Александр Иванченко - Путями Великого Россиянина
Очевидно, генетическая наследственность Маклая была достаточно сильна, чтобы, будучи обречённым на уставное и по преимуществу уже узко специализированное образование, с неизбежными для него ограничениями и отупляющей схоластикой, сохранить своё природное стремление к объективному познанию и полную независимость мышления. Идя на компромисс с современным миропониманием, можно сказать, что мозг его подсознательно вбирал для последующей переработки мышлением лишь необходимое, то есть наиболее важное, и он также подсознательно не желал расчленять целостный мир на некие составные. Поэтому в восемнадцать лет, попав вместе с Галилеем в каюту равномерно и прямолинейно идущего корабля, увидел гораздо больше, чем сам Галилей и те математики и теоретики физики, которые его цитируют в наши дни.
Естественно, всего хода рассуждений Маклая мы не знаем. Как всегда, он записывал лишь свои конечные выводы. Но система его мышления нам в общем известна, поэтому с допущением некоторых погрешностей в ту или иную сторону мы можем их восстановить.
Прежде всего он обратил внимание на то, что в каюте ничего не меняется, а корабль тем временем идёт. Относительно чего определяется его движение? Если бы он шёл по реке, то, разумеется, относительно её берегов. А если в безбрежном океане? Тогда относительно каких-то координат. А как их измерить вместе с пространством каюты?
Существуют всего три измерения пространства, которые дают всевозможные производные: длина, ширина, высота. И все они необходимы для измерения каюты. Но нам нужно измерить пространство каюты, увязав его также с пространством океана. Оказывается, однако, что одной единицы измерения нам не хватает.
И тут Маклай задаёт себе вопрос: а Земля действительно вертится или нам удобно это предположить? Нет, доказанное Галилеем и Коперником он под сомнение не ставит. Но где точка отсчёта движения Земли? И снова одного измерения не хватает.
Выходит, для полного постижения пространства, в котором существует наша Земля и мы вместе с нею, трёх измерений мало. Необходимо ещё хотя бы одно, четвёртое. Какое же оно и где его искать?
В иллюминаторе каюты блеснула молния, а через некоторое время Маклай услышал гром. Это несколько его отвлекло. Он подумал, что да, скорость света значительно превосходит скорость звука. Потом опять блеснула молния, и в тот же момент Маклай нажал секундомер. Так он повторял много раз. А буря всё усиливалась, облака неслись над океаном всё быстрее. Но молния сверкала в одном и том же месте, и глаз фиксировал её тотчас же, что подтверждали и равные промежутки времени, когда до слуха доносились раскаты грома. Получилось, что скорость света от скорости облаков не зависит.
Вывод очень важный. Но всё же скорость света, не зависящая от скорости его источника, конечна, то есть её можно измерить. Иначе астроном не мог бы сказать, что сейчас он наблюдает свет звезды, которая погасла 50 лет тому назад.
Стоп! Сейчас и 50 лет тому назад... Стало быть, абсолютной одновременности, то есть абсолютного времени не бывает. А пространство, его всепроникающий эфир? Но почему же он всепроникающ, если луч света в нём изламывается? Значит, на него действует какая-то сила. Хотя какая, понятно, – электромагнитные волны, поскольку он сам является носителем электрической энергии. Даже если его источник-обыкновенный костёр, всё равно тепловая энергия в виде потоков света в пространстве преобразуется в электрическую. Принцип совершенно тот же, какой у энергии Солнца.
Следовательно, абсолютного пространства тоже нет. А Ньютон-то сформулировал свой закон всемирного тяготения, имея в виду и абсолютное время, и абсолютное пространство. И в добавок постоянную массу небесных тел. Но выпущенная из лука сравнительно лёгкая стрела пробивает насквозь относительно толстую и прочную доску, несомненно, потому, что масса тела возрастает пропорционально увеличению его скорости. Отсюда и кажущаяся нам удивительной сила удара. Значит, масса тела напрямую зависит от скорости его движения.
Вот почему Ньютон мыслил идеалистически. Впрочем, как отчасти и Галилей. Предлагая свой принцип относительности, абсолютным пространство он не называл, но время подразумевал абсолютное, а зависимости массы небесных тел от скорости их движения не касался.
