Аркадий Стругацкий - Собрание сочинений: В 11 т. Т. 2: 1960-1962 гг.
― Пойдемте, океанолог Званцев.
Званцев встал и пошел за ним к двери. Тяжелые створки разошлись сами, бесшумно и мягко.
Солнце еще не поднялось, но было светло, и по серо–голубо му небу быстро уходили облака. Званцев увидел плоские кремовые корпуса и улицы между ними, засыпанные красным опавшим листом. Люди выходили из института и растекались по улицам группками по двое, по трое.
Кто–то крикнул:
― Товарищи из Костромы отдыхают в корпусе номер шесть, этажи второй и третий!
Вдоль улиц редкими цепями продвигались небольшие многоногие кибердворники. За ними оставался сухой серый чистый бетон.
― Хотите шоколадку? ― спросил Михайлов.
Званцев покачал головой. Они пошли к шоссе между рядами приземистых желтоватых зданий без дверей и окон.
Зданий было много ― целая улица. Это были блоки с квазибиомассой, хранилище мозга Окада ― двадцать тысяч секторов биомассы, двадцать приземистых зданий с фасадами в три десятка метров, уходящих под почву на шесть этажей.
― Для начала неплохо,― сказал Михайлов.― Но дальше так нельзя. Двадцать зданий на одного человека ― это слишком много. Если каждому из нас отводить столько помещений…― Он засмеялся и бросил обертку от шоколадки на бетон.
«Кто знает,― подумал Званцев.― Тебе, может быть, хватит и одного чемодана. Да и мне тоже». К брошенной бумажке неторопливо ковылял кибердворник, постукивая по бетону голенастыми ногами.
― Эй, Санька! ― закричал вдруг Михайлов.
Обогнавший их грузовик остановился, из кабины высунулся давешний водитель с блестящими глазами. Они залезли в кабину.
― Где твои верблюды? ― спросил Михайлов.
― Пасутся где–то,― сказал водитель.― Надоели они мне. Пока я их выпрягал, они меня снова оплевали.
Михайлов уже спал, положив голову на плечо Званцева.
Водитель ― маленький, черноглазый ― быстро вел тяжелую машину и тихонько пел, почти не двигая губами. Это была какая–то старая, полузабытая песенка. Званцев сначала прислушивался, а потом вдруг увидел идущие низко над шоссе вертолеты. Их было шесть. Тогда он подумал, что теперь снова закипит жизнь в этой мертвой зоне. Пошли самодвижущиеся дороги. Люди спешат к своим домам. Заработали микропогодные установки и сигналь ные световые столбы на шоссе. Кто–нибудь уже отдирает фанерные листы с корявыми буквами. Радио передает, что Великое Кодирование закончено и прошло удовлетворительно. На вертолетах, наверное, прилетела пресс–группа ― будут передавать на весь мир по СВ изображение приземистых желтых зданий и оплывших свечей перед выключенными пультами. И кто–нибудь, конечно, полезет будить Каспаро, и его будут оттаскивать за брюки и, может быть, даже сгоряча надают по шее. И весь мир вскоре узнает, что человек совсем скоро станет вечным. Не человечество, а человек, каждый отдельный человек, каждая личность. Ну, положим, сначала это будут лучшие… Званцев посмотрел на водителя.
— Товарищ,― сказал он, улыбаясь.― Хотите жить вечно?
— Хочу,― ответил водитель, тоже улыбаясь.― Да я и буду жить вечно.
— И я тоже хочу,― сказал Званцев.
ЕСТЕСТВОЗНАНИЕ В МИРЕ ДУХОВ
Лаборант Кочин на цыпочках приблизился к двери и заглянул в спальню. Ридер (Ридер ― человек, способный непосредственно воспринимать и расшифровывать чужие мысли) спал. Это был довольно пожилой ридер, и лицо у него было очень несчастное. Он лежал на боку, подложив ладони под щеку. Когда Кочин приоткрыл дверь, ридер зачмокал и явственно произнес:
― Я еще не выспался. Я хочу спать.
Кочин подошел к постели и потрогал его за плечо:
— Пора, товарищ Питерс. Вставайте, пожалуйста… Питерс открыл мутные глаза.
— Еще полчасика! ― жалобно сказал он. Кочин сокрушенно покачал головой:
— Нельзя, товарищ Питерс. Если вы переспите…
― Да,― сказал ридер со вздохом,― я отупею.― Он сел и потянулся.― Ты знаешь, какой мне сейчас снился сон, Джордж? Мне снилось, что я у себя на ферме, на Юконе. Будто вернулся с Венеры мой сын и я показываю ему бобровый заповедник. Ты знаешь, какие у меня бобры, Джордж? Они совсем как люди.
Ридер вылез из постели и принялся делать гимнастику. Кочин знал, что сын Питерса два года назад погиб на Венере, что Питерс очень скучает по своей жене, что он не доверяет своим молодым помощникам на ферме и очень беспокоится о бобрах, что ему очень тоскливо и нудно здесь и очень не нравится то, чем он здесь занимается.
