Жак Эрс - Людовик XI. Ремесло короля
То, что раньше было признаком действительных отличий, стало волей государя. Над внезапным и громким успехом довлела печать произвола.
Глава третья.
ЧАСТО СОВЕЩАТЬСЯ И ВСЕГДА ВСЕ РЕШАТЬ САМОМУ
1. Париж, забытый город
Опытный и осторожный, король Франции умел извлекать уроки из прошлого, которого он не застал, но которое, будучи недавним, оставалось в памяти в образах беспорядков и насилия. Отец и советники научили его остерегаться Парижа. В противоположность другим городам в королевстве он все еще казался очень опасным и во всяком случае ненадежным. Тогда в нем проживали более ста тысяч жителей, против двадцати-тридцати тысяч в Руане. Этот город сотрясали социальные бури, он был уязвимым, способным восстать и последовать за проповедниками любого толка, за принцами крови с плотно набитыми кошельками и хорошо подвешенными языками, раздающими направо и налево обещания и бочки с вином, или за вдохновенными ораторами, призывающими к справедливости без всякого риска для самих себя, разглагольствующими о Божьем гневе и Страшном суде. Карл V, будучи дофином, а потом Карл VI оказались заперты в Париже, постоянно подвергаясь опасности, и многие их чиновники расстались там с жизнью. Осознание этих угроз было вызвано и жуткой резней в майскую ночь 1418 года, когда от десяти до двадцати тысяч человек — мужчин, женщин и детей, — признанных (зачастую по ошибке) сторонниками арманьяков, были убиты в тюрьмах и на улицах. Карл VII был тогда дофином, ему чудом удалось бежать из города, находившегося во власти толпы, которую уже не мог обуздать ни один трибун. Став королем, он сумел подчинить себе этот город только после четырнадцати лет сражений, но так и не обосновался в нем по-настоящему. Он только наезжал в столицу на краткое время, положив тем самым начало длительному периоду отсутствия здесь монарха, вплоть до наследников Франциска I. Все время находясь на подозрении, город лишился двора, чужеземных купцов и крупных финансистов. Дела пришли в упадок, денег стало не хватать; художники отправились творить сначала в Бурж, потом в города и замки в центре страны. То, что мы обычно называем эпохой «замков Луары», сначала было эпохой замков на реках Шер или Эндр и стало следствием не каприза, а выверенного политического решения. Речь шла не о возвращении к природе, не об играх в пастушков среди полей, а об управлении вдали от угроз и давления уличной толпы.
Людовик XI на протяжении всего своего правления не терял бдительности, чтобы не попасться в ловушки, расставленные смутьянами, способными взбунтовать парижан. Он не хотел, чтобы против его власти восстал какой-нибудь Этьен Марсель или Иоанн Бесстрашный, и позаботился о том, чтобы не оказаться заложником разгневанной толпы, которую так легко взбаламутить. Он был достаточно ловок, чтобы быстро подчинить себе город, увериться в его покорности... и отправиться жить в другое место, где он мог спокойно управлять делами страны.
Он устроил себе блестящий прием в Париже в 1461 году, утверждая законность своей власти, навязывая свое присутствие. Он тотчас провел в городе совет, вернее, продиктовал свою волю по поводу обновления чиновничьего корпуса в государстве. Во время войны с Лигой общественного блага он понимал, насколько велика ставка в игре, и знал, что потеря столицы наверняка принесет победу мятежникам. Именно чтобы сохранить ее, он и повел свою настоящую войну. Велел вооружить ополчение и укрепить стены. А главное — постарался привлечь на свою сторону торговую аристократию и народ, раздавая и тем и другим кое-какие привилегии или налоговые послабления. Ему это прекрасно удалось: осаждаемый принцами, которые старались поднять бунт знати или народное восстание и беспрестанно засылали агитаторов, Париж остался верен королю.
Июль и август 1465 года: после Монлери начались нескончаемые переговоры между принцами, ставшими лагерем под Парижем, и королем, или, точнее сказать, правительством и королевской партией. За короля действовали его наместник-губернатор и нотабли, представляющие институты управления, которые всегда были на посту и участвовали в совещаниях: «И в то время собрали они церковников, суд Парламента и граждан Парижа, дабы вместе потрапезничать и решить, что надлежит совершить по всем делам и по каждому в отдельности». Ибо в те дни Людовик был в Манте или в Нормандии, чтобы собрать «в свой отряд тридцать тысяч нормандских и прочих воинов», а город сам занимался ведением мирных переговоров и собственной обороной. Эти люди, назначенные неизвестно как, но, во всяком случае, истинные и бесспорные представители своего круга, заняли удивительно твердую позицию по отношению к мятежникам, храня верность королевским чиновникам и знати из партии Людовика. В первые же дни купеческий старшина отказался действовать, не посоветовавшись с ними. А позднее заявил представителю принцев Дюнуа, что не даст никакого ответа, предварительно не переговорив об этом с королем и не узнав, какова будет его воля.
