Гульельмо Ферреро - Величие и падение Рима. Том 1. Создание империи

Однако на этот раз после своих успехов в войне против пиратов Помпей, несмотря на свое отсутствие и наперекор оппозиции, был в Риме сильнее Красса, консервативной партии и даже традиций. В Италии, как это всегда бывает в демократиях, где возрастают цивилизация, богатство, разнообразие занятий и удовольствий, высшие классы, богатые и зажиточные собственники, капиталисты, купцы, художники м большую часть времени занятые своими частными делами или удовольствиями, за недостатком времени и по эгоизму оставляют государство в руках небольшого число профессиональных политиков, интересуясь общественными делами только тогда, когда необычайное событие взволнует все умы. Но когда такое волнение и всеобщее возбуждение охватит массы, ни одна партия, ни одна ко-терия или политическая группа не осмеливается ему сопротивляться. Так было в 70 г.; жестокая ненависть, возбужденная против консервативной партии, побудила многих консерваторов утвердить демократические законы. Потом общественный энтузиазм упал, и Цезарь, Помпей и народные трибуны тщетно пытались его оживить. Наконец, общество снова заволновалось. Вся Италия, счастливая успехом в войне против пиратов, удивлялась Помпею и смотрела на него как на несравнимого полководца; она доверяла только ему и хотела, чтобы именно он нанес последний удар Митридату.

Не только один простой народ желал восточного диктатора; его желали также крупные финансисты, многие сенаторы и всадники, поместившие на Востоке свои деньги. Не один только Цезарь старался добиться утверждения законопроекта, но и Цицерон, произнесший в защиту закона Манилия свою первую политическую речь и пожертвовавший прекрасной независимостью, которую он умел сохранять до тех пор. После процесса Верреса Цицерон продолжал бесплатно вести судебные дела, изучать греческих философов, благоразумно управлять своим состоянием и воспитывать свою дочь в полном согласии со своей женой. Он затмил Гортензия и сделался первым оратором Рима. Но он всегда держался в стороне от борьбы партий. Однако его влияние все возрастало, и он получил на этот год самую почетную городскую претуру без борьбы, без коалиций, без происков. Это был первый случай, чтобы в Риме красноречие с таким успехом выдвигало незнатного и небогатого человека к общественным должностям.[479] Какие мотивы побудили его броситься на этот раз в схватку? Мы не знаем этого. Вероятно, на его решение сильное влияние оказало общественное возбуждение, а особенно тревога всадников. Цицерон имел большое количество связей в этом классе богатых финансистов, которые были такого же скромного происхождения и нравов, мало отличных от его собственных, и большинство которых обладало замечательным образованием. Между прочим, он был очень дружен с Аттиком, богатым всадником, поместившим на Востоке большие капиталы и много занимавшимся историей, археологией и философией. Его младший брат Квинт Цицерон, живший вместе с ним в Риме, был даже женат на сестре Аттика, Помпонии.

Следовательно, возможно, что, также считая опасность очень великой, Цицерон уступил настояниям друзей Помпея и, желая одновременно оказать услугу Помпею, республике и своим друзьям всадникам, произнес в защиту закона большую, очень ловкую речь. Своей публике, состоявшей из богатых купцов, сенаторов, ростовщиков, зажиточных откупщиков, ремесленников, он мог сказать, что древнее пергамское царство было самой богатой провинцией империи, что наиболее обильные доходы казначейство получает из Азии, что там помещены капиталы откупщиков, купцов, частных лиц и что, следовательно, обязанность всех классов — защищать эту провинцию не щадя жизни.[480] Цезарь, намеревавшийся выступить кандидатом в эдилы на 65 г. и изо всех сил старавшийся быть популярным, также поддерживал закон, который и был утвержден, несмотря на негодование Красса. Помпей получил известие об этом в Киликии, где расположился на зимние квартиры, и немедленно начал готовиться к войне.

Это было весной 66 г. Постоянно благоприятствуемый судьбой, Помпей получил поручение добить человека, уже смертельно раненого. Митридат поссорился с Тиграном, который подозревал, что он возбуждает его сыновей восстать против отца с целью посадить на армянский престол более покорного союзника. Отделившись от Тиграна, имея только около 30 000 пехотинцев и несколько тысяч всадников,[481] Митридат имел одну надежду, впрочем, очень слабую, что Фраат, новый парфянский царь, наследовавший Арсаку, придет к нему на помощь. Но Помпей поспешил отправить посольство к этому царю, чтобы убедить его начать войну с Тиграном[482] и предоставить ему скорее покончить со старым царем Понта, прервав все его интриги.

