Финно-угорские этнографические исследования в России - А.Е Загребин
Венгерец я! На свете нет страны, Что с Венгрией возлюбленной сравнится. Природой все богатства ей даны, В ней целый мир, прекрасный мир таится Все есть у нас: громады целых гор, Что из-за туч глядят на Каспий дальний, Степей ковыльных ветровой простор, Бескрайний, бесконечный, безначальный. Венгерец я! Но что моя страна!
Лишь жалкий призрак славного былого!
На свет боится выглянуть она: Покажется — и исчезает снова. Мы ходим все, пригнувшись до земли, Мы прячемся, боясь чужого взора, И нас родные братья обрекли В одежды униженья и позора.
Подъем национального самосознания в России на патриотической волне победы в Отечественной войне 1812 г. выразился, в том числе в новом этапе русской историографии. Публикация в 1818 г. первых восьми томов «Истории государства Российского» М.Н. Карамзина констатировала готовность общества воспринять полновесную, теоретически обоснованную картину исторического бытия народа[23]. Теперь, нация могла восприниматься не только как территориальный или этнический феномен, но и как продукт исторического процесса. А.С. Пушкин писал по этому поводу: «Все, даже светские женщины, бросились читать историю своего отечества»[24]. Наряду с этим стало ясно, что дальнейшая объективизация и субъективизация истории будет весьма затруднительна без расширения Источниковой базы исследований. Археографический поиск, начатый в свое время Г.Ф. Миллером и А.Л. Шлёцером, должен быть дополнен новыми данными археологии, этнографии и фольклора. Одновременно, необходимо было научиться более эффективно использовать собрания академических экспедиций прошлого века, открывших множество народов и племен, живущих в стране, для того, чтобы сопоставить их исторические предания с материалами русских летописей, продолжая дальнейшее «узнавание» собственной страны. Как писал в своих критических статьях П.Л. Лавров, один из теоретиков революционного народничества, унаследовавшего многие идеалы романтизма, «...романтик-историк не изучает, а воскрешает былое, так как из мелочей воссоздается характеристический, живописный образ, который сообщает хаосу событий художественное единство». Политическое поражение революционно-романтического движения в России в событиях на Сенатской площади 14 декабря 1825 г., официальное утверждение консервативных ценностей и фактическое запрещение легальной оппозиции направило многих российских интеллектуалов по «реставративному пути» розысканий, углубленных в славное прошлое народа[25]. Поэтому ученый кружок, с его кодировкой знания для избранных и литературно-художественный салон, где при видимой свободе общения сохранялись различные уровни посвященных лиц, на долгое время станут основным местом интеллектуальной жизни страны. В этом отношении примечательно, что при создании в 1845 г. одного из ведущих отечественных центров этнографических исследований — Императорского Русского Географического Общества, первичная неофициальная структура опиралась на инициативу «четырех кружков» — мореходов, академиков, военных и молодых ученых. Правда затем члены этих кружков размежевались по национальному признаку и по взглядам на дальнейшие пути развития отечественной этнографии.
Идея ученого кружка: Активизация военной политики европейских государств на рубеже XVIII-XIX вв. потребовала сосредоточения внимания властей на хитросплетениях внешних обстоятельств, отчасти в ущерб исследованию внутренних потенций своих стран и народов. С другой стороны, недостаток внимания государственных органов к интеллектуальным процессам, в том числе и научным изысканиям, позволил развиться в этой, области частной инициативе. Европейские университетские конгрегации, еще со времен средневековья бывшие средоточием студенческого вольнодумства, в романтический период стали пристанищем для новой философии и трансляторами нигилистических импульсов, подвергающих сомнению классическое наследие.
Так, народолюбие, литературный творческий поиск и культ свободной личности объединил в 1815 г. молодых преподавателей и студентов Абоского/Туркуского университета в Финляндии. Кружок туркуских романтиков, впитал наследие германских буршеншафтов и скандинавских возмутителей академической стабильности, вместе с тем его участники не отказались от патриотических и просветительских замыслов основателя национальной науки Х.Г. Портана[26]. Одним из главных заветов Портана был призыв к молодежи отправиться на поиски древней истории финнов, перенеся исследовательские процедуры в Россию, где по его мысли следовало искать территорию финской прародины и свидетельства утраченного золотого века предков. Литературная и собирательская деятельность участников кружка протекала на фоне изменения политического статуса Финляндии, что в принципе открывало энтузиастам народоведения дорогу в финноязычные области Российской империи. Инициативная молодежь в любом случае должна была попытаться найти понимание у власть предержащих кругов империи и автономии, заручиться поддержкой влиятельных лиц, а может быть и сыграть на их противоречиях.
Большим другом финляндских интеллектуалов был государственный канцлер Российской империи граф Н.П. Румянцев, являвшийся автором основных положений Фридрихсгамского мира, приведшего Финляндию в состав России, и вдохновителем Боргоского сейма 1809 г., утвердившего автономный статус княжества. Выйдя в отставку по завершению наполеоновских войн, не сойдясь во взглядах с новым «аракчеевским» обликом власти, Румянцев, будучи одним из образованнейших и, что немаловажно, богатейших людей страны, решил употребить имеющиеся в его распоряжении средства на отыскание новых документов, памятников и свидетельств отечественной старины. Постепенно вокруг него сложилась группа молодых ученых, ставших сотрудниками его кружка и двигателями исследовательских идей мецената. На личные средства графа Румянцева были организованы многочисленные археографические экспедиции, работавшие в стране и за рубежом, он финансировал поиск и публикацию архивных источников и был сторонником широкого вовлечения в научный оборот этнографических, статистических, археологических и лингвистических данных. Сподвижниками графа стали многие ученые, прославившие академическую и университетскую науку, в частности пионеры этнографического финно-угроведения А.И. Шегрен и П.И. Кёппен. Одним из главных румянцевских проектов должно было стать комплексное историко-культурное исследование финно-угорских народов России, жизнью которых он заинтересовался после знакомства с «северными» трудами Г.Ф. Миллера, А.Л. Шлёцера и с переводами работ Х.Г. Портана[27]. Румянцев просил своих финляндских знакомых порекомендовать ему достойного молодого исследователя для осуществления задуманного путешествия, но сразу предупреждал, что кандидат должен удовлетворять самым строгим требованиям, как-то: знание русского и европейских языков, наличие историографической подготовки и готовности пройти испытательный срок служащим при графской библиотеке. Такой энтузиаст нашелся не сразу и, наверное, символично, что им стал деятельный участник движения туркуских романтиков — А.И. Шёгрен. Пройдет время и осевший в России Шёгрен начнет собирать вокруг себя новое поколение финно-угроведов. Первым станет бывший преподаватель Ревельской гимназии и его будущий преемник по академическому департаменту — Ф.И. Видеман, затем из Гельсингфорса приедет продолжатель экспедиционных начинаний, приобщившийся на родине к романтической фенномании и «битвам за язык» М.А. Кастрен. Кроме того, Шёгрен на протяжении всей жизни консультировал российских и финляндских энтузиастов народоведения, составителей грамматик, словарей и разного рода описаний.
Основанный в 1828 г. Императорский Александровский университет в Гельсингфорсе/Хельсинки воспринял не только научно-исследовательские традиции Або Академии, но
