Вадим Медведев - РАСПАД. Как он назревал в «мировой системе социализма»

В дальнейшем события развивались с головокружительной быстротой. В середине октября на заседании Политбюро перед Хонеккером был поставлен вопрос об отставке. Хонеккер, судя по поступавшей к нам информации, оказался неспособным разобраться и сориентироваться в ситуации, не смог уловить настроения в обществе, оценив постановку вопроса о его уходе в отставку как личный выпад против него, полагая, что его политика единственно правильная и непогрешимая.

18 октября вопреки мнению Хонеккера этот вопрос был вынесен на пленум СЕПГ, который освободил Хонеккера от должности Генерального секретаря, а Миттага и Хермана – от обязанностей членов Политбюро и секретарей ЦК. 24 октября Народная палата ГДР освободила Хонеккера от обязанностей председателя Госсовета. На этих высших постах в партии и государстве был утвержден Эгон Кренц.

Но было уже слишком поздно… Смена руководства, а затем исключение из партии Хонеккера, арест Миттага не привели к успокоению в республике. Начались массовые выступления граждан ГДР теперь уже не только по вопросам, связанным с выездами в ФРГ, но и по общеполитическим проблемам. Это вынудило полностью отменить ограничения в передвижении граждан ГДР на Запад и обратно и привело к последующему разрушению пресловутой Берлинской стены.

Неадекватным оказалось и решение о преемнике Хонеккера Кренце. Требования о его отставке, как креатуре Хонеккера, стали усиливаться. Был по этому поводу сигнал бедствия к нам от нового, пришедшего на смену Аксену, секретаря ЦК СЕПГ по международным вопросам Виллердинга. Впрочем, это уже не имело значения. И только назначение главой правительства ГДР Ханса Модрова в какой-то мере оказало сдерживающее воздействие на развитие событий. Но остановить крах системы, ввести перемены в спокойное русло стало невозможно. Таков был бесславный конец «первого социалистического государства на германской земле».

События в ГДР послужили своеобразным сигналом и толчком для спонтанных, бурных перемен и в ряде других социалистических стран. Они перекинулись в Болгарию, затем в Чехословакию, подтолкнули выступления населения Румынии против режима Чаушеску, оказали большое влияние и на ход событий в СССР. Тесная взаимосвязь и взаимозависимость развития СССР и стран Восточной Европы сказались и здесь.

Дальше я вернусь к анализу причин, характера и содержания того, что произошло в ГДР и других социалистических странах.

Конечно же, в ГДР не все было плохо. За четыре десятилетия немало сделано в экономике и особенно в социальной сфере, в развитии образования, науки, в социальном обеспечении людей. И не случайно, что многие трудящиеся Восточной Германии в трудные времена интеграции в западную систему вспоминали о социальных завоеваниях ГДР. Так что многое из этого могло бы быть сохранено.

Но перемены в ГДР были необходимы и неизбежны. И то, что они приняли такие бурные и разрушительные формы, объясняется в первую очередь упорной приверженностью хонеккеровского руководства к старым, изжившим себя порядкам.

Есть еще личностная сторона драмы, разыгравшейся в бывшей ГДР. Она касается многих коммунистов и руководителей ГДР, прежде всего самого Эриха Хонеккера.

Его судьба после крушения ГДР сложилась поистине драматически. Полное политическое фиаско, утрата всех атрибутов власти и элементарного благополучия, выезд из страны и предоставление политического убежища в СССР (с санкции Горбачева), выдворение из России новыми властями после длительного пребывания в чилийском посольстве в Москве, выдача германским властям, предание суду – все это свалилось в течение нескольких лет на голову одного человека, к тому же престарелого и тяжелобольного. В конце концов соображения гуманности взяли верх: судебное преследование Хонеккера было прекращено и ему разрешили выехать к семье в Чили.

Надо отдать должное Хонеккеру. Он держался стойко. Это по-своему цельная натура, выросшая из недр коммунистического движения и до мозга костей пропитанная его духом. Верность его целям и задачам, своего рода целостность убеждений, которые Хонеккер пронес через всю свою жизнь, вызывают невольное уважение.