Несмотря на эту настоятельную необходимость Помпей, тем не менее, должен был ранее выполнить очень деликатную миссию: сменить в командовании Лукулла, упорно остававшегося среди непокорных легионов. Оставив три легиона Марция в Киликии,[483] он двинулся вперед с главной частью армии, чтобы вести войну с Митридатом и в то же время убедить Лукулла в необходимости покориться. Молодой любимец судьбы в заносчивости своими успехами приближался к старому герою, огорченному столькими неудачами. Много лиц в обоих лагерях ждали этого с беспокойством, не зная, как пойдет дело при этой встрече. Общие друзья вмешались для того, чтобы все прошло с достоинством и без скандала и, наконец, можно было устроить свидание обоих генералов в Данале, в Галатии.[484] Свидание началось с взаимных комплиментов, но скоро Лукулл, никогда не бывший ловким дипломатом, выставил невозможное положение. Помпею, по его мнению, оставалось только вернуться в Рим, потому что он сам окончит войну. С той и другой стороны разгорячились, и свидание окончилось оскорблениями.[485] Лукулл упорствовал еще в своем праве издавать декреты и раздавать завоеванные им земли Галатии, стараясь таким образом уверить других и воображая сам, что он не идет на уступки. Но Помпей без труда отнял у него всех его солдат, за исключением 1600 человек, оставленных для сопровождения его в Италию.

С армией, состоявшей только из тридцати тысяч человек,[486] Помпей вторгнулся в Понт. Подражая тому, что сделал против него самого Лукулл во время кампании 74 г.,[487] Митридат сперва постарался затруднить продовольствование неприятеля своими нападениями. Но когда он потерял в засаде часть своей кавалерии, когда Помпею удалось обеспечить скорую и безопасную дорогу для провианта через Ацелизену, он вынужден был перейти от наступления к обороне и окопался в крепкой позиции при Дастейре. Помпей приказал тогда присоединиться киликийским легионам. Митридат понял, что скоро он будет обложен со всех сторон превосходными силами,[488] и однажды ночью, незаметно для римского лагеря, бежал, рассчитывая достигнуть Евфрата, переправиться через него и удалиться в Армению, где можно было попытаться продолжать войну. Но Помпей преследовал его, настиг через три дня и нанес ему тяжкое поражение.[489] Митридат, однако, успел еще спастись и с остатками своей армии занял Синорию, самую крепкую из своих цитаделей на границе с Арменией, взял там большую сумму денег, дал своим солдатам годовое жалованье, роздал им большую часть других своих богатств и послал просить гостеприимства у Тиграна, царя Армении; потом, не будучи в состоянии дождаться ответа в Синории, еще слишком близкой к неприятелю, он удалился оттуда со слабым эскортом и, набирая по пути солдат, поднялся до истоков правого рукава Евфрата, а отсюда спустился в Колхиду, которая посреди беспорядков последних лет сделалась почти независимой. Он прошел через нее и остановился в Диоскуриаде, последнем греческом приморском городе, основанном у подошвы Кавказа.[490]

Помпей, выполнивший своей кампанией против Митридата chef d'oeuvre стратегии, не мог преследовать по горам эту кучку беглецов со всей своей армией. Не было никакого затруднения отложить вторжение в Колхиду и до следующего года, потому что Митридат был окружен там и захвачен как бы в ловушку. Он не мог возвратиться в Армению и не мог бежать морем, которое занимала римская эскадра. Он не мог более спастись в Крым, где царствовал его сын Махар, сделавшийся другом римлян и от которого его отделяли варварские народности Кавказа, которых он не мог покорить даже во времена своего наибольшего могущества. Помпей предпочел поэтому обратиться к Армении и без труда завоевал ее. В то время, как Помпей сражался с Митридатом, Тигран был атакован Фраатом и своим возмутившимся сыном. Но когда Фраат скоро отступил, сын, испуганный тем, что остался один, обратился за помощью к Помпею. Тигран старался бороться, но, узнав, что Помпей готовится напасть на него, приказал заковать в цепи Митридатовых послов, назначил цену за его голову и пешком с униженным видом явился в римский лагерь. Помпей, оказав ему хороший прием, успокоил его, возвратил ему все наследственные владения его фамилии и примирил с сыном, которому он дал Софену. Потом он даровал ему титул друга и союзника римского народа и потребовал уплаты лично себе 6000 талантов, каждому солдату по 50 драхм, каждому центуриону по 1000 драхм и каждому военному трибуну по 10 000 драхм.[491] Затем он повел свои войска на зимние квартиры на север к берегам Кира, к границе Армении. Чтобы подготовить вторжение в Колхиду, он вошел в сношения с албанцами, жившими в Ширване и Дагестане, и с иверами Грузии. Но Помпей ошибался, считая Митридата побежденным. Неукротимый старик сам отправился к иверам и албанцам и привел их себе на помощь для последней борьбы с Римом. В декабре месяце легионы, зимовавшие на берегах Кира, были неожиданно атакованы албанцами. Попытка не удалась, нападение было отражено, и Помпей, постоянно покровительствуемый судьбой, был, таким образом, дешевой ценой предупрежден, что следовало быть более благоразумным с этими варварами.[492]