Маклай понимал, что недостающую нам единицу четвёртого измерения должна дать качественно новая, то есть принципиально отличная от Евклидовой геометрия, и мы видим в его записной книжке попытку возвести в четвёртую степень куб, построить, иначе говоря, некий четвероквадрат. В результате, производя математические действия от простейшего к более сложным, он получил умозрительную фигуру, имеющую 16 вершин, 32 ребра, 24 грани и ограниченную 8 кубами. Но все эти расчёты перечёркнуты, ибо, будь подобная неуклюжая фигура целесообразной, она имела бы свой аналог в Природе. Последняя же свою самую совершенную фигуру создала в виде октаэдра, имеющего 12 рёбер (по числу знаков Зодиака), 8 треугольных граней (7 постоянно воздействующих на Землю планет и отдающая свои эманации Луне восьмая Земля) и 6 вершин (по числу переходов Солнца в полосах Зодиака), у каждой из которых сходятся по 4 ребра, что опять-таки совершенно согласно с Природой: число знаков Зодиака составляет три равновеликие группы, в каждой из которых объединены дополняющие друг друга по своим функциям созвездия: подвижные – Овен, Телец, Близнецы, Рак; постоянные-Лев, Дева, Весы, Скорпион; общие – Стрелец, Козерог, Водолей,. Рыбы. Расстояние между каждой из них составляет 30°: 12 умноженное на 30 даёт 360, то есть сферу или круг – вторую самую совершенную фигуру, созданную Природой.
По числу градусов круг и октаэдр полностью совпадают. Кроме того, у октаэдра, представляющего собой как бы две соединённые основаниями пирамиды, два, как оно и есть в Природе, энергетических центра: космический и земной.
Если каждую из двух составляющих октаэдр пирамид разделить по высоте на три равные части, их энергетические центры мы найдём, в ту и другую сторону идя от основания, на стыках второй и третьей части, что соответствует также месту расположения так называемого солнечного сплетения в нашем теле.
Следовательно, построить третью, более совершенную, чем октаэдр и сфера или круг, геометрическую фигуру невозможно. Значит, необходимой нам четвёртой единицей измерения является само релятивное (относительное) время – пространство, разделять которые по отдельности, чтобы не впасть в очередную ошибку, нельзя. Формулу же их измерения нужно искать в законах движения небесных тел, то есть в электродинамике, поскольку масса небесного тела зависит от скорости его движения, установив при этом, почему движение Меркурия в Солнечной системе словно бы аномально – эта планета движется быстрее всех других.
Здесь же, в этой записной книжке Маклая, мы находим ещё ряд прелюбопытных заметок, которые нужно расшифровывать так же, как и предыдущие, поскольку в них больше значков, чем слов.
Юный мыслитель задаёт себе вопрос: луч света непрерывен или квантовый, то есть состоящий из отдельных фотонов? И после «ф» уверенно ставит знак восклицания. Лучи же света не что иное, как потоки энергии, а энергия материальна. Следовательно, кажущаяся нам непрерывной материя тоже дискретна, то есть состоит из отдельных частиц, но атомы, о которых говорили древние, не могут быть неделимы. Иначе не существовало бы эманаций Земли, интенсивность которых, особенно уранита и радия, возрастает в периоды наивысшей солнечной активности настолько, что это заметно по изменениям спектра Луны. Между тем, законы сохранения вещества продолжают действовать для всех видов материи одинаково. Значит, атомы того же уранита, излучая какую-то из своих частиц, взамен принимают другую.
Дальнейшие размышления приводят Маклая к выводу, что внутреннее строение атома должно соответствовать общим законам построения Вселенной, в частности Солнечной системы, ибо мир един и всякая его часть повторяет в себе общие принципы. И единственным различием между структурой живой и неживой материи является то, что неживая материя ни при каких условиях не способна создать пятигранный кристалл.
Различие в своём роде действительно единственное, но достаточное для того, чтобы человек утешился. Оно свидетельствует о том, что ничто, созданное живым разумом, как бы оно ни казалось совершенным, никогда не превзойдёт сам этот разум, как мы, люди, никогда не превзойдём разум Космоса, ибо всеми своими совершенствами, в свою очередь, обязаны ему. Но, утешившись одним, огорчаться другим, было бы не в пользу гомо сапиенс.
Интересно, однако, сознавал ли Маклай, что, задумавшись над отрывком из книги Галилео Галилея, он, возможно, в один присест предвосхитил целый ряд величайших открытий, венчающих цивилизацию XX века? Откровенно говоря, безраздельно любя Маклая, я с радостью ответил бы на этот вопрос утвердительно, но поведение самого Маклая, главное назначение его жизни, предусматривавшее иные цели, и состояние науки в то время принуждают сомневаться.
