы русского воинства, за то, что Курбский толкал его на битву при неблагоприятных обстоятельствах.
Воротынский привез полкам царский приказ прекратить битву. Разгоряченные боем стрельцы и казаки отошли неохотно.
В руках русских осталась Арская башня и прилегающая к ней часть стены. Татары сами жгли окружающие укрепления, постройки, мосты, чтобы отделиться от нападающих. Целую ночь они строили завалы, возводили новые деревянные стены, засыпая их землей.
* * *
1 октября обе стороны деятельно готовились к последней, решительной битве.
Татары возводили новые стены. Согнанные со всего города рабы, подростки, женщины таскали камни, кирпичи и бревна из разрушенных домов. Стены вырастали быстро, так как над ними старались тысячи людей, подгоняемые бичами надсмотрщиков.
Вот когда пригодился бы татарам секрет несокрушимого замеса, известный Никите Булату!
Но русские втащили на Арскую башню пушки и громили стены ядрами. Строители укреплений падали - на их место становились другие. Камни, вырываемые снарядами, катились по земле, их подхватывали чуть не на лету и снова укладывали на место...
Перед решающим приступом Иван Васильевич сделал последнюю попытку сберечь русскую и татарскую кровь. По его приказу в город отправился Камай-мурза с предложением сдаться, обещая жизнь и свободу осажденным.
Камая привели в тронный зал, где собрались царь Едигер, имам Музафар, князья Ислам и Кебяк, беки, уланы, мурзы.
Камай, бледный от волнения, повторил предложение царя Ивана.
"Мне не дожить до поры, когда волосы мои побелеют, - думал он. - Молю об одном: пусть моя смерть будет скорой и легкой".
Слова Камая-мурзы были выслушаны в гробовом молчании. Потом гневно заговорил первосвященник Музафар:
- Изменник! Предатель! Ты заслуживаешь казни! Но голова посланника священна для нас.
Камай-мурза вздохнул облегченно.
Сеид продолжал:
- Послание царя мы обсудили всем курултаем. Поди и скажи царю Ивану: не бьем ему челом! На стенах стоит Русь, на башне - Русь. Ничего! Мы другую, третью стену поставим. Либо отсидимся, либо все помрем.
Едигер и советники согласно кивнули головой.
Камая вывели из города и отпустили.
Ночь прошла в мрачной, настороженной тишине. Для многих и многих тысяч бойцов эта ночь была последней в жизни.
Глава XVII
РЕШИТЕЛЬНЫЙ ДЕНЬ
Настало воскресенье, 2 октября 1552 года.
У последних двух подкопов шли окончательные приготовления. Бочки с порохом закатили вглубь накануне, свечи были воткнуты в рассыпанный порох. Царь приказал произвести взрывы на рассвете и, когда будут взорваны стены, начинать приступ.
