Пол Стратерн - Медичи. Крестные отцы Ренессанса
Затем загадочный Леонардо получил благодаря посредничеству Лоренцо крупный заказ — написать для доминиканской церкви Сан-Донато в Скопето, на окраине Флоренции, сюжет на тему поклонения волхвов. Контраст с тем, как истолковал ту же тему Боттичелли, сразу бросается в глаза. У последнего нарядно одетые члены семьи Медичи почтительно склоняются перед Мадонной с младенцем. У Леонардо собравшиеся потрясены самим божественным явлением, коленопреклоненно, с воздетыми руками окружают они Богородицу. На заднем плане, контрастируя с этим групповым портретом, прочерчены ясные, как на архитектурном эскизе, линии какого-то недостроенного, устремленного вверх, к очередному этажу, классического здания. Леонардо продолжал заниматься самообразованием, чертил контуры домов и военных машин, придумывал различные инженерные проекты. В том-то и беда: все это захватывало его настолько, что вскоре он утратил интерес к основной работе. Несмотря на то что отданы ей были целые годы, несмотря на увещевания, а затем и угрозы братьев-доминиканцев, «Преклонение волхвов» так и не было закончено, и это был первый, но далеко не последний из проектов Леонардо, что разделили ту же судьбу.
Наверное, Лоренцо де Медичи понимал, что если Леонардо хочет сохраниться как художник, ему нельзя умножать врагов во Флоренции. Рискуя по привычке, он рекомендовал Леонардо да Винчи новому правителю Милана Лодовико Моро Сфорце, сменившему на престоле своего убитого брата Галеаццо[5]. Лодовико Моро Сфорца называли Il Mоrо — Мавр — отчасти из любви к каламбурам, а отчасти из-за его смуглой, «мавританской» кожи. Это был еще один «трудный» Сфорца — воспитанный в гуманистической традиции, он выработал вкус к искусствам; кичился своей внешностью (особенно курчавыми, тщательно причесанными волосами); но всякого рода дикие выходки умерялись грубоватой, уверенной в себе силой, унаследованной им от отца — кондотьера Франческо Сфорцы. Лодовико был одновременно и целеустремлен, и легкомыслен, трусоват и отважен, ненадежен как партнер по переговорам на международной сцене и непредсказуем дома. К счастью для Леонардо, он сразу понравился Лодовико, и эта симпатия не осталась без ответа.
Леонардо приехал в процветающий город. Милан был центром выгодной торговли шелком, господствующей в Ломбардии с ее богатыми сельскохозяйственными угодиями; помимо того, город был знаменит производством дамских шляпок. Но что касается завоеваний Ренессанса, то к ним Милан только начинал еще приобщаться и в этом смысле оставался далеко позади Флоренции с ее культурным богатством и ее же культурным снобизмом; так что застенчивый молодой художник, да еще с деревенским акцентом, сразу почувствовал здесь себя как дома.
Леонардо прожил в Милане семнадцать лет, именно здесь достиг полного расцвета его художественный талант, и здесь же он обрел до известной степени личное счастье. В 1490 году он нанял в услужение десятилетнего Джакомо Салаи. На второй день Леонардо подобрал ему костюм и отложил деньги на покупку. Джакомо заметил, где они спрятаны, и украл их. Леонардо был взбешен, мальчишка все отрицал. Леонардо называл его «воришкой, лжецом, болваном и обжорой». Да, большим проказником был этот Джакомо, но обладал неотразимым обаянием, и через несколько лет они с Леонардо стали любовниками. Безграмотный Джакомо научился мириться с тем, что его хозяин время от времени впадает в продолжительное загадочное молчание (столь раздражавшее его посетителей), а Леонардо — с его привычкой воровать по мелочи. Джакомо оставался со своим хозяином до конца его жизни.