В отсутствие короля среди парижан постоянно велась всякого рода пропаганда. Сам Дюнуа и другие агитаторы то и дело приезжали в город, распускали слухи о недовольстве принцев, чтобы восстановить толпу против государя, которого представляли настоящим тираном, повинным в злодеяниях и преступлениях, разбазарившим государственную казну, заключающим союз с иноземцами против «благородных семейств Франции», силой принуждающим к браку представителей разных сословий, к бесчестию и неудовольствию оных, по меньшей мере, их родственников, более того, назначающим недостойных людей на высшие посты в государстве. Все напрасно. Времена Этьена Марселя и «живодеров» прошли, и город не поддавался на провокации: «Знатные люди в Париже, солдаты и простолюдины стояли за короля». Королевские чиновники знали, как удержаться, а нотабли — как привлечь толпу на сторону короля. Они раздували слухи о том, что принцы «умышляют ввести в Париж бретонцев и бургундцев на беду королю и городу, а посему народ взволновался и убил оных посланников». Они обличали «горожан, имевших в мыслях впустить господ сих в Париж». Так что тот самый народ, который в 1418 году раскрыл ворота бургундцам, теперь укреплял стены и обходил их дозором.
Карл Беррийский и его лигисты пошли с другой карты. Они попросили собрать штаты королевства; король отказался, и тогда они потребовали, чтобы мирный договор рассматривался не в его владениях, в Париже или в ином месте пребывания его Совета, а у них, в лагере Боте-сюр-Марн, без его присутствия, тридцатью шестью комиссарами, назначенными для этой цели. Среди них должны были быть двенадцать церковнослужителей, двенадцать дворян и двенадцать разночинцев, все заслуженные люди, которым герцог Беррийский и его сторонники открыли бы причины, вынудившие их взяться за оружие. В общем, предлагалось провести собрание штатов, ограниченное парижанами. Город, конечно, выставил своих представителей, делегацию возглавлял епископ Гильом. Но большинство быстро утомилось и перестало показываться на заседаниях. Ничего не решили и, судя по всему, не выдвинули никаких предложений. Попытка поговорить в обход короля, представить ему, как некогда сделали «живодеры», реформу государства в форме ордонанса, жалким образом провалилась. Мирные договоры, положившие конец Лиге общественного блага, были подписаны, а ни о каких реформах даже не упоминалось.
Впоследствии, когда кризис миновал, а союз принцев ослаб и распался, король показывался в городе все реже и реже, не задерживаясь в нем дольше, чем на несколько дней, предпочитая ему городки, селения или замки Иль-де-Франс. У него не было парадной резиденции в Париже, и он не выстроил или не обустроил там никакого особняка, который был бы связан с его именем. В 1464 году, когда дела призывали его в Нормандию и Пикардию и ему приходилось проезжать через Иль-де-Франс, он провел там в общей сложности только двадцать четыре дня против сорока четырех в Ножан-ле-Руа на реке Эр, под Ментеноном, тридцати восьми в Абвиле, двадцати семи в Руане и двенадцати в Турнэ. В 1477 году, во время первого большого похода на бургунд-цев, он останавливался в тридцати разных местах, от Турени до Артуа, но ни разу в Париже.
Он управлял из провинции по расчету, по политическому решению, из которого не делал тайны. Всегда осмотрительный, даже подозрительный, он неохотно доверял людям из Иль-де-Франс. Во времена первых Валуа и Карла VI эти люди — церковники, аристократы или законники — составляли подавляющее большинство в Королевском совете. Напротив, Людовик XI постоянно поощрял области, которые некогда выступили на стороне его отца Карла VII и Жанны д'Арк против парижан и бургундцев. Из двухсот сорока восьми членов Совета за все время его правления только из долины Луары было пятьдесят шесть, то есть четверть; в нем заседали тридцать семь обычных советников из центральных районов Франции, тогда как парижан было всего двадцать один, то есть менее десяти процентов. Это означало продолжение политики Карла VII, с той лишь оговоркой, что людей из Дофине и Нормандии призывали в Совет чаще и в большем количестве.