Но за полвека жизнь далеко ушла вперед, многое переменилось. Коммунистическое движение, отразившее в первой трети нашего века, пусть не вполне адекватно, многие противоречия и потребности человеческого бытия, в последней трети XX столетия оказалось оторванным от новых реалий, и далеко не всем его лидерам и активным деятелям удалось вырваться из круга старых, привычных представлений, стряхнуть с ног прах старого, подняться до понимания императивов нового времени.

Хонеккер оказался не в их числе.

«Гений Карпат»

Весьма своеобразно складывались советско-румынские отношения. Для горбачевского руководства это не было новым и неожиданным, ведь на протяжении довольно длительного периода в политике Румынии, особенно после прихода к власти Николае Чаушеску, проводилась особая линия, в которой доминировали настроения национальной обособленности.

Во всех официальных заявлениях и документах, выступлениях Чаушеску назойливо, кстати и некстати, повторялись тезисы о независимости, суверенитете, невмешательстве во внутренние дела.

В СЭВ, Организации Варшавского Договора, в ООН, на международных форумах и двусторонних встречах эта линия проводилась подчеркнуто и демонстративно, как бы напоказ, чтобы всем было видно, что Румыния не является сателлитом Советского Союза.

Во внутренней политике проявлялись стремление возбудить национально-патриотические чувства вокруг амбициозных программ «социалистического строительства», дискриминационное отношение к национальным меньшинствам, прежде всего венгерскому. В исторической литературе и культуре всячески поощрялось обращение к дакоримскому периоду, от которого якобы берет начало современное румынское государство. Время от времени поднимался и молдавский вопрос с прозрачными притязаниями на Молдову.

В первые годы после прихода Чаушеску к партийному и государственному руководству казалось, что эти особенности его политики носят преходящий характер, объясняются неопытностью и амбициями сравнительно молодого тогда румынского руководителя, влиянием более опытных деятелей, таких как председатель Совета Министров И. Маурер.

Но вот Маурер сошел со сцены, Чаушеску стал удалять одного за другим представителей сложившейся при Г. Георгиу-Деже «старой гвардии», а националистические акценты в политике Румынии не только не ослабли, а еще более усилились.

Постепенно сложился режим личной власти Чаушеску. Он вобрал в себя, пожалуй, все худшее, что было в авторитарной советской модели. Это и фактическая диктатура партии и ее вождя при полном выхолащивании демократических лозунгов, и жесткий идеологический контроль, отсутствие какой-либо гласности за пределами официальной политической линии, и гипертрофированное развитие органов подавления, прежде всего службы безопасности, прямо и непосредственно подчиненной высшему партийному и государственному руководителю, и крайние формы культа личности, преклонения перед авторитетом руководителя.

Все это причудливо переплеталось с полувосточными методами семейственности и клановости. Родственники Чаушеску и его жены, их дети, многочисленные братья Николае Чаушеску оказались расставленными на ключевые посты в партии, комсомоле, армии, службе безопасности, а сама Елена Чаушеску была вторым лицом в стране.

Никто не мог поднять голос против этих порядков под угрозой морально-политического и даже физического устранения. Наказывалась не только нелояльность, но и недостаточное рвение в служении Чаушеску. Обстановка полной зависимости руководящего слоя кадров от воли верховного правителя поддерживалась периодическим перетряхиванием партийного и государственного аппаратов, постоянными перестановками людей, даже тех, которых Чаушеску считал верными себе.

Вот с каким партнером пришлось строить отношения новому советскому руководству.

Казалось бы, Чаушеску должен был приветствовать новый курс советского руководства, его идею перестройки отношений между социалистическими странами на принципах равноправия, невмешательства во внутренние дела, взаимовыгодного сотрудничества, решительного отказа от всего того, что называлось на Западе «доктриной Брежнева».

Но все стало складываться по-другому. Чем дальше, тем больше со стороны Чаушеску стало проявляться неприятие курса горбачевского руководства на перестройку как во внутреннем, так и в международном планах. Тем самым обнаружилось, что особая линия Чаушеску объясняется не столько реакцией на великодержавные замашки советского руководства, сколько характером самого румынского режима.