Герцог Миланский заказал Леонардо спроектировать бронзовую статую своего отца Франческо, основателя династии Сфорца, во весь рост. Эскизы и наброски, которые сделал Леонардо, готовясь к этой большой работе, стали предметом всеобщего восхищения, а отливка шестнадцатифутового монумента потребовала от него огромной изобретательности и полного напряжения творческих сил. Да только и этот проект не был осуществлен до конца. В 1495 году Леонардо было предложено написать фреску на мотивы «Тайной Вечери» для трапезной доминиканской церкви Санта-Мария делле Грацие в Милане. Эта работа станет полным воплощением всего того, что он познал в искусстве живописи, будет выполнена с такой силой, что ее следует признать и неизбежной, и бессмертной. Каждый из учеников, расположившихся за столом по обе стороны от Учителя, обладает своей индивидуальностью, каждый наделен как непостижимой глубиной, так и подлинной жизненностью. Работа займет у Леонардо несколько лет и будет завершена в 1498 году. На сей раз проблемы возникли на подготовительной стадии: стена, на которой расписывалась фреска, оказалась слишком влажной, а краски, которые Леонардо смешивал по новому методу, упорно отказывались ложиться. Через какие-то шестьдесят лет фреска, по свидетельству очевидца, превратилась в «огромное расползшееся пятно», так что шедевр этот дошел до нас лишь в копиях второстепенных художников.
В Милане Леонардо спокойно мог разрабатывать свои идеи. Лодовико Сфорца был и заинтригован, и восхищен чертежами «боевых машин», таких как катапульта, огромное ружье-винторез, бронемашина и таран. Помимо того, Леонардо разработал проект осушительной системы и предложил план идеального градостроительства; он выступил первым патологоанатомом, подробно описав строение органов человеческого тела. Чтобы позабавить своего покровителя, Леонардо делал скульптуры изо льда, ставил зрелища с фейерверками и конструировал механических монстров. Более всего остального Леонардо воплощал собой чистую «интеллектуальную силу». Сфорца поселил его в своем большом замке, для которого Леонардо спроектировал центральную отопительную систему; в его распоряжение была также предоставлена художественная мастерская, где у него имелись ученики и помощники; хотя какая именно работа доставалась этим последним, остается загадкой. Коль скоро речь касается живописи, Леонардо всегда работал в одиночку, со своей изнурительной медлительностью. За семнадцать проведенных в Милане лет он полностью написал всего шесть картин — правда, каких! Иначе как божественными их не назовешь.
Впрочем, хорошо еще, что и они были закончены. Леонардо целыми днями просиживал, зарисовывая что-то в блокноте, делая заметки своим тайным зеркальным шрифтом. Вот — воплощение его гения — зарисовки эти и заметки касаются всего, от астрономии до положения плода во чреве матери, от ботаники до физиогномики, от искусства до военного дела. Часто не замечают, что это многообразие связывается общей идеей: в глазах Леонардо в совокупности своей все это — части «науки живописи». Художник для него — ученый в высшем своем проявлении; он обладает даром и познавать мир во всех его подробностях, и запечатлевать его в конкретных произведениях. Леонардо лелеял грандиозный план, согласно которому художники обозревают все вместе и каждую в отдельности детали, из которых сделан мир, проникают в их структуру и их форму и далее запечатлевают их такими, каковы они есть. Его искусство становится наукой. Как отмечает Леонардо в одной из своих записных книжек, «объекты, к которым я обращаюсь, требуют для своего представления скорее опыта, нежели чужих слов... Я воспринимаю (опыт) как любовницу, отдавая ему все свои чувства». В идеях Леонардо представляется возможным видеть научный метод в его зародыше, хотя должно было пройти еще столетие с лишним, прежде чем Галилей разовьет эти идеи и положит начало современной науке.
Грандиозный план «науки живописи» остался неосуществленным. Да он и был, конечно, неосуществим, и это в большой степени относится ко всему творчеству Леонардо. Именно поэтому скорее всего так много из его величайших замыслов остались незавершенными. Он заглядывал за пределы осуществимого, он исчерпывал предмет, не успев придать ему форму. И тогда Леонардо утрачивал к этому предмету интерес, ему казалось, что нет смысла завершать работу.
Леонардо любил Боттичелли, хотя и не любил его живопись (прямо он об этом не говорил, но порой, не называя имени, явно имел в виду именно его картины, представляя их примером того, какой не должна быть живопись). Но в отношении последнего участника троицы великих, так или иначе связанных с палаццо Медичи, можно сказать, что он не любил ни человека, ни его работы. К Микеланджело Леонардо, называя вещи своими именами, питал отвращение и того не скрывал. В себе самом видел холодного ученого, которому нет нужды в Боге; Микеланджело, со своей стороны, был одержим Богом. Леонардо стремился запечатлеть и понять точную и тонкую природу того, что видел, а Микеланджело стремился показать духовную борьбу человека. В глазах Леонардо Микеланджело оставался представителем Средневековья; другие же видели в его творчестве воплощение ренессансного духа — олицетворение гуманистического идеала, борющегося и страдающего в своем порыве обретения жизненной формы.