― Ничего! ― сказал Питерс, энергично вращая волосатым торсом.― Не надо меня жалеть, Джорджи–бой! Я ведь понимаю: раз нужно, значит, нужно, и никуда не денешься…
Кочин мучительно покраснел. Кажется, он никогда не научится держать себя в присутствии ридера. Все время получаются какие–то неловкости…
― Ты добрый мальчик, Джорджи,― ласково сказал Питерс.― Обычно люди не любят, когда читают их мысли. Поэтому мы, ридеры, предпочитаем уединение, а уж когда появляемся на людях, стараемся побольше болтать ― ведь наше молчание очень часто принимают за некий производственный процесс. Здесь у вас один молодой петушок в моем присутствии все время твердит про себя какие–то математические формулы. И что же? Я не понимаю ни одной формулы, но зато ясно чувствую, что он до смерти боится, как бы я не угадал его нежности в отношении одной молодой особы…
Питерс взял полотенце и отправился в ванную. Кочин поспешно стер со лба холодную испарину. «Слава богу, что я ни в кого не влюблен! ― фальшиво подумал он.― Катенька могла бы обидеться. Превосходнейшие люди эти ридеры! Интересно, слышит он что–нибудь через дверь ванной? Мы, конечно, здорово досаждаем ему своими опытами, но и он не остается в долгу… Молодой петушок ― это, конечно, Петька Быстров. А интересно, к кому это у него нежность?»
― Этого я вам не скажу,― заявил Питере, появляясь в дверях ванной Он натягивал свитер.― Ладно, Джорджи, я готов. Куда сегодня? Опять в камеру пыток?
― Опять,― сказал Кочин.― Как всегда. Может быть, позавтракаем? У вас еще четверть часа.
Нет,― сказал Питерс ― От еды я тоже тупею. Дайте мне только глюкозы.
Он засучил рукав. Кочин достал из кармана плоскую коробку с ампулами активированной глюкозы, взял одну ампулу и прижал ее присоской к вздувшейся вене на руке Питерса. Когда глюкоза всосалась, Питерс щелчком сбил пустую ампулу и опустил рукав.
― Ну, пошли страдать,― сказал он со вздохом.
Институт Физики Пространства был построен лет двадцать на зад на острове Котлин в Финском заливе. Старый Кронштадт был снесен окончательно, остались только серые замшелые стены древних фортов и золотой памятник участникам Великой Революции в парке научного городка. К западу от Котлина был создан искусственный архипелаг, на котором располагались ракетодромы, аэродромы, энергоприемники и энергостанции института. Крайние к западу острова архипелага были заняты так называемыми «громкими» лабораториями ― время от времени там бухали взрывы и занимались пожары. Теоретические работы и «тихие» эксперименты велись в длинных плоских зданиях собственно института на Котлине.
Институт работал на переднем крае науки. Диапазон работ был необычайно широк. Проблемы тяготения. Деритринитация. Вопросы новой физической аксиоматики. Теория дискретного пространства. И многие, многие более специальные, более узкие проблемы. Нередко институт брался за разработку проблем, казавшихся и в конечном счете оказывавшихся безнадежно сложными и недоступными. Экспериментальный подход к этим проблемам требовал зачастую чудовищных расходов энергии. Руководство института то и дело беспокоило Мировой Совет однообразными просьбами дать часовую, двухчасовую, а иногда и суточную энергию Планеты. В ясную погоду ленинградцы могли видеть над горизонтом блестящие шары гигантских энергоприемников, установленных на крайних островах «Котлинского архипелага». Какой–то остряк (из Комитета Ресурсов) назвал эти энергоприемники «бочками Данаид», имея в виду, что энергия Планеты проваливается туда, как в бездонные бочки, без видимого результата; и в Совете многие довольно ядовито прохаживались относительно деятельности института, но энергию давали безотказно, потому что считали, что человечество богато и может себе позволить расходы на проблемы послезавтрашнего дня. Даже в разгар работ на Большой Шахте, прорывавшейся к центру Планеты.
Четыре года назад группа сотрудников института произвела опыт, имеющий целью замерить распределение энергии при сигма–деритринитации. На окраине Солнечной системы, далеко за орбитой Трансплутона, два спаренных автоматических космолета были разогнаны до релятивистских скоростей и приведены в столкновение при относительной скорости 295 тысяч километров в секунду. Взрыв был ужасен; масса обоих звездолетов почти целиком перешла в излучение, звездолеты исчезли в ослепительной вспышке, оставив после себя реденькое облачко металлического пара. Закончив измерения, сотрудники обнаружили дефект энергии: относительно очень малая, но вполне ощутимая доля энергии «исчезла». С качественной стороны в результате опыта не было ничего странного. Согласно теории сигма–деритринитации, определенная доля энергии и должна была исчезнуть в данной точке пространства, с тем чтобы выделиться в том или ином виде в каких–то, может быть, весьма удаленных от места эксперимента областях. В этом, собственно, и состояла сущность сигма–Д–принципа, и нечто подобное произошло в свое время с известным «Таймыром». Но с количественной стороны дефект энергии превзошел расчетную величину. Часть энергии «исчезла» неизвестно куда. Для объяснения возникшего противоречия с законами сохранения были привлечены два соображения. Одним из них была гипотеза о том, что энергия выделилась в неизвестной пока форме, например в виде неизвестного науке поля, для улавливания и учета которого еще не существовало приборов. Другим ― послужила Теория Взаимопроникающих Пространств